Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов" (онлайн книга без TXT, FB2) 📗
«Знал бы ты, шеф, чего мне давалось сохранять это безучастное выражение на своей физиономии» — мысленно посетовал я. А вслух саркастически произнес. — Я же вам уже говорил, шеф, в свое время я прочитал немало фантастики.
— Да уж… — словно размышляя вслух, пробормотал Сотников. — Я-то, признаться, впервые тебя увидев, подумал: ну, вот, очередной «юноша бледный со взором горящим»…
Я усмехнулся и продолжил его цитату:
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
— Вот видишь, даже Брюсов, оказывается, говорил о путешествиях в будущее. Об их пользе и значении для таких как ты.
Тон его был насмешливо-назидательным, только еще указующий перст не воздел к небу.
— Но я — никакой не поэт, Владимир Аркадьевич, — с притворно-виноватым видом ответил я. — И мне кажется, что в вашем агентстве гораздо больше нужны не поэты и всякие прочие р-р-романтики, а наоборот — люди, которые…
—… поэзии более предпочитают прозу. А ещё точнее, суровую прозу жизни, — продолжил мою тираду Владимир Аркадьевич. — Потому что ты, по-моему, отъявленный скептик.
— Скорее, реалист, — уточнил я.
— Да-да, — согласился Сотников и нахмурился, видимо, прикидывая, стоить ли обгонять грузовик, что вот уже несколько минут тащился впереди нас, как деловитый и неповоротливый жук. — Но вот что я скажу тебе, друг ситный. Не очень-то я верю в таких юных старичков, каким ты мне тут представляешься. На карьериста ты не похож, профессию себе избираешь совсем не прагматичную, да и больших денег не сулящую. А уж начитан — по самое не могу, цитатами шпаришь как старый газетный волк, так что впору тебе поменять специализацию: филфак по-моему тебе ближе, кафедра литературы и всё такое…
Слушая его, я сейчас мысленно лягнул себя, отвесив собственному эго «волшебный пендель». Он тысячу раз прав: слишком распускаешь язычок, старина, для семнадцатилетнего пацана ты слишком напичкан цитатами, а ведь всего лишь вчерашний школьник! Умерь свой пыл, дружочек, будь проще, и люди за тобой потянутся. Сейчас мы попробуем рискнуть и вывести этого Сотникова на чистую воду откровенности.
— Именно поэтому, стажер, иногда мне кажется, что ты не совсем искренен со мной.
Ну, вот, решил я: или теперь или никогда. Пора и показать ему зубы, сам же говорит, мол, я — старый журналистский волк.
— Простите, шеф, но, по-моему, не искренни со мной как раз вы.
— Что ты имеешь в виду? — деловито осведомился Сотников, мастерски огибая все-таки тормозной грузовичок.
— Мне кажется, что вы во всей этой истории с Вороновым ведете какую-то свою собственную игру. Преследуете какой-то личный интерес, уж простите. И у вас есть в этом деле какая-то своя тайна.
Ну, вот, теперь пора его дожимать. Но делать это по-прежнему с невинной физиономией младенца, а не с прокурорским нажимом и сталью в голосе.
— Вот как? И с чего ты это взял, стажер?
Я почувствовал себя как перед прыжком в ледяную прорубь. Но отступать было поздно, нужно рубить правду-матку до конца.
— Простите, шеф, но ведь я в отличие от Воротынова прекрасно видел. В блокноте, который вы дали посмотреть писателю, лежал какой-то листочек бумаги. И мне сейчас почему-то кажется, что вы спрашивали у Воронова именно о том, что было написано там, на этом листочке, а не в блокноте.
После этого в нашем разговоре наступила длительная пауза.
— Интере-е-есно… наконец протянул шеф. — И что же там было, по-твоему? На этом листочке?
Я пожал плечами.
— Откуда же мне знать?
Некоторое время Владимир Аркадьевич опять молча вел машину. Затем вздохнул, вынул из внутреннего кармана пиджака злосчастный блокнот и протянул мне.
— Всё очень просто, — произнес Сотников. — Просто, потому что мне не хотелось, чтобы этот листок видел Воротынов. — И ты прав, тут есть определённая тайна. Но она касается только меня. Открой блокнот и убедись сам.
Я оторопел.
— Простите, шеф, но если это ваша личная тайна, зачем же вы открываете ее мне?
Сотников покачал головой.
— А я ничем не рискую, стажер. Вряд ли ты ее раскроешь, так что смотри и читай на здоровье.
Я после некоторого колебания раскрыл блокнот и сразу увидел в нем маленький листочек бумаги.
