Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
– Я таки думаю, – негромко сказал владелец заведения, проводив взглядом Ерохина, шо если кто в Одессе и да, то уж точно не сейчас!
– Фима, это голова, – кивнул Хаим, тут же икнув.
– Вот-вот, – кивнул Сима, – он там… на русских опирается, русские на Фиму…
– И на Егора! – перебил правдолюбец Хаим, Фима и сам через Егора в Африке оказался, чего и сам говорит.
– А я о чём? Друг на дружку когда опереться можно, оно удобней, чем когда наоборот.
– А там… – Сима задумчиво пихнул бородачей, – кто как хотит можно! Разбегаться или по соседству, или ещё как… разберёмся. В Африке мы все – русские. Скопом. А кто больше, кто меньше…
– А, шевелятся, – обратил он внимание на москвичей, – Кто-нибудь… Фома, у тибе нога так и хромает? Или сходи за полицией, только будь умничкой, береги сибе!
Приём, устроенный Посниковым в редакции, собрал интереснейшую публику, на фоне которой мы не слишком-то и выделялись. Санька робел поначалу, живо пуча глазами на каждую новую знаменитость, но быстро отошёл, заприметив ответное восторженное любопытство. Оттаяв, он живо стал собой – невероятно обаятельным и очень искренним.
Юлия Алексеевна и Степанида Фёдоровна смущаться так и не перестали, и я принялся таскать их за собой хвостиком, знакомя с нужными людьми.
– Егор… – остановившись у стены, выговорила мне Юлия Тимофеевна, – ты не находишь…
– Вы мои друзья, и… – вздыхаю чуть напоказ, – мне очень нужно представить вас как можно большему количеству именитых гостей.
– Егор! – голос Степаниды Фёдоровны зазвучал с прохладцей.
– Помните… – наставляю на учителок палец пистолетом, – да-авний наш разговор о том, какой до́лжно быть правильной школе?
– С ума сошёл?! – ахнули женщины в один голос.
– А што? Пора… сколько в Африке наших, а школ русских пока нет. Вот… и я серьёзно! Это не просто мои хотелки, но и вполне конкретные планы – как мои, так и других людей. О вашей порядочности, профессионализме и деловых качествах я знаю лично. Вот…
– Я… – начала Юлия Тимофеевна и оглянулась на подругу, – нам нужно подумать.
– Но от представлений гостям вы не отказываетесь?
– М-м… – женщины переглянулись, – не отказываемся.
– Замечательно! Владимир Галактионович! – я потащил своих спутниц к Короленко, в кои-то веки выбравшемуся из Петербурга, – позвольте представить вам…
– … непременно подумайте! – горячился Санька, – Ну в самом деле, Антон Павлович! Климат в Дурбане куда как лучше Ялты, а люди, люди-то какие? Вдохновение – полными горстями черпать будете, ручаюсь!
– Всё может быть, друг мой Санька, – смеялся Чехов.
– А я портрет ваш напишу, а?
– Кхм, – поперхнулся писатель смешком, – если только не в стиле… э-э-э, «Бляйшмановского китча». Не в обиду…
– Какие обиды, Антон Палыч?! – засмеялся брат, – Дядя Фима имеет много достоинств, но вкуса среди них не наблюдается! Поярче ему, да повыпуклей, да деталей побольше! Ну и… как карикатура, а ему и понравилось.
Чехов расхохотался в голос, до слёз. А потом, глянув на стоящего вдали Брюсова, ещё сильней.
– Ну так как? – не отставал Санька.
– Подумаю, – серьёзно ответил писатель, – Основоположник, ну надо же… подражатели уже появились, а тут – карикатура!
– … приезжайте, приезжайте непременно, Алексей Максимович, – басовито гудел дядя Гиляй, – вы всё мечтаете о новых людях, бесстрашных и свободных.
– А знаете… – Горький задумался ненадолго, – пожалуй, что и поеду! Вот как соберётесь… вы не против, Владимир Алексеевич?
– Буду рад!
– Егор Кузьмич! – расшалившаяся Гиппиус подлетела ко мне с листом бумаги, – Я наслышана, что вы неплохой художник газетного стиля, и славны своими экспромтами! Не откажете даме в просьбе?
– А почему бы и не да, дражайшая Зинаида Николаевна?! Так… вы слышали историю о Бляйшмане? – поинтересовался я собравшихся вокруг.
