Казань (СИ) - Вязовский Алексей (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
– Все то у тебя по уму, Петр Федорович – вздохнул Куропаткин – Вот бы так и дальше воевать умно.
– Будь уверен – кивнул я – Расскажи лучше как до нас дошел.
Николай, отмахивая рукой, начал рассказывать. От Москвы за бунтовщиками шло несколько воинских команд, гнали словно волоков на облаве. Но в каждой деревне силы Куропаткина прибывали и прибывали. Обзавелись оружием, а в Рязани так и вовсе удалось разогнать охрану цейгхауса и взять большой запас мушкетов и пороха.
– Дальше шли уж без опаски – пояснил Николай – Пешие команды отстали, а ежели нас настигали гусары или конногвардейцы, мы вставали в карэ – учил сему крепко. Иногда целый день так могли идти. Пару раз баре сунулись, получили по сусалам – кровью умылись. Но под Нижнем было тяжеловатенько. Там нас конные драгуны пытались побить. Многих потеряли, самое тяжелое раненых в деревнях оставлять – Куропаткин нахмурился – Знал же, что драгуны их повесят. Ну Бог даст, спрятали крестьяне людей моих, не выдали…
Николай перекрестился, мы с казаками тоже.
– Ну а как уж твои башкирские да кайсакские разъезды повстречали, так и вовсе полегчало. Драгуны отстали от нас – пошли гоняться за этими бещ-бешцами. Но поди за ними угонись… Позорили усадебку барскую и тикать.
Мы помолчали, разглядывая солдат. Понятно почему среди них все такие высокие, сильные. Слабые просто отстали и погибли.
– Вся Расеюшка за тебя, царь-батюшка встала – убежденно произнес полковник – Как узнали про указа о вольностях народных, так отбою у нас не было в рекрутах. Каждый к тебе в Казань идти хотел, за свободу то драться с барями.
– Подеремся – покивал стоящий рядом Подуров – С такими хлопцами боевитыми, прищучим хвост Орлову.
– Да и Катьке вставим – подхватил Чика-Зарубин, ухмыляясь.
Казаки засмеялись.
– Давай, Тимофей Иванович, выводи войска к куропаткинским на арское поле – я повернулся к генералам – Учиним смотр полкам.
Спустя примерно час войска выстроились на утоптанном снегу. Мы начали смотр. Всего у в Казани вместе с пришедшими с Подуровым частями оказалось 9 пехотных полков – три оренбургских, два заводских, три казанских. Последние еще назывались крестьянскими. Плюс полк Куропаткина, который тянул на два по количественному составу. Увы, оружия было мало, так что часть людей Николая была тут же определена в обоз до получения новых трофеев или до прибытия караванов с уральских заводов. Крестьянские полки также не обладали боеспособностью – мушкетов мало, амуниции почти совсем нет. Итого из десяти тысяч пехотинцев можно было положиться дай бог на половину. Остальные годились как подразделения второй линии, в патрули и гарнизоны, но не для прямого боя.
С коннецей было луше. Овчинников привел на поле пять полков – 1-й и 2-й яицкие, оренбургский, уразовский. Из 2-го яицкого выделились казаки из Гурьева. Им я дал разрешение набирать новый полк, что они с успехом и выполнили – собрали почти тысячу всадников. Итого шестьдесят вполне боевых сотен с атаманами, есаулами, старшинами…
Отдельно расположились четыре батареи Чумакова. Сорок семь пушек, гаубиц, единорогов – все на поворотных кругах, в обитых железом санях. Полковник гонял своих артиллеристов каждый день и мне даже пришлось ограничить выдачу пороха – слишком уж быстро расходовался припас.
Начальники начали инспектировать оружие солдат и казаков, у последних атаманы также осматривали лошадей, подковы. Воспользовавшись случаем, я вручил несколько наград – Авдей успел по прибытию в Казань развернуть свою ювелирное производство. Вновь появились нагрудные звезды для полковников и генералов, ордена боевого красного знамени.
– Какая же силища! – восхищенно вздохнул Куропаткин, цепляя на себя награду и осматривая полки – Весь народ за тебя Петр Федорович встал. Крестьяне, инородцы, староверы… Кого только нет… Ляхи, даже баре отрекшиеся.
– Присягнувшие! – поправил я Николая – Пущай твои тоже учат текст присяги, завтрема приму.
– Выучат – покивал Куропаткин – Когда выступаем?
