Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Пешкова кивнула ему.
— Договорились. Мне завтра понадобятся автомобиль, водитель и пропуск. Послезавтра я должна уже быть в Москве. Я знаю, что у немцев началась эпидемия тифа. Как бы она дальше лагерей для пленных не пошла. И это только часть проблемы…
— Ну, немцы бы эту проблему решили просто — с помощью одного массового расстрела, — сказал командующий. — В гигиенических целях. А вот мы себе такую роскошь позволить не можем.
— Немцы — тоже, по крайней мере, сейчас, — заметила Пешкова. — Что дает нам надежду вернуть домой хотя бы часть захваченных ими в начале войны красноармейцев. — Она посмотрела на меня. — И ваша миссия, товарищ Морозов, заключается в том, чтобы помочь этому процессу.
— Понял, — кивнул я. — Только у меня вопрос.
— Еще вопрос? Какой непонятливый, — проворчал командующий.
— Есть ли хотя бы намек на то, где может обретаться капитан Шпеер? Известно, где он воевал?
— Воевал он, товарищ Морозов, в составе Второго танкового полка. Ошметки этого полка занимали завод «Красный Октябрь», пока их оттуда не выбили. Куда они подевались потом — выяснять придется вам. Полномочия у вас самые широкие. Действуйте по обстановке. Докладывать — ежедневно. Найдете труп — пусть будет труп, ничего не попишешь. Идите, готовьтесь.
Я козырнул и вышел с КП.
Холодный ветер плеснул мне в лицо, кольнул щеки и нос острыми иголками. Глаза заслезились. Я снял рукавицу, протер лицо, снова надел рукавицу.
О личной жизни гитлеровского руководства было известно очень немногое. Гораздо больше мы знали о командирах, с которыми имели дело непосредственно: о Готе, Манштейне, Паулюсе. А уж кто такой Шпеер и какие там у него родственники — этого никто и подавно не выяснял. Зачем? А теперь вот оказывается — нужно… Правильно говорил мой первый командир, латыш Валдис: не бывает лишней информации, бывает лишь скорбное неумение ее приложить.
Я должен по полной программе подготовиться к встрече с мамашей Шпеер. Не упустить ни одной мелочи. Думай, Морозов, думай. Как тебе, простому лейтенанту Особого отдела, рабочему парню с московской окраины, год рождения семнадцатый, образование семь классов, русский, член ВКП(б), встретить пожилую немецкую даму — родительницу самого влиятельного в «новой Германии» человека?
Я подумал-подумал и для начала отправился на склад, где затребовал валенки небольшого размера и ватные штаны. Новые!
2. ГОСПИТАЛЬ НОМЕР ОДИН
«Виллис» проехал по грунтовке к железнодорожной насыпи, спустился под нее и покатил к Царицынской балке. Кругом не было ничего, кроме развалин. Город казался кружевным — узорная вязь вылущенных домов на фоне пустого неба.
Проходили красноармейцы, проскакивали на большой скорости грузовики. Один раз я видел колонну пленных. Они уныло брели по заснеженной степи, постепенно растворяясь в ее просторах.
— До чего же с лица черные, — поделился я с моим водителем, — как головешки.
— С голодухи, — флегматично пояснил водитель.
«Виллис» вместе с шофером выделил мне майор Силантьев. От себя оторвал. С мясом. Это были его личный «виллис» и его личный шофер.
Фамилия водителя была Гортензий. Сержант Гортензий оказался человеком исключительно сложной судьбы, которая включала в себя мелкие правонарушения, по молодости лет совершенные на территории буржуазной Литвы, переезд в Ленинград в 1940 году, работу сторожем, кладовщиком, киномехаником, затем — Сталинградский фронт, месяц в штрафной роте и два ранения, одно легкое, другое не очень.
Ростом он был немногим повыше ста семидесяти сантиметров, широкий в плечах, костлявый, руки чуть длиннее, чем положено по пропорциям, нос хрящеватый, лоб с выпирающими костями, глаза небольшие, светлые.
Свое личное имя сержант в обиходе скрывал, но по документам я знал, что его зовут Ромуальд Сигизмундович. Лет ему было тридцать четыре.
— А вы откуда знаете, сержант, что непременно с голодухи?