– Какую из? – поинтересовался Брюсов и вокруг захмыкали. Фима… это Фима, со всеми втекающими и вытекающими.
– Обожествление Бляйшмана одним из племён.
– Ах это… кто же не слышал! – вокруг засмеялись уже открыто, – Да уж, история наделал много шума!
– Тогда… – прислонив лист к стене, карандашом вывожу немного карикатурную, но узнаваемую фигуру Чижа перед мольбертом, с кистью в одной и тесаком в другой. Вид самый вдохновенный, какой только бывает у брата, с лёгкой степенью придурошности.
«Буров нарисую, бриттов распишу. Обращайтесь».
Рафинированная Гиппиус поинтересовалась жаргонным словечком, и ей быстро пояснили.
Потом Мишку, склонившегося над узнаваемой картой Африки с гигантскими портняжными ножницами.
«Кроим планы. Можем пришить»
… и наконец – Фима, в той самой китчевой манере, насколько её можно передать карандашом. В важной позе, обвешанный с ног до головы разными товарами, он стоял перед склонившимися ниц дикарями.
«Зовите меня просто: О, Господи!»
Дружный хохот, и лист пошёл по рукам, оказавшись в конце концов у Гиппиус, которая и оставила его себе, пообещав взамен «посвятить какое-нибудь стихотворение или рассказ».
Двадцать вторая глава
Пыхая трубкой, старый Илмаринен равнодушно следил за полицейскими агентами, изучающими амбар. Молодые ещё, и от того полные служебного рвения, они напоминали ему голенастых недопёсков, в которых угадывается порода, но дурные щенячьи повадки пока преобладают. Вороша сено и тыкая металлическим шомполом пол, преисполненные молодым азартом так, будто всерьёз ожидая социалиста с револьвером в одной руке, и адской машинкой в другой, смотрелись полицейские скорее забавно, нежели серьёзно.
Раздражения они не вызывали, давно уже став частью сезонного цикла Виролахти. Сперва в окрестностях появляются полицейские агенты, рыскающие в поисках революционеров, потом царский доктор, проверяющий местных на наличие заразных болезней.
Если к полицейским финны относились скорее с равнодушной покорностью, то доктора они любили за возможность лечиться даром. Обращая внимание на заразные заболевания, тот не отказывался выслушать лёгкие, а иногда и бесплатно давал лекарство.
Вслед за полицейскими и доктором в Виролахти появлялась царская яхта, ставшая пусть и ежегодным, но довольно-таки знаменательным событием для финской глубинки. Приодевшись понарядней, можно было принести на яхту продукты, и что было особенно приятно, гости часто не торговались. Однако же были и…
… неприятные моменты.
Выстрел! Ещё! Кувыркаясь, полетела на землю ворона. Император не глядя вытянул руку, и служитель вложил туда заряженное ружьё.
Выстрел! Отменный стрелок, Николай редко промахивался, находя удовольствие видеть, как полное жизни существо превращается в окровавленный комок перьев или меха, умирающий от горячего свинца.
С ошалелыми глазами выбежала на него кошка…
Выстрел! Его Величество не делал различия между дичью, воронами или кошками, с равным удовольствием нажимая на курок. Войдя в азарт, он стрелял и стрелял, меняя только ружья и позу.
Под царскими сапогами лежала давленная земляника, обильно разросшаяся на вытянувшейся вширь солнечной прогалине, а перед ним – трупы и трупики, устилающие землю окровавленным ковром. Вороны, кошки, утки, глухари или лоси… Выстрел!
Вдали послышались крики, гуденье рожков и самый дикий лязг с воем, которые только можно представить. Экипаж яхты «Штандарт» загонял дичь для царственного охотника. Раскрасневшиеся от энергического движения и производимого шума, матросы с выпученными глазами шагали густой цепью, проламываясь то сквозь густой малинник, а то и вытаптывая крестьянские посевы.
Выстрел! Маленькая лесная птаха разлетелась окровавленными перьями, а Самодержец азартно повернулся к одному из офицеров.
– Точно в лузу! – живо откликнулся тот, восхищаясь меткой стрельбой. Стреляли и допущенные к охоте офицеры, но значительно реже, и как правило, далеко не так метко за отсутствием должного опыта.
