Преторианец - Большаков Валерий Петрович (книги бесплатно .TXT) 📗

По четырем трапам топотали рабы, сгибаясь под тяжестью амфор с зерном. Такая громада спокойно примет в трюмы тыщи две тонн! Да ну, больше!

– Ни хрена себе! – впечатлился Гефестай. – Вот это я понимаю – корыто!

– Нам не сюда, – оборвал его речь Волтацилий Пилут. – В военную гавань, быстро!

Четверо гладиаторов подхватили багаж сиятельного Гая Нигрина и понеслись в военную гавань. Там стояла декирема… Как описать ее? С виду она была похожа на обычную трирему, только вдвое больше ее. Мощный корпус вытягивался на семьдесят метров вдоль и на двадцать метров поперек. Борт возвышался над водою метра на три, по всей длине его прострачивали лючки-скалмы для двух рядов гигантских весел – каждое метров в семнадцать. Гребли им впятером, а всего гребцов требовалось семьсот человек! А три высоченные мачты?! А двенадцать баллист и катапульт?! А четыре башенки-турриты для стрелков?

– Крейсер! – оценил Искандер.

– Линкор! – поправил Эдик.

– Это декирема, – вмешался в разговор Волтацилий Пилут. – Заносите вещи! Сиятельный разместился в диаэте, это на корме, третья дверь справа! И живее давайте!

Лобанов поднялся на обширную палубу и прошел на корму. Там, возле надстройки-диаэты стояли четверо. Одного из них Сергей узнал сразу, это был Нигрин, остальных он видел впервые. А скажи ему тогда, как туго переплетутся нити судеб его и этой четверки, так не поверил бы ни за что…

Глава 5

Море спокойно голубело, словно умасленное. Ветерок еле задувал, и декирема шла на веслах – огромные дерева переносились по воздуху, взблескивая мокрыми лопастями, погружались в прозрачный аквамарин пологих волн и мощно загребали бурлящую, пенную воду. Изумительная равнобежность, почти музыкальная синхронность гребли завораживала.

Лобанов стоял у фальшборта и бездумно следил то за ритмическим возвратно-поступательным движением весел, то за восходяще-нисходящим кружением чаек в линялой лазури. А впереди, прямо по курсу, зеленела и синела земля. Декирема поднималась и опускалась на мелкой волнишке, и чудилось, будто сам берег колышется, попадая в размеренный такт вечной любовной игры воды и суши.

– Любуешься?

Лобанов оглянулся. Позади стоял босой Эдик в набедренной повязке и щурился на солнце.

– Загораешь? – в тон ему спросил Сергей.

– Ага!

– Надо тебе обрывком леопардовой шкуры разжиться, – присоветовал Лобанов.

– Зачем? – озадачился Эдик.

– А помнишь, в чем ты шлялся по санаторию?

– А-а…

Эдик погрустнел маленько. Подошел к борту, послушал скрипучие и плещущие рулады, издаваемые кораблем, и цвиркнул слюной в море, словно отрекаясь от прошлого.

– Прибываем, говорят, – подошел Гефестай. – И чего там, на берегу? Брундизий?

– Двойку тебе по географии! – с удовольствием вывел Эдик. – В Остию следуем!

Сын Ярная лениво отмахнулся:

– Да мне по фигу, лишь бы опять на твердую землю! Надоело мне это ваше качание хуже горькой редьки!

– Ваше! – возмутился Эдик. – А кто стонал: «Под парусами хочу, под парусами!»

– Мы не под парусами, – пробурчал Гефестай, – мы – на веслах!

– Скоро уже… – прищурился Лобанов. – Вон, забелело что-то… Остия!

– Подгребаем, значить! – удовлетворенно подытожил Гефестай.

Остия была городом-стотысячником, по размеру она уступала лишь Риму да Капуе. Еще бы! Главный порт, «уста Рима»!

Сощурившись, Лобанов огляделся. По правую руку он увидел башню остийского маяка-фаруса; ближе к городу, на холме, высился громадный храм Нептуна, отливавший белоснежным мрамором. Крышу храма попирали четыре бронзовых слона, запряженные в квадригу морского бога. Город-порт защищала мощная внешняя стена с крепкими воротами, фланкированными сигнальными башнями. Слева на рейде стояли военные триремы – в Остии была летняя база части Мизенской эскадры. С палуб трирем донеслись приветственные вопли фанфар, трубач с декиремы выдул пронзительный ответ.

