Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
– Хорошая война, – притулившись вечером у костерка, пыхнул дымом Николас, мечтательно щуря глаза, – каждый день бы так воевать! А, парень?
Былой его скепсис пропал, и серые его, будто выгоревши на солнце глаза, смотрят на юного волонтёра с надеждой.
Буры из фельдкорнетства сдержанно подержали его, и Мишка засмущался от внимания.
– Я… – он замялся и замолчал, ломая прутик, кидая кусочки в огонь. Один из буров, молодой ван Дейк, подался было нетерпеливо вперёд, но старшие молча осадили его, – Хм…
На лице Пономарёнка начала проявляться задумчивая усмешечка, не сулящая британцам ничего хорошего.
– Хорошая война, значица? – по-русски сказал он, почесав переносье, – А почему бы и не да?!
– Есть пара идей, – перешёл он на ломаный голландский, – обдумаю, проверю, и обсудим вместе.
Буры разошлись по палаткам и фургонам, и у костра остался только фельдкорнет с самыми авторитетными своими бойцами.
– Голова! – веско сказал обронил командир, и присутствующие молча закивали. А што тут ещё обсуждать?! Голова… светлая. Как удачно вышло, а?! Хорошая война…
– Староверы? – густобородый Жак Галенкаф, обременённый девятью дочерьми при всего-то четырёх сыновьях, нахмурил брови и запустил в давно нестриженную голову пятерню, стимулируя мыслительный процесс.
– Достойные христиане, – понял командир невысказанный вопрос, – даже табак с алкоголем запрещены.
– Ну это… – Галенкаф взглянул на погасшую трубку и задумался глубоко, не став её раскуривать заново. Не кальвинист… но девять дочерей! Хм…
Глава 21
На выезде из города я старательно отворотил голову набок и задержал дыханье, а потом задышал через рот, сдерживая тошноту. Грифы под виселицей разодрались, разорались противно, и я невольно глянул в ту сторону…
Склонившись с облучка повозки и не отпуская вожжи, вывалил завтрак на пыльную дорогу, и настроение сразу – ни к чорту! Насмотришься на такое, нанюхаешься… Скрип виселицы, да грифы, подпрыгивающие неловко и старающиеся урвать кусок уже завонявшей человечины.
А самое… я их знал. Знакомые через Маркса жиды, занимающиеся разъездной торговлей, ничево удивительного ни для Российской Империи, ни для… да собственно, нигде не удивительно. Жид-торговец, што может быть банальней?
Обыденная, совершенно привышная картина, только вот… шпионаж. Собственно, тоже ничего удивительного – торговцы во все времена и во всех странах сотрудничают разведкой, полицией и прочими… органами.
А в военное время – вот так вот, и не честный расстрел, а позорная виселица, да притом с часовым, с грифами – дабы усилить наказанье. Всего авторитета Шмуэля Маркса не хватило ни для смягчения приговора, ни хотя бы для нормальных похорон после казни. Висит.
Оглядываюсь непроизвольно, и вижу безобразную драку крылатых падальщиков, устроивших свару вокруг нижней части тела, оторвавшевося и упавшего в натёкшую под него, загнившую уже лужу. Рвут…
– Дай! – требовательно протягиваю руку, и Товия, баюкающий поранетую руку в глубине фургона, протягивает мне сигару. Набранный в рот дым прогоняет тошноту. Раз, второй…
– Забери.
Африканеры и без тово глядят волками, потому как – вскрылось. На британцев ставку сделали жиды местные, так вот. Не все, сильно далеко не все… но тенденции, однако.
С одной стороны – империя, раскинувшаяся на всех континентах, а с другой – малочисленные буры. А жиды, они…
«– Космополитичны»
Оно самое! Африканеры же оскорблены в лучших чувствах – настолько, што приходится вывозить близнецов в фургонах. Одним я правлю, вторым Санька, и вся мелочная торговля Самуила и Товии, начавшаяся было весьма бойко, похерена, и похерена плотно, с гарантией.
Да и самих… помяли. Антисемтизм! И не сказать, штоб вовсе не обоснованный[i], н-да…
Руки прямо на улице за спину ломали – жёстко, в лучших традициях Средневековья, с прикладом под дых и прочими жандармскими изысками. Разобрались быстро: я только узнал о случившемся, и засобирался было вызволять, как привезли и даже извинились. Ну как извинились… пробурчали што-то на африкаанс, и кажется даже – миролюбивое.