Вот еще один торопыга. Генералы каждый день долбят наступлением. С такой то силой и не взять Нижний? Да в нем от силы один, два полка. А у нас хлеб на исходе, круп нет. Вот-вот в войсках голод наступит.
– Скоро. Совсем скоро. Дело только надо кончить. Важное.
Зимою в Питере хорошо! Мчатся по улицам сани, запряжённые прекрасными лошадьми, скачут верховые, все в золоте, драгоценных мехах, зеркальные окна карет слепят на солнце глаза, у раззолоченных подъездов толкутся без дела ливрейные лакеи, расшитые позументом, на приезжающих гостях драгоценные кафтаны с пуговицами из алмазов, нарядные платья дам, запах духов – словом, Семирамида северная!.. Зимою по ночам полыхают, гремят пушечной пальбой фейерверки на Неве, летом богатые праздники в Летнем саду и в Екатерингофе. Если двор был в Петергофе, всё население Петербурга тащилось туда пешком, в извозчичьих санях или верхом, глазело на иллюминацию в парке, на потешные огни, слушало музыку и песельников, кушало даровое от высочайшего двора угощение, а потом ночью хмельные толпами брело к себе домой. Многие по пьяни замерзали в сугробах.
Бегов ещё не было, но вдруг зимою на набережной какой-то шорох пронесётся среди гуляющих будочники с алебардами, прося посторониться и дать место, в серовато-сизой мгле за Адмиралтейским мостом покажутся выравниваемые в ряд лошади, запряжённые в маленькие санки, и вдруг тронутся разом и – «чья возьмет?..» – понесутся в снежном дыму лихие саночки.
– Пади!.. Пади!.. – кричат наездники – многие сами господа. Нагибаются, чтобы видеть пробежку любимца коня, молодец поддужный в сукном крытом меховом полушубке скачет сбоку, сгибается к оглоблям, сверкает на солнце серебряным стременем.
Народ жмётся к домам, к парапету набережной, у Фонтанки, где конец бега, кричит восторженно:
– Орлова!.. Орлова рысак!..
– Не сдавай, Воронцов!..
– Ваше сиятельство, наддай маленько!..
– Гляди – Барятинского берёт…
– Э… Заскакала, засбивала, родимая… Не управился его, знать, сиятельство.
Ни злобы, ни зависти, смирен был и покорен петербургский разночинец, чужим счастьем жил, чужим богатством любовался. Если поздней осенью ходили по столице плохие слухи, подметные письма, то к зиме все подуспокоилось. Что ни день – бега, бал, духовой оркестр в саду играет…
По утрам со двора неслись распевные крики разносчиков. Сбитенщик принёс горячий сбитень, рыбаки, крендельщики, молочные торговки – каждый своим распевом предлагал товар.
Иногда придут бродячие музыканты, кто-нибудь поёт что-то жалобное на грязном снегу, и летят из окон завёрнутые в бумажки алтыны, копейки, полушки и четверти копейки – «Христа ради»!..
По вечерам в «мелочной и овощенной торговле» приветно горит в подвале масляная лампа, и кого только тут нет! Тут и подпоручик напольного полка в синей епанче, и старый асессор из коллегии, и крепостная девка с ядрёными красными щеками, в алом платочке и с такими «поди сюда» в серых задорных глазах, что стыдно становится молодому поручику. Лущат семечки, пьют квас и пиво, сосут чёрные, крепкие, как камень, заморские сладкие рожки. Довольны своею малою судьбою, забыли вонь дворов и лестниц, темноту глубоких низких комнат. О малом мечтают… Счастливы по-своему.
Грамотные читают «Петербургские ведомости», обсуждают за кружкою полпива дела политические. Все больше страшного Пугача. А ну как придет на Питер и даст укорот дворянам? Были те, кто верил, что Пугачев – Петр III Но большинство слушало попов в церквях. А там каждое воскресенье зачитывалась послание с амвона о преступных деяниях Емельки.
В этот простой и тихий, незатейливый мир разночинцев петербургских, в маленькую комнату над сенями, в доме «партикулярной верфи», в Литейной части, на квартиру к старой просвирне в январе 1764 году подал на тихое «мещанское» житие отставной подпоручик Смоленского пехотного полка Ефим Полтев.
Ещё недавно фортуна улыбалась ему – он был адъютантом при генерале Петре Ивановиче Панине, но за вздорный характер и за картёжную игру был отставлен от этой должности.
