Еще один баловень судьбы (СИ) - Васильев Николай Федорович (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— У де Сталь не получится, — примиряюще улыбаясь, сказал Бернадот. — В ее постели давно обжился этот Констан…
— Именно что давно! — проворчала Терези, чуть успокаиваясь. — Я бы давно дала ему отставку… А ты не скалься, подлец, твоя отставка еще вполне вероятна! Ладно, идите господа, куда собирались, но знайте: мне непременно доложат о вашем недостойном поведении в случае чего.
Глава сороковая. Мадам Рекамье и ее окружение
Увидев, наконец, мадам де Сталь, Антон в очередной раз убедился, сколь несовершенны портреты художников: она была в излюбленном двуцветном тюрбане, в котором часто позировала живописцам, но передать живость черт ее лица они оказались не в силах. В тот год ей минуло тридцать лет, девичья прелесть давно уступила место женской красоте, но иногда она все же промелькивала (при порывистом движении, внезапном взгляде на собеседника, искренней улыбке…) и это очень в ней подкупало каждого из мужчин, собравшихся в салоне Жюли Рекамье. Талейрана Антон опознал сразу: по его хромоте и потому, что он-то был похож на свои портреты — горделивая поза, надменно сжатый рот, прическа каре из мелко завитых светлых волос и проницательный взгляд из-под полуопущенных век.
Блистала в салоне все же его хозяйка, девятнадцатилетняя Жюли Рекамье. Увидев ее вновь, Антон поразился: настолько ее нынешний облик расходился с теми отпечатками на глазном дне, которые он все еще мог воспроизвести… Теперь перед ним была в меру любезная светская дама, одетая с изысканной скромностью и ведущая себя очень сдержанно; отпечатки же свидетельствовали, что это именно она прыгала недавно с бубном, потряхивая титечками и сверкая белыми ягодицами, а потом с удовольствием целовалась в "ручейке" со всеми подвернувшимися мужчинами…
Впрочем, когда, завидев мсье Фонтанэ (Антон решил одеться как светский человек для разговора с Талейраном), она подошла к нему и поинтересовалась небрежно здоровьем мадам Тальен, он увидел в ее глазах смеющихся чертиков и ответил дурашливо:
— По-моему, здоровее женщины трудно отыскать в целом Париже. Вот только ее веки почему-то очень потемнели…
О-о, бедная Терези! — чуть более улыбнулась Жюли и добавила приглушенно: — Такое с ней бывает в преддверии беременности…
Бернадот в присутствии Жюли полностью "поплыл": смотрел только в ее сторону, ходил почти по пятам и подхватывал любой ее разговор. Она же улыбалась ему ласково, но (Антону это отчетливо было видно) чуть отстраненно: так улыбаются надоедливому ребенку, которого нельзя наказать, но и привечать нельзя, ибо он тотчас запросится на руки. Взамен она все чаще заговаривала с другими своими поклонниками, которых толпилось тут достаточно: герцог Монморанси-Лаваль (холеный господин 30 лет), политик Камилл Жордан (25 лет, ее земляк из Лиона), писатель Бенжамен Констан (29 лет, из Лозанны, откуда его вывезла в качестве своего любовника Жермена де Сталь), тот же Талейран (в 42 года он выглядел еще вполне опасным волокитой)… Антон улучил момент, отозвал Бернадота в сторонку и сказал ему:
— Жан, ты ведь считаешь меня опытным женолюбом?
— Теперь после истории с Терези однозначно…
— Тогда прими от меня совет: чем меньше женщину мы любим, тем больше мы ей нравимся. Попробуй пофлиртовать с какой-нибудь гостьей своей ненаглядной Жюли: только не с Жерменой, которая враз разгрызет твой наигрыш как орешек, а, например, с уже знакомой тебе по салону Тальен мадам Шаторено…
— Я не смогу, — возразил Бернадот. — У меня в голове плавает только образ Жюли, с которой мы так сладко целовались у Тальен…
— Боевой генерал обязан забыть слово "не смогу". Для него есть слово "надо" и он должен выискивать возможность победы. И я тебе говорю: твоя победа над самолюбивой Жюли возможна через ложную атаку на мадам Шаторено. Сожми волю в кулак и вперед, на приступ!
