Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (читаем книги онлайн .TXT) 📗
— Агась! — Вытаскиваю часы, важно открыв крышку и поглядывая на циферки, отчего Лиза снова фыркает. Ну так для того и вытаскивал! Она, барышня-то козьемордая, проста. Мнит себя умственной, а так баба и есть, только што из господ.
Покажи себя дурнем простодырым, да штоб она себя выше почуйствовала, и всё. Я так мыслю, што и не особо я в ентом тиятре нужен — так только, што вроде как прислуга личная. Психолухия!
Прошёлся по дачам — штоб напомнить о себе, значица. Стрелы там индейские, туески под ягоды, ишшо што.
— Мальчик, — Позвала меня немолодая дама с очками на палке, поманив пальцем. Подошёл, а так как давай выспрашивать — кто я, да откуда, да зачем.
— Барыня-мадам, — Говорю, — извольте откланяться! Потому как дела неотложные зовут меня. Зов природы чуйствую!
И за живот! Та скривилася едва, но отпустила. Ну и я бегом оттудова! Ишь, любопытная!
А на выходе с дач Вольдемара увидал. Стоит такой, улыбается нехорошо, и как назло — сторожа куда-то отошли. А может, и к лучшему-то?
Ну и встал, в гляделки-то играть. Драться-то мне с ним не с руки, потому как из господ, а так не страшно. Глядели-глядели, а потом я и пошёл к выходу.
Вольдемар, он задираться не стал, смолчал. Токмо такой ненавистью от него полыхнуло, что мне ажно спину потом жгло. Враг. Настоящий враг, ети его. И всего-то из-за длинного языка мово
Двадцать четвёртая глава
Приснившаяся игрушка получилася наяву не с первого, и даже не со второго раза. Всего-то колобашечка пустотелая, из расколотой пополам баклуши, выдолбленной внутри, да склеенной или связанной затем наново. Внутрь палочка вставляется, с намотанной верёвочкой или леской из конского волоса. Да на палочку енту надеваются лопасти из луба, чуть изогнутые и приклеенные изнутри на лубяной же обруч. Просто вроде, а пока сделал, весь изругался!
Во сне игрушка сильно здорово летала — дёрнешь так за верёвочку, и лопасти тоненькие — фырр! И вверх. А наяву на ескперименты ушло три дня, штоб нормально всё. Оно как понял всё превсё и каждую детальку отладил, так и пошло. Всё просто так, што вот чуть не кажный мальчишка деревенский, коли не совсем рукожопый, сладить сумеет.
Оно конечно и здорово, но как бы и не совсем. Думал-думал, ажно голова разболелася от непривычного. Хучь и просто всё, да одному много не наделаешь — быстро если. А мне быстро надо, потому как господам из мелких в гимназии свои скоро, лето кончается.
Одному если, то штук может тридцать наделаю, ну пиисят, не более. А на дачах бутовских детворы одной под полторы сотни, и кажному ведь захочется. Ну, пусть не кажному — те, кто постарше, важничать могут, вроде как взрослые. С другой стороны, взрослые тоже могут захотеть побаловаться.
Они, господа, чудят иной раз сильно — сам видел, как бабочек сачками ловят! Да не на рыбу штоб, а просто мертвят насекомых вонючим чем-то, и любуются потом. Коллекция вроде как. Тьфу! Кладбище етакое хранить, ну кто в здравом уме будет?!
А у каждого из господ не дружки-ровесники, так племянники всякие имеются. И всем захочется, потому как новинка. Простая притом новинка, повторить легко. Так-то!
По всему выходит, што продавать нужно много и сразу, штоб на всех хватило, да с избытком превеликим. Я так мыслю, што некоторые от жадности могут и по десятку расхватать. Себе, да про запас, да дружкам гимназическим. Не, не от жадности, а от етого… ажиотажа!
День на продажу, ну может два — вот ей-ей, не более! Потом найдётся кому повторить, да взять хоть тово нехорошего господина, што щиты наплёл и других научил. А бутовские? Што, не перехватят?!
— Вот же срань! — Заволновался так, што усидеть не смогу. Вскочил, забегал перед балаганчиком — мне так думается легше. По всему получается, што нужно бутовских либо в долю брать, либо платить, штоб делали, што скажут.
