Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Эркин вставал медленно, скользя губами, всем лицом по её телу, не отпуская её от себя, прижимаясь к ней. И когда их лица встретились, он так же мягко коснулся губами её губ. И Женя ответила на его поцелуй. Губы в губы, глаза в глаза. Она никогда не жмурилась и не отводила взгляда, он всегда видел её глаза, внимательные и ласковые. И сам не боялся смотреть на неё. Руки Жени мягко соскользнули по его спине вниз, выдернули тенниску и уже под ней начали движение вверх.
— Ага! — выдохнул он, на секунду оторвавшись от её губ.
— Тебе нравится? — успела она спросить.
Но он уже опять целовал её и только моргнул в ответ. Руки Жени блуждали по его спине, гладили, то щекотно, еле касаясь, то вжимаясь всей ладонью. Неумело, беспорядочно, но у него перехватывало дыхание от этих прикосновений.
Тенниска затрещала, и Женя остановилась.
— Ой, порвала, да?
— А н-ну её!
Он рывком содрал тенниску, путаясь и недовольно фыркая в ткань, бросил на пол.
— Ну, что ты, Эркин, я зашью…
— Да ну её, Женя. Не люблю я…
Она рассмеялась.
— Ну, наконец-то! А то ты всегда со всем согласный.
— Когда её снимаешь, тебя не видно, — уже спокойно объяснил Эркин, обнимая Женю.
Женя всё ещё смеялась, пока он развязывал пояс и распахивал её халатик, очень осторожно, очень мягко накрыл её грудь ладонью и улыбнулся.
— Как раз по моей ладони, — вырвалось у него.
— Маленькая, да? — дрогнувшим голосом спросила Женя.
— Нет, что ты? — огорчение в её голосе удивило его. — Так хорошо…
Левой рукой он охватывал её плечи, прижимая к себе, так что она плечом упиралась в его грудь, а правой всё поглаживал, мягко мял её грудь, нежно зажимая между пальцами напрягшийся сосок. Женя вздохнула, и он, не отрывая рук, наклонился и поцеловал другую грудь, тронул сосок языком. Женя дернулась, высвобождая руки. Он понял и сдвинул халат с её плеч, дал ему упасть на пол. Женя обвила руками его шею, запрокинула голову. Он поцеловал её в горло, в ямку между ключицами. Женя часто дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а он всё не мог оторваться от её груди, целуя своды полушарий, ложбинку между ними, соски. Снова выпрямился, целуя ключицы, горло, приник ко рту Жени. Прижимал её к себе… И вдруг опомнился.
— Тебе холодно, да? Я сейчас…
— Нет, Эркин, что ты… — голос Жени вздрагивал, прерывался.
Но он уже подхватил её халатик, набросил ей на плечи.
— Прости, Женя, я совсем голову теряю, не помню ничего… — бормотал он, суетливо стаскивая с кровати ковёр.
Женя рассмеялась и отодвинула его от кровати.
— Ну, что ты, Эркин. Сейчас я всё сделаю.
Он топтался рядом, потом подобрал свою тенниску, повертел в руках, не соображая, куда её сунуть. Женя решительно отобрала её.
— Ложись, я сейчас, — и вышла.
Эркин присел на край разобранной подготовленной постели, потёр лицо ладонями. Что же это с ним такое? «Сам другой, и всё другое». Вот это оно и есть? Он не додумал, потому что вошла Женя. И снова горячая волна ударила его так, что даже слёзы на глазах выступили. Как от боли. Женя быстро ходила по комнате, выходила, возвращалась, а он молча следил за ней, бессильно уронив на колени руки. Потом зачем-то полез в карманы, нащупал там какие-то бумажки. А, это же деньги! Совсем забыл о них. Эркин заставил себя встать, подойти к комоду и выложить деньги, расправить смятые бумажки, сложить их в шкатулку, высыпать мелочь в вазочку. А когда обернулся, Женя, уже в ночной рубашке, сидела на кровати, расчёсывая волосы. Эркин медленно подошёл к ней и сел рядом.
— Женя…
— Что, милый? — она быстро отложила гребёнку, встряхнула головой, рассыпая волосы.