Впрочем, игру на чувствах горделивой, но страстолюбивой жены герцога Шаторено (пребывающего еще в бегах, в Швейцарии) пришлось отложить на потом: Жюли Рекамье возлегла на свою уже знаменитую кушетку с пологим изголовьем, Жермена де Сталь подсела к ней в кресле, а прочие гости образовали полукруг (дамы в креслах, мужчины на стульях, а некоторые остались стоять) и началось излюбленное в этом салоне "витийство".
Первой заговорила самоуверенная Жермена:
— Теперь, когда угроза интервенции рассеялась, на передний план во Франции вновь выйдут вопросы власти. И я предсказываю, что Директории скоро придет конец: слишком заврались и заелись ее предводители и слишком вольно почувствовали себя при них многочисленные олигархи. Кто придет на смену Баррасу, Рюбелю и их приспешникам? Предлагайте варианты, господа…
— Я думаю, — заговорил потомок герцогов Монморанси, — что шансы роялистов при Директории выросли. Муниципальные выборы повсеместно дают перевес нашим кандидатам. Один из самых авторитетных генералов, Пишегрю, тайно нам сочувствует. На предстоящих весенних выборах в Совет Пятисот должны пройти многие роялисты.
— Пишегрю — герой вчерашнего дня, — резковато возразил Камилл Жордан. — В этом году героями являются Моро, Журдан и Бонапарт, за каждым из которых стоят преданные им войска. Не так ли, генерал Бернадот?
— Войска Самбро-Маасской армии, лично преданные Журдану? — засомневался Бернадот. — Скорее, они преданы командирам своих дивизий или корпусов: Лефлеру, Шампонье, Клеберу или Марсо.
— И Вам, генерал?
— И мне, пожалуй. Хотя в Итальянской армии, в самом деле, в большой чести их командующий, Наполеон Бонапарт.
— Но у парижской публики наиболее популярен генерал Моро…
— Ну, парижане во Франции привыкли всем навязывать свое мнение. Значит, будущим диктатором станет Моро, — невозмутимо заявил Бернадот.
— Как диктатором? — встрепенулась Жермена. — О диктаторе речь не шла…
— Зато об этом говорят в армии. Наши офицеры вполне информированы о тех спекуляциях, в которых замешаны почти все министры и многие депутаты Совета. Их мнение уже сложилось: для управления страной нужна твердая рука. Но не король, которого ждут роялисты, а генерал, вышедший из народной среды.
— Как Вы думаете, Жан, диктатор тоже будет рубить всем головы? — спросила вдруг с кушетки Жюли Рекамье.
— Если власть его будет поддержана большинством граждан, то вряд ли, ма шери, — отважился на нежность Бернадот. — А в отношении дам я вообще бы запретил эту гнусность.
— Как жаль, что Ваша популярность не столь велика, мон ами, — отважилась на ответную нежность мадам Рекамье. — Мы могли бы жить дальше так спокойно…
С Талейраном Антон смог поговорить во второй половине вечера, уединившись в одной из многочисленных комнат особняка. Начали они естественно с того, что их объединяло — с впечатлений об Америке. Шарль Морис пробыл в Юнайтед стэйтс оф Америка два года и успел попутешествовать по ряду восточных штатов, но до Луизианы не добрался. Тем не менее, он ей очень интересовался в связи с французским населением и считал, что ее вполне можно вывести из-под испанского владычества и сделать заморским департаментом Франции. Антон усердно поддакивал именитому французу и нахваливал патриархальную жизнь Нувель Орлеана, однако сумел-таки перевести разговор на французские дела.
— Я слышал, что Вам, мсье, усердно предлагают занять место в правительстве?
— Об этом говорили некоторые депутаты, — вяловато признал Талейран, — но ни Баррас, никто либо другой из директоров правительства не нашли времени переговорить со мной.
— Вот как? — показно удивился мсье Фонтанэ. И тут же добавил: — Так получилось, что среди моих знакомых оказался человек из близкого круга Барраса. Если Вам не претит моя протекция, то я попрошу того человека склонить гранд-директора к встрече с Вами. По некоторым сведеньям вакантным может оказаться место министра иностранных дел.
— Мон Дью, как случай сводит людей! Сделайте это и Вы обретете в моем лице навеки благодарного чиновника!
