Гибель титанов. Часть 2 (СИ) - Чайка Дмитрий (книги полностью txt, fb2) 📗
— Ты помнишь, на ком должен жениться? — спросила вдруг Мария, а ее лицо стало жестким и невероятно серьезным.
— Помню, конечно, — пожал плечами Владимир, — на Гризельде Фриульской.
— Я расторгла твою помолвку, — резко ответила мать. — Правда, отец не захотел ссориться с ее дедом. Гризельда пойдет второй женой к Кию. И за это я заплатила пять тысяч солидов.
— Ты что, мам, намекаешь… — Владимир вскинул на Марию изумленный взгляд.
— Я не намекаю! — отрезала Мария. — Я говорю прямо. Одна из них станет твоей женой. Так что сегодня за ужином, сын, будь полюбезнее. Поменьше налегай на сладкое и побольше следи за этими девочками. Ты можешь крупно ошибиться. Да и я тоже…
— Кстати, а чего это госпожа Людмила такая довольная ходит? — вспомнил вдруг Владимир. — Никогда ее такой счастливой не видел. Она даже улыбается, представляешь! А я и не знал, что она это делать умеет.
— Видишь ли, сынок, — усмехнулась Мария. — Она считает, что победила.
— А на самом деле? — спросил Владимир, уже зная правильный ответ.
— А на самом деле победила я, — улыбнулась Мария. — Ну и ты, конечно же!
Глава 40
Май 644 года. Шалон-на Соне. Королевство Бургундия.
Один из немногих городов Галлии, Шалон-на-Соне, со времен Аттилы не знал разорения войной. В сорокалетней кровавой круговерти, которую устроили дети Хлотаря I, город уцелел и даже имел смелость процветать. И это в то время, когда Нейстрия, Шампань и Овернь пылали огнем, а Аквитанию с невероятным упорством обращали в пепел раз за разом. Здесь ничего этого не было. Сначала осторожный и набожный король Гунтрамн сберег Шалон, вступая в альянсы со своими братьями и предавая их налево и направо. А потом и оставшийся победителем Хлотарь II не стал разорять богатейший город. А зачем? Свое же.
Четыре королевства все дальше дрейфовали друг от друга, и даже языки их были несхожи. Нейстрия все больше говорила на латыни с примесью из диалекта салических франков. Он позже превратится в старофранцузский. В Австразии, особенно в восточной ее части, в ходу был язык франков кельнских, который дал начало верхненемецким диалектам. В Бургундии осталась провинциальная галльская латынь, которая много позже превратится в окситанский язык, а латынь Аквитанская все больше мешалась с говором васконов, или басков. И позже это создаст гасконский язык. Тот самый, на котором говорил Д. Артаньян, который не избавился от акцента до конца жизни. Именно эти различия вместе с культурой и экономикой, по замыслу императора растащат земли Галлии навсегда. Они не должны слиться в единую Францию, которая иначе неизбежно станет гегемоном Европы. Этим странам надлежит превратиться в задворки Европы, в ее захолустье. И пока все шло именно в этом направлении. Войны не было, и Шалон наслаждался спокойствием.
Вот и сейчас здесь тихо и мирно, и только склока между королем Хильдебертом и его дедом могла породить бурю, которая разрушит сонную тишину королевства. Причина оказалась проста: Хильдеберт, рожденный весной 629 года, достиг совершеннолетия. А это значит, что он имел право на безраздельную власть. Только вот новый обычай, сложившийся на просторах Галлии, мешал этому. Короли значили все меньше, а все рычаги управления держали в своих руках майордомы.
Хильдеберт IV вырос и раздался в плечах. Он много времени проводил на охоте, а дядьки из лейдов научили его пользоваться копьем и мечом. И, в отличие от королей Нейстрии, Австразии и Аквитании, делал это Хильдеберт превосходно. Только из лука он стрелять не умел. Не пользовались франки луком, считая это недостойным воина. Хильдеберт брал на копье кабана, а в ухватках его появилась сила, присущая настоящему бойцу-франку. И чем дальше, тем больше архиепископ Флавиан опасался собственного внука. Он видел в нем того, кто пятнадцать лет назад чуть было не утопил всю Галлию в новом омуте гражданской войны.