— В долю если сразу, да объяснять, так вот ей-ей, перехватят! — Штоб волноваться поменее, начал постукивать слегка ладонями и кулаками дубок, вроде как набиваю кулаки — как копыта будут тогда, и успокаиваюся заодно.
— Бутовские? Енти да, порченные. Перехватят! А если платить за работу, но пообещать ишшо и в долю взять? Не, обманут! Никого за мной нет, так што даже на кресте поклянутся, а всё едино обманут! Замолят потом грех.
Потянул было палец в рот, ноготь обгрызть, и остановился — сроду у меня такой привычки не было! Или это тово, из прошлой жизни? Тьфу ты! Тут делу сурьёзное, а в голову ерундистика всякая лезет!
— А может, сперва заплатить и долю пообещать, но ничево не объяснять? Так они вроде и не дурные! А если — лишнее!? Точно! Ерундень какую-нибудь, а то и не одну. И пусть гадают, што енто я задумал! Небось не догадаются!
Деньги было жалко до слёз. Свои, кровные! Восемь рублей за работу уговоренную отдай и греши! А куда деваться-то? Конец лета, самая страда, рабочие руки нужны так, што прям ой! Оно так и так колобашечки долбить да луб над паром гнуть, старики б обезноженные сели, да с детьми совсем малыми. А всё равно довод!
— Копейка с рубля потом? — Протянул староста мозолистую ладонь.
— Копейка!
Делаю вид, што прям вот верю. Нельзя показывать-то, што не веришь, иначе сразу кочевряжиться начнут, цену себе набивать — за обиду-то. А сами-то, тьфу!
— Мой заработок — дачи бутовские. До копеечки мой, от мальчишек ваших только помощь тягловая. Перетаскивать, значица. Потом уже — в городе иль на дачах других, уже ваш доход. Моё только копейка с рубля.
Договор скрепили крепким мущщинским рукопожатием. Слишком даже крепким, Степан Васильевич изрядно так мне ладонь намял, в глаза глядючи, дрогну ли?
Не дрогнул, да и потом боли не показал, потому как мущщина. Я мущщина, а вот староста как бы и не слишком. Дрогнул бы я лицом хотя б, так всё — сопляк малолетний, проще убедить себя, что договор похерить можно. А раз не дрогнул, то и получается, што Степан Васильевич зазря мучительством занимался. Поулыбалися, да и разошлись.
Я так мыслю, што меня послать могли б и сразу после тово, как щиты и шлема показал. Вежество только потому показывают, што опаска есть, а ну как обижуся и в другую деревню поеду, да секреты и раскрою. Так себе люди здеся, порченые.
— Ваше дело сторона, — Обернувшись, ишшо раз оглядываю носильщиков — никто не запачкался, не употел слишком сильно? Козявки из носа не торчат? — Молчать и улыбаться. Поняли?
— Да поняли, поняли, — Огрызнулся Гвоздь, поводя плечами и переводя дух, — Пошли уж!
Он потянулся к стоящему на земле лыковому коробу, примеряяся, как ловчее накинуть обратно на спину.
— Да пущай стоит! Енто и не нужно! Обманка для дуриков.
— Да ты! — Гвозь с силой сжал было кулаки, глядя на моё ухмыляющееся лицо, и мотнул головой, будто отряхиваяся от воды, как собака, — Пошли.
Недоволен он, иш ты! А мне-то што? Я, может, тоже многим чем недоволен, но помалкиваю. Нет-нет, да и мелькает иногда, когда с бутовскими вожуся, што чужинец я средь них. Так-то не обижаюся, на што обижаться-то? Но и им тогда обижаться неча, когда на меня доверия нету. Так, удобственность взаимная, да играемся иногда вместе.
— С новинкой никак? — Полюбопытствовал знакомый сторож, придерживая ярящихся собак.
— Ага! — Лыблюсь во все двадцать шесть, как лучшему дружку. Мужик он говнистый и противный, но — психология!
Один из студентов услыхал недавно слово психолухия, да и ну в смех! До слёз смеялся, а с той поры меня психолухом только и кличет. Правда, книжку подарил, про Мёртвые Души — насовсем, а не на почитать, потому как старая очень, не жалко. Я ишшо не начал, но мыслю — што вроде Франкенштейна будет, с духом пока собираюся. И так через раз снится всякое нехорошее.
Я править недавно язык стал, но пока плохо получается, следить за собой надобно. Я нет-нет, да и собьюсь когда не надо. Оно ведь как по-хорошему?