— Женя, знаешь, я… я вспомнил сейчас, послушай. Только… я это только петь могу. Вот…:
Он пел еле слышно, почти шёпотом, глядя перед собой расширенными глазами.
Закончив, Эркин посмотрел на Женю.
— Вот, я, может, не всё понимаю, но это про меня, точно. Не сейчас, а раньше. До Свободы. Сейчас что, а тогда… Я выжил, потому что тебя помнил, правда, Женя. Ты… ты веришь мне?
Женя молча, чувствуя, что скажет что-то обязательно не то, обняла его и поцеловала в щёку. Он, как-то всхлипнув, ткнулся лицом в её волосы.
— Женя, — и как когда-то по слогам: — Ми-ла-йа… Джен-нийа…
Она гладила его плечи, спину. Не горячила его, не распаляла себя, нет, он же всё это знает, почувствовал бы, нет, это другое, совсем другое. И опять… опять эта же горячая волна, туман перед глазами, и только Женя… Всё тает, расплывается, и только руки Жени на его теле, только глаза Жени, и тело Жени под его руками, а больше ничего нет, и не надо ему ничего… не надо… не надо…
…Они лежали рядом под мягким тёплым одеялом, и такая же тёплая мягкая темнота окружала их. А когда ж это он лампу погасил? Не помнит. Ничего не помнит. Только то, что ему было хорошо, и сейчас хорошо. Женя спит, обхватив его обеими руками и положив голову на его плечо. Надо встать, уйти к себе, в кладовку. Ему нельзя привыкать спать здесь, нельзя. Он не может вспомнить почему, просто знает. Но не то что встать, шевельнуться нельзя: разбудит Женю. А ей надо выспаться. Завтра у неё две работы. Двойная смена. Это тяжело — двойная смена, он помнит… Надо встать и уйти, пусть Женя спит, отдыхает. Но глаза сами закрываются, и он опять уплывает в сон, мягкий и тёплый, пахнущий Женей… Нет, Жене надо выспаться. Ну же, давай, аккуратненько. Только бы не разбудить её.
Эркин мягко вывернулся из рук Жени и соскользнул с кровати. И застыл, прислушиваясь. Нет, спит. Где-то тут его штаны должны быть. И шлёпанцы. Да, вроде он их бросил на пол, рядом… да вот же они. А тенниску… Тенниску Женя куда-то положила. Ладно, а то ещё громыхнет чем, разбудит.
Прижимая к груди штаны и шлёпанцы, Эркин бесшумно выбрался из комнаты в кухню и прикрыл за собой дверь. Здесь вроде посветлее… и похолоднее. По-прежнему на ощупь он вошёл в кладовку, вытащил и развернул постель. Обтереться бы надо, но ладно. А то зазвякает, забулькает — точно разбудит. Обойдётся-переколотится. Эркин лёг, завернулся в одеяло. Поёрзал щекой по подушке. Чего-то шрам чешется. Ладно. Хорошо как было, а ничего не помнит. Завтра… пятница завтра. А там суббота и воскресенье. Завтра к бельмастому за досками… на четыре ступеньки две доски взять? Обрезки останутся, ну, придумаю, куда их, а хоть на лучину. Деньги взять надо. Из тех, летних ещё. Ну, не больше пятёрки доска. А если больше… взять двадцатку, тогда точно хватит… Но он уже спал, не успев додумать.
Лабиринт из зелёных кустов, подстриженных на высоту человеческого роста, тянулся вдоль всего Каскада, образуя маленькие беседки. В каждой стол и четыре скамьи, соединённые в квадрат. Всё закреплено намертво. Множество птиц, заглушающих любой не слишком громкий разговор, расторопные безупречно вышколенные официанты, всё видавшие и предпочитающие обо всём молчать. Место конфиденциальных бесед и ещё многого другого.
Фредди сидел в дальней кабинке на самом конце Каскада и пил пиво. Его здесь знали, но показали это только тем, что сразу, как только он сел, подбежали, поставили перед ним жестянку его обычного пива и исчезли. Было без пяти пять. В пять ноль две пришли парни. Все трое. Вернее, четверо. С ними был тот метис, Крис, так его вроде, но в кабинку Крис не зашёл, а сразу как-то исчез из виду. Ушёл по своим делам или встал на стрёме где-то рядом? Не существенно.