— Читай-читай, не стесняйся, — подбодрил Сотников, даже не повернув головы.
На листочке крупным почерком и явно рукой шефа было написано:
«ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО ТАКОЕ?»
А ниже, под этим вопросом стояло какое-то длинное число. Или, возможно, просто ряд цифр. Я тоже прочитал их вслух.
— Ну, как, юноша? — вопросительно произнес Сотников. — «Вы знаете, что это такое?»
Я смотрел на эти цифры, мысленно произнося их вслух, очень тщательно проговаривая про себя каждую. Удивительно, но мне вдруг показалось, что я даже слышу интонацию, с которой декламирую сейчас этот цифровой ряд. Что-то в ней было неуловимо знакомое, в этой интонации. Как будто я уже прежде слышал такое, и не раз. Но не сами эти цифры, а…
Я вновь прочитал эти цифры, на сей раз уже вслух. И быстро повторил, словно пытаясь запомнить.
В этот миг меня и осенило.
Именно так, с этой же интонацией я в своей прошлой реальности сотни раз проговаривал подобные цифры, пусть они и были другими, но их тоже было десять.
Я даже закрыл на миг глаза, словно вспышка мгновенного узнавания на самом деле ослепила меня уже чисто физически. Я знал, что означают эти десять цифр. У меня они тоже были в прошлой жизни, пусть и другие по отдельности, но такие же по общей сути.
Это был номер сотового телефона.
Содержание таинственного листочка бумаги и его смысл настолько поразили меня, что я не сразу и вспомнил о Сотникове. Тот же по-прежнему пристально смотрел на меня, явно ожидая ответа.
— Ну, что скажешь?
Я только и нашёлся, что неопределённо пожать плечами. А в голове уже сверлил мозг навязчивый вопрос: откуда у Сотникова здесь, в 1980-м году может быть номер сотового телефона. И чей это телефон, спрашивается?
Шеф расценил моё молчание по-своему и понимающе покачал головой.
— И Воронов, похоже, не знает. Впрочем, я особо и не надеялся.
Ну, теперь-то я уже знаю: с этим человеком нужно держать ухо востро, а если и верить, то с осторожностью.
— Может, если бы я з немного больше… об этих цифрах… Все-таки одна голова хорошо, а две лучше? — осторожно предложил я.
Сотников глянул на часы, что-то прикидывая в уме.
— Однако, дело идет к обеду. Ты где обычно питаешься?
— Да я в этом городе недавно, — промямлил я. — Пока всё больше в «межвузовской»…
— Ну, нет, я уже выжил из этого возраста, и желудок у меня не такой стальной, как у вас, молодежи. Тогда заедем в одно место, — тоном, не терпящим возражений, заявил Владимир Аркадьевич. — Я знаю одну очень симпатичную «стекляшку», где студенты практику обычно проходят, то ли из кулинарного училища, то ли техникума советской торговли. Там часто котлеты бывают из лосятины — закачаешься! Поехали?
«Стекляшка» оказалась что надо. Не хватало только летней площадки, благо места перед этим кафе было достаточно. Но в эти годы советский общепит еще не был достаточно продвинутым, чтобы настолько заботиться о гражданах страны в знойные летние дни. К тому же прохожие с любопытством заглядывали внутрь зала сквозь стеклянные стены, и я бы на месте посетителей кафе испытывал дискомфорт. К счастью, Сотников выбрал столик в укромном углу помещения, с торца здания, подходы к которому были прикрыты густыми кустами шиповника с роскошными красными цветами-розами.
Котлеты и впрямь на вкус оказались шикарными. Темное рубленое лосиное мясо в них было сочным и ароматным, несмотря на явные добавки хлеба и лука — для вкуса, очевидно.
Слева от кассы, замыкавшей конвейер раздачи, была большая ниша, в которой устроен буфет. Помимо мелких закусок из нарезанного сыра, толстеньких и жирных рыбок селедки-иваси, а также пирожков и салатов, за спиной буфетчицы возвышался стеллаж, уставленный бутылками с разноцветными этикетками. К моему удивлению это были вина и настойки — я углядел «Черемуховую», «Зубровку» с изображением могучего лесного быка и сладкую «Боровинку», этикетку которой украшали черные фигурки токующих, расфуфыренных тетеревов. А вот Сотников выбрал на винной полке «Рябину на коньяке», прихватил на стойке пару стаканов, и уже спустя пару минут я мог наглядно убедиться, насколько нынешняя «рябиновка», то есть в XXI веке, отличается от советской. Последняя явно выигрывала, российскую же, по-моему, получали, тупо и механически разбавляя рецептуру исходного напитка водой чуть ли не вдвое.