— Нагляделся в Ленинграде, — ответил Гортензий. — Да вы, товарищ лейтенант, в моем личном деле наверняка видели.
— He помню, — искренне ответил я. — Остановите, приехали. Это где-то здесь.
Комендант «Госпиталя для военнопленных номер один» майор Блинов уставился в мои документы так, словно читать не умел, а только прикидывался. И держал их не вверх ногами исключительно по счастливому стечению обстоятельств.
Это был здоровенный мужик под два метра, краснощекий, с мясистым лбом, небольшими серыми глазами, крупными залысинами, седоватый, возраст — лет сорок, сорок три.
— Ну, и что тебе тут понадобилось? — вопросил он, возвращая мне документы и хозяйским взором вцепившись в штабной «виллис».
— Ты, товарищ майор, с моими бумагами хорошо ознакомился? — осведомился я. — Или так, видимость показал? Веди, демонстрируй хозяйство.
— У меня тут полный порядок, — заверил Блинов. — Фриц по струнке ходит.
— Ходит? — переспросил я. — А мне вот докладывают, что фриц у тебя едва ползает и при каждом удобном случае дохнет.
Я сложил свои бумаги и убрал в нагрудный карман. Блинов неотрывно следил за мной.
— В виде политинформации могу сообщить, — продолжал я, — что их менять собираются, на наших. Всех поморишь — кого менять будем? Дело государственной важности, а ты у себя головотяпство [23] развел.
Блинов побагровел и широко разинул рот, готовясь заорать на меня. Но эти фокусы у него с доходягами из-за колючки проходят, а со мной не пройдут. Я его опередил:
— Жратву твои повара из котла тягают?! Лекарства куда деваете?! На «черном рынке» сбываете? Народное хозяйство подрываете? Заткнись и веди куда скажу.
Майор аккуратно закрыл рот. Несколько раз проверил рукой подбородок — не потерял ли ненароком челюсть. Такую выдающуюся челюсть, конечно, утратить было бы жалко.
Гортензий на нас вроде не глядел, но я приметил, как он клюнул носом руль и ухмыльнулся. Одобряет свое начальство, стало быть.
Это был второй по счету госпиталь для военнопленных, куда мы приехали. В первом, где я искал, — в Гончаре, — раненого народу было понатыкано, как килек, а списков вообще никаких не велось.
Я взял какого-то доктора из немцев — он оказался дантистом и очень напирал на это обстоятельство. Мы вместе обошли бараки и везде задавали один и тот же вопрос: нет ли здесь капитана Эрнста Шпеера? Второй танковый полк? По-моему, по крайней мере половина раненых вообще не понимала, о чем мы спрашиваем. На прощание я подарил дантисту пачку папирос.
Потом мы с Гортензием посетили пару лагерей, где содержались здоровые пленные. «Здоровые» — это значит, более или менее держатся на ногах, не валятся от тифа и не имеют на теле очевидных ранений. В основном почему-то попадались румыны. Румыны мне вообще ни на что не сдались.
Гортензий сочувствовал моим поискам.
— Вы, товарищ лейтенант, если его не найдете, этого капитана, всегда можете предъявить мамашеньке могилку. Крест построить получше, сверху навесить каску, орденок какой-нибудь положить — тут, говорят, этих побрякушек Целые ящики, — веточку еловую… У нас поляки красиво хоронили, в Литве. Прикажете — я сделаю. Поплачет мамашенька, помолится, горстку земли с собой возьмет.
— Какую горстку, какой земли? — не выдержал я. — Сдурел?
Я представил себе, как мамаша Шпеер своими аккуратно вычищенными ногтями царапает здешнюю почву — промерзшую до самой сердцевины, до земного ядра.
Гортензий задумался, потом хмыкнул:
— И то, товарищ лейтенант, ваша правда: тут гранатами взрывать приходится, чтобы могилу выкопать. Это я лишку хватил, с горсткой землицы, признаю.
— Предлагаете выдать мамаше Шпеер пару гранат? — съязвил я.
На самом деле идея сержанта имела смысл. В общем, я практически не верил, что в этой людской каше можно отыскать какого-то конкретного человека.
— Тут поблизости еще три лагеря, — сказал я. — Но начнем с «Госпиталя для военнопленных номер один» — в самом Сталинграде.
