Японская война. 1904 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич (чтение книг txt, fb2) 📗
Следующий час казачья бригада переправлялась через реку и расползалась по лагерю, я же на всякий случай дошел до дивизионного госпиталя. Вдруг понадобится моя помощь… К несчастью — вернее, совсем наоборот — хирурги пока справлялись, да и тяжелых случаев не было. Я было даже обрадовался, но потом понял, что таких раненых казаки просто не смогли довезти. Как будет еще нескоро писать Вишневский… Если после операций выживает меньше семидесяти процентов больных — значит хирурги плохо работают. Если после операций выживает больше восьмидесяти процентов — значит плохо работают носильщики, которые просто вовремя не доставляют тяжелых с поля боя.
Я прошелся по рядам раненых и неожиданно обнаружил, что внимание командного состава для многих оказалось совсем не пустой формальностью. Мы даже перекинулись парой слов с одним урядником. Я поблагодарил его за службу, а тот рассказал, как они чуть было не снесли вражеский отряд, но те успели подтянуть артиллерию. Не менее важным, чем пригляд старших чинов, оказался и фактор красоты. Каждый второй казак следил за милыми медсестрами, порхающими вокруг, и продолжал бороться даже из последних сил.
И опять фактор морали.
Размышляя о том, что мне с ней делать для своих стрелков, я задержался и тоже невольно переключился на девушек в белых передниках. Действительно красиво, особенно когда чувствуешь, что тебе на самом деле хотят помочь. Это ведь врачей, фельдшеров или санитаров в армию собирали по призыву, а вот сестры милосердия — эти уже все по своей воле. Кто-то ехал с воинскими эшелонами, кто-то своим ходом, а кто-то… Одна из сестер неожиданно показалась мне знакомой: точно, она же была среди вытащенных нами из Согёна пленников.
Молодая девушка с резкими бледными чертами лица работала и тихо напевала какую-то незнакомую мне грустную мелодию. И в этот момент меня словно накрыло: музыка один раз уже помогла мне, так, может, и здесь проблемы с моралью мы сумеем решить с ее помощью?
— Спасибо, — поблагодарил я ничего не понявшую незнакомку и убежал. Мне срочно нужно было найти капельмейстера Доронина и кое-что с ним обсудить.
Степан Сергеевич Шереметев лежал на первой линии укреплений, вжимаясь в землю вместе со своими солдатами.
Японцы уже несколько дней собирали ударный кулак на том берегу Ялу. Столкнувшийся с ними Мищенко уверял Засулича, что они сначала подошли не такими уж большими силами. Он призывал атаковать врага, пока преимущество на нашей стороне; полковник Макаров тоже с жаром поддержал эту идею, но старый генерал не захотел рисковать. Как он сказал, все это может быть хитрым планом, чтобы выманить нас вперед и высадить десант в устье Ялу.
Смысл в этих словах был. Так, Шереметев понимал, почему им не выделяют больше сил, даже зная, что у врага численное преимущество. А все просто. Двинет Куропаткин вперед слишком много дивизий, японцы тут же высадятся где-нибудь под Инкоу, отрежут их от метрополии, и что делать? Все-таки быстро проигравший флот подложил сухопутной армии большую свинью, заставляя постоянно раздергивать свои силы, в то время как японцы могли раз за разом бить крепко сжатым кулаком.
Впрочем, они готовились к тому, чтобы отбить этот кулак. Например, выкопанные по приказу Макарова укрепления придавали уверенности. На других участках фронта все было сильно проще. Даже в плане дисциплины. Так, солдаты 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии Кашталинского постоянно висели на вершинах холмов, порой целыми ротами, пытаясь рассмотреть наконец-то добравшегося до них врага. На их же участке все крепко знали свое место и пока даже не роптали.
— Степан Сергеевич, — тихо сказал штабс-капитан Клыков, с которым подполковник сошелся в последнее время. Молодой офицер умел держать дистанцию, когда нужно, и это подкупало. — Японцы уже шесть мостов на нашем участке навели, неужели командование не понимает, что тут и будет удар? Почему нас не усилят?
— Все они понимают, — проворчал Шереметев. — Но верят, что мы сдержим врага, пока генерал не подведет резервы. А если повезет, и враг завязнет да подставится под удар, то и вовсе хорошо будет.