— Это невозможно, — упрямо выставил вперед бороду Флавиан. — Ты не можешь лишить меня власти. Наши обычаи…
— Ты чего это несешь, дед? — захохотал юный король. — При покойном Дагоберте тут вообще никаких майордомов не было. Забыл? А то, что мои кузены — плаксы и припадочные слабаки, так я в этом не виноват. Ты давай-ка, приди в себя и перестань придумывать традиции там, где их отродясь не бывало!
— В Галлии сейчас другие обычаи, внук! — упрямо заявил епископ, который после смерти Виллебада вкусил сладость власти.
— Не внук, а ваше королевское величество, — в глазах Хильдеберта зажегся опасный огонек. — И теперь все пожалования землей делаю я, а не ты. И все траты из казны камерарий делает с моего разрешения. И графов, и герцогов тоже назначаю я. Понял, дед?
— Но императрица Мария… — проблеял епископ и захрипел, потому что его тщедушное тело было поднято рывком крепкой руки, а тугой ворот сдавил горло.
— Тетка пусть у себя в Братиславе командует, — спокойно сказал король. — Я ей за помощь благодарен, конечно, но мне уже пятнадцать. Мне няньки не требуются. Я соизволением господа королем над людьми поставлен. А ты человек божий. Вот и занимайся божьими делами. А деньги, что из казны взял на той неделе, назад верни.
— Они на храм, — придушенно пискнул Флавиан.
— Отчитаешься мне за каждый тремисс, — милостиво сказал король и поставил епископа на место. — Ты много воли взял, пока я маленький был. И императрицей мне больше не грози. Место баб — на кухне, в постели и в церкви. Вон, посмотри на матушку мою. Или ест, или спит, или молится. Золото, а не женщина.
— Знать не потерпит… — снова попытался возразить Флавиан, но внук заорал.
— Эбба! Алгар!
Два рослых сакса с необъятными плечами и длинными соломенными волосами, вошли и поклонились, выжидающе глядя на короля.
— В обитель отвезите его преосвященство. Аккуратно только, не покалечьте мне его!
— Прокляну! — замахнулся посохом епископ.
— Дед! — снова захохотал король. — Они саксы-язычники. Ты поосторожней. Они думают, что надо колдуна убить, чтобы заклятие снять. Эйнар Датский за это епископу Руана башку топором проломил. Так что поезжай спокойно, не гневи бога. И помолись ему, попроси, чтобы он тебе смирения дал. Я позову тебя через пару дней, когда ты в себя придешь.
Епископ гордо поднял голову и смотрел на внука, словно не узнавая его. Да, вроде бы он. Широкое лицо, темные, почти черные волосы матери-римлянки, достающие до поясницы, и жесткий взгляд его покойного отца.
Самозванец проклятый! — мелькнула в голове епископа мысль, но он тут же прогнал ее. Флавиан понял, что если скажет нечто подобное вслух, то просто не выйдет из этой комнаты. Его отсюда вынесут. Язычники-саксы, не боящиеся проклятия митрополита Галлии, зарежут его по щелчку пальцев мальчишки.
— Я удалюсь, ваше величество! — вымолвил, наконец Флавиан. — Я ваш покорный слуга.
— Вот и славно, дедуля, — оскалился любящий внук. — А то я уж расстроился было. Сам ведь знаешь, власть — она такая, от нее голова кружится. Ей почему-то делиться никто не хочет, даже ты. — И он крикнул слугам. — Хартулария позовите. Майордом Бургундии на покой возжелал. Указ писать будем…
В то же самое время. Толедо. Королевство вестготов. Испания.
Десятилетний Виттерих помирал со скуки. Он жил в Толедо уже два года и ходил на казни так, как крестьянин ходит в поле, а монах — к алтарю. То есть почти постоянно. Старый король, которому шел восемьдесят пятый год, был здоровее некуда. А его враги — наоборот: во цвете лет уходили на тот свет один за другим, обвиненные в заговорах, истинных и мнимых, и случившихся в прошлом, настоящем или в будущем. Врагами короля стали все знатные люди Испании, а потому родовая аристократия, обескровленная в усобицах, погибала под топором палача десятками и сотнями. Вот и сегодня, в который раз, казнили какого-то из герцогов. Все делалось быстро. Выходил глашатай, зачитывал указ, и голова виновного летела на землю. Жены покойного и его дочери отдавались королевским людям, а золото и поместья отходили королю. И все были довольны, кроме семьи казненного. Но кого это волнует, если они оставались в явном меньшинстве.