Обострять не стал, потому как ситуация нервенная, и даже Маркс ходит бледный, и домашние его на цыпочках, переговариваясь в четверть голоса. При его связях и богатстве такое поведение, это мягко говоря, пугает.
Не виновны близнецы, и бумага о том выдана, но из Претории лучше уехать, от греха. Народ здесь пока на взводе, и сильно – вплоть до возможности погромов может быть. А с учётом оружия и военного времени, это такой ой!
Жиды местные притихли, как говно в траве, и только ихние кафры взмыленные по городу – ш-шурх! Ш-шурх! С записочками. Договариваются друг с дружкой и властями – взятки, уступки всякие… Не знаю, и откровенно говоря, и знать не хочу, потому как – а ну спросят?
Молчать… это знать надо, когда можно, потому как запросто такое бывает, што человек изображает из себя упорствующего еретика в застенках инквизиции, а тот, кто проговорился, давно уже щебечет вовсю. С говорением тоже самое – знать надо, што и кому льзя и нельзя.
Это в Одессе или Москве я таки свой, и имею небольшое уважение в некоторых кругах, широко известных всем, кому сильно надо. Здесь же всего лишь знакомый знакомых, и если кого-то из более своих возьмут за ой, то сдадут мине за просто так, как шахматную пешку.
Думаю, договорятся, но как водится – не все, и очень хочется, што не через мине. А могут! Потому как связи есть, а крови нет, да и будь даже нужная кровь, оно и с ней не всё так просто.
Найдут козлов отпущения – из тех, кто очень уж замарался об англичан, да как водится – из бедноты и чужаков. Это только со стороны кажется, што жиды одним кагалом живут, на деле там такое себе противоречие со взаимной нелюбовью, вплоть до полной ненависти, што не у всякого антисемита такой накал есть!
Решил уехать из города сам, и предложил близнецам вовсе покинуть территорию буров, отправившись восвояси, даже и билет обратно оплатить. Ну или на крайний случай – в португальских владениях обосноваться, имея свою копеечку за посредничество и транзит.
Упёрлись! Дескать – Африка, возможности! Решили волонтёрами, в коммандо к Мишке прибиться, там их мал-мала знают и доверяют. А возможности, они и после войны будут.
«– Мы, Егор, – сказал мне Товия за обоих, переглянувшись с братом, – зубами за эту землю вцепимся!
А в глазах у них – шекели с рубелями, и не переубедить! Такая себе храбрость к деньгам, и мужество к прибыли.
– А проиграют буры? – у меня любопытство проклюнулось через опустившиеся руки, и немножечко почему-то злости, што не слушают хорошево совета.
– Проиграют? – удивился Самуил, тампонирующий разбитое лицо йодоформом. Остановившись, он повернулся ко мне от зеркала, вид донельзя удивлённый – кажется, он даже и не задумывался о такой возможности.
– Ну… – Самуил неуверенно пожал широченными плечами, – значит, проиграют! Всё равно – связи и всё такое через да и военное землячество. Не сразу, так годочков через несколько, как утихнет бурление говн у битанцев, можно будет вернуться, но уже как почти свои, а это таки другой расклад!
Товия закивал истово, на што я только вздохнул. Есть логика в их словах, как не быть! Есть.
Многие иностранцы с таким прицелом воюют – с расчётом на гражданство или хоть какие-то привилегии в сравнению с уитлендерами. Алмазные да золотые шахты глаза застят, есть за што драться.
А мне, вместо запланированной поездки к Лэдисмиту, снова к Мафекингу обалдуев этих героических везти»
Поутру, собирая лагерь и запрягая лошадей в фургоны, все отчаянно зевали. Позади несколько дней тяжёлого пути, с постоянной опаской на патрули британцев и союзных им туземцев, и мы изрядно вымотались.
В караване можно было хотя бы отдыхать в фургоне посменно, а тут шиш! Пока одни правят, другие верхами по окрестностям челночат. К вечеру только спа-ать… А надо ещё и лагерь ставить, лошадей обихаживать. Такое себе ой, што никому не пожелаю!