— А ну как нас сметут? Как на островах? — капитан напомнил, как ночью японцы скинули передовые отряды с Кинтеито.
Сидевшие там дозоры заметили идущие с корейского берега лодки, дали по ним пару залпов, но и все. Дальше отошли без боя. Клыков считал, что такие позиции можно было и дольше держать, если нормально укрепиться. И подполковник был с ним согласен: если именно нормально укрепиться. А тут, кажется, кроме них никто о такой мелочи и не думал.
— Саперы идут… — капитан первым заметил лодку с японцами, замеряющими глубины с этой стороны островов. Как будто им это уже давно не известно.
— Заманивают, — покачал головой Шереметев.
Они не раз обсуждали с Макаровым возможное начало этого боя, и в итоге он согласился с доводами полковника. Впрочем, сейчас они все и узнают… Кто-то из артиллеристов не выдержал: сначала одна батарея заговорила по дерзкой лодке, потом еще одна, заодно пройдясь по скрытым листвой позициям на островах. Мгновение казалось, что на этом все и закончится, но тут заработали японские гаубицы.
— Как и говорил Макаров, — Клыков повторил мысли Шереметева. — Двадцать штук! И они нас ждали.
Несмотря на неравенство сил, оба офицера все равно до последнего надеялись на чудо. Русские пушки били быстро, гораздо быстрее врага, но они даже не смогли нащупать его скрытые в лесах позиции. А тяжелые гаубицы просто забрасывали тяжелые гранаты по примеченным наблюдателями квадратам. Одну за другой, и всего через пять минут все ближайшие батареи, показавшие себя, оказались уничтожены. И тут же сигнал: передовые японские роты начали разворачиваться и двигаться вперед.
— Время? — первым делом Шереметев зафиксировал начало атаки и сверил часы.
— Шесть ноль-одна.
— Узнаешь знамена, кто против нас? — подполковник попытался оценить силы врага.
— Кажется, это гвардейцы… — Клыков разглядел знаки на форме.
— Значит, точно направление главного удара.
Шереметев несколько раз выдохнул, успокаиваясь. Это не первый его бой, он готов — тем более, все закончится, и, наконец, можно будет вернуться. К черту Макарова с его хитрыми стратегиями, к черту японцев, его ждет Амалия Павловна, его ждет гвардия — настоящая, а не эта дикарская пародия.
Солдаты 3-й стрелковой, стоящие на первой линии, открыли огонь по врагу. Залп, залп… Как же мало падает японцев. А вот вражеская артиллерия сосредоточилась уже на окопах, и винтовочный огонь тоже начал стихать. На мгновение над позициями повисла тишина, и сквозь нее до Шереметева донеслись звуки полкового оркестра. Это Макаров выделил Доронину и его трубачам целый блиндаж, и вот они начали играть.
Новую мелодию. Шереметев прислушался, пытаясь разобрать слова. Комбат… Батяня… За нами Россия, Москва, Петроград!..
— Что это? — Шереметев почувствовал, как по спине бегут мурашки. Особенно его зацепил Петроград вместо Санкт-Петербурга — новое слово казалось одновременно чужим и таким правильным.[2]
— Песня, — доложил Клыков, который обычно и делился с нелюдимым подполковником всеми слухами. — Ее написал сам Макаров, говорят, когда еще батальоном командовал. Потому и «комбат» — звучит непривычно, рвано, словно удар затвора, но так по-настоящему.
Шереметев продолжал слушать. Огонь, батарея! Огонь, батальон! И опять про комбата, который не прятался за спины своих солдат. А ведь это он, Шереметев, сейчас этот самый «комбат». И солдаты его батальона нет-нет, но начали поворачивать головы в его сторону. А потом подпевать. Сначала тихо, потом все громче. Про него!.. Столица, о которой он еще недавно мечтал, разом стала такой далекой и неважной.
— Ждем, братцы! — заорал Шереметев. Сам, не как обычно через своих капитанов. — Ждем!.. Огонь!
Так вышло, что именно в этот момент песня тоже сказала «огонь», и ни один солдат не дрогнул, выпуская пулю за пулей в сторону врага.