– Суши весла! – раздался окрик, и гигантские лопасти зависли в воздухе, роняя струйки брызг.

Декирема прошла по каналу с перекинутыми через него мостами и вплыла в колоссальную шестиугольную акваторию гавани Траяна. Просторная набережная была переполнена множеством лавок, ларьков, навесов, к воде спускались широкие ступени с колоннами для швартовки кораблей, а в стену, ограждавшую набережную с суши, были вделаны большие железные рымы. На заднем плане тянулась аркада акведука и возвышались огромные, в несколько этажей, зерновые склады. Закрома Родины.

К Лобанову приблизился мрачный Искандер, волоча за собой длинную цепь.

– Давайте, – пробурчал он, – заковывайтесь!

– Ты записался в кружок «Юных друзей рабовладельцев»? – невинно удивился Эдик.

Тиндарид сверкнул на него глазами.

– Тебе будет лучше, – сказал он агрессивно, – если на нас кузнец железяки наденет?!

– Не ссорьтесь из-за ерунды, – посоветовал Лобанов, защелкивая на запястьях наручники.

– Да я не ссорюсь… – увял Искандер.

– Короче, – поправил дело Гефестай, – храните гордое терпение, товарищи гладиаторы! Никуда не денется ваш скорбный труд и дум высокое стремление! Плавали – знаем!

Декирема подвалила к пристани, и на причал полетели концы крепких канатов, с кормы – ретинакул, с носа – анкорале. Портовые рабочие живо окрутили швартовы вокруг мощных гранитных колонн. Матросы-классиарии забегали по палубе, их подбадривал карабит, щедро раздавая пинки неповоротливым.

Из каюты поднялся Гай Авидий Нигрин с дочерью. Авидия заметила Лобанова и улыбнулась ему. Лобанов неловко поклонился. Улыбка девушки, углядевшей цепи, несколько поблекла.

– На берег! – дернул за цепь Волтацилий Пилут.

Лобанов сжал зубы и зашагал куда сказано.

– Как идут! – послышался издевательский голос Мир-Арзала. – Как пишут!

Шавкат с Давроном загоготали, довольные своей долей – и волей.

– Дождешься ты у меня… – процедил Эдик.

– Не связывайся, – одернул его Лобанов.

В порту было людно. Слышались крики, разноязыкие голоса, смех и ругань; щелкали бичи погонщиков, ревели ослы, глухо стучали по деревянным настилам пятки рабов-грузчиков. Тут же увивались толпы кладовщиков, смотрителей доков, канатчиков, счетоводов, лодочников, мелких уличных торговцев, нищих и проституток. Подвалили деловитые таможенники-портиторы; чиновники из канцелярии квестора мелко кланялись Гаю Нигрину, заверяя, что грузы консуляра вне подозрений.

– Идем, идем! – потянул за цепь Пилут.

– Иду, иду! – ответствовал Лобанов, теряя из виду Авидию Нигрину. Свидятся ли они еще хоть раз?..

– И мы с ним! – не утерпел Эдик.

Полдесятка стражников потопали сзади, вежливо поддавая гладиаторам древками копий.

Четверку вывели на улицу Кардо Максимус, прямую и не шибко широкую, застроенную инсулами – добротными многоэтажками – с балконами, с обширными парадными, с колоннами и портиками. Нарядные толпы обтекали гладиаторов, как некую помеху на пути, как деревья или столбы, и взгляда не бросая на отверженных, влекомых на продажу. Лобанов усмехнулся – на лицах прохожих он узнавал то же выражение, по которому угадывал на московских улицах пришельцев из Люберец или Клина: мы, дескать, «центровые»! Хоть и не столица, но и не какая-нибудь там вшивая провинция…

За портиком, примыкавшим к зданию театра, Пилут свернул в деловой квартал. Там, внутри двойной колоннады были устроены «офисы» публиканов и прочих воротил, лавки менял и – конторы «оседлых» ланист. [74]

Волтацилий Пилут повертел головой и направил стопы к дверям, над которыми было выложено мозаикой изображение двух гладиаторов, дерущихся на мечах.

– Сюда!

Пилут затащил всю четверку в полутемное помещение и поднял свободную руку, здороваясь с коренастым мужиком, гладко выбритым, стриженным «под горшок», но облаченным в нестираную тогу, от которой несло потом и рыбным соусом.