Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— Ваше Величество, Вы предлагаете нам сотрудничать с ниспровергателями основ? — удивлённо воздел брови кверху Герарди?
— Ровно в той мере, в какой вы сотрудничаете с градусником, измеряя температуру, — мгновенно отреагировал император. — Вы охраняете здание государства, а ниспровергатели — ваши незаменимые бесплатные диагностические приборы для определения, в каком месте и что в этом здании пришло в негодность… Я бы сравнил вашу работу с работой часовщика. Конечно, существует несомненное отличие. Государственный механизм — это часы, которые нельзя остановить, починить и запустить снова. Все ремонтные работы приходится делать на ходу. Вы представляете себе уровень сложности этих работ, предстоящих любому, затеявшему реформы?
Жандармы достаточно живо себе представили результат исправления часового механизма без его остановки и теперь смотрели на монарха с грустью, замешанной на жадном любопытстве — ведь если государь говорит об это, значит, у него есть какой-то план…
— Революционерам проще, — император махнул рукой с зажатой в ней трубкой куда-то в сторону окна, — они предлагают всё снести до основания и потом строить заново, но никто из них пока не сказал, сколько будет длиться строительство, что будут кушать и где будут жить всё это время сами строители и те, кому «повезло» оказаться с ними в одной лодке.
Смешок, прошедший по аудитории государь погасил поднятием руки.
— Государство как лодка — это тоже полезная аллегория. Если её экипаж дружно сопротивляется — перевернуть лодку извне крайне сложно… А если не дружно? А если кто-то внутри исподтишка раскачивает её? А что, если он делает это, даже не понимая, чем это грозит? Вот эти люди и будут объектом неустанной заботы создаваемой лейб-жандармерии.
Работа эта крайне опасная, потому что внутренний враг или не считает себя таковым или неустанно рядится в тоги лояльности, являя собой образец преданности престолу. При этом он влиятелен и обладает серьёзными ресурсами для сопротивления, в том числе, вооруженного. Причём, внешне все его действия будут абсолютно легальны и, вроде бы, направлены на благое дело, только вот результат почему-то получается прямо противоположным… Борьбу с такими явлениями и таким противником нельзя вести теми же методами, которыми вы боретесь с вольнодумцами и бомбистами. Нужно учиться работать по-новому. И мы обязательно научимся…
— Ваше величество, вы сейчас говорите о внедрённых к нам идейных врагах империи? — осторожно уточнил аккуратист Ратко.
— Не только об идейных, поручик, и совсем не обязательно о внедрённых. У человека могут быть самые различные мотивы жаждать ослабления государства. Скажу больше, — император улыбнулся, — огромное количество людей, называющих себя патриотами, искренне считает, что самое устойчивое положение государственной лодки — вверх тормашками. О каждой группе мы поговорим отдельно, но первым, самым опасным и сильным зверем, с которым вам придётся работать, является имперская бюрократия… Если брать модный сегодня марксизм, я бы назвал её отдельным самодостаточным классом, потому что бюрократия имеет своё место в исторически определённой системе общественных отношений, отдельную, очень специфическую роль в организации труда и отличающиеся от других классов способы получения своей доли общественного богатства.
Жандармы — люди, привычные ко всему, но только не к лекции на тему классового строения общества на аудиенции у государя. Тем не менее, накатывающее удивление балансировалось жадным любопытством, ибо император приоткрывал корни тех проблем, которые они чувствовали, но не способны были осознать и сформулировать. Поэтому внимали жадно каждому слову, забыв про блокноты для пометок, заботливо положенные перед каждым.
— Ещё Николай I говорил, что «на самом деле, моей империей управляют двадцать пять тысяч столоначальников». Маркиз де Кюстин в своих знаменитых и одиозных записках о России был категоричнее, — император достал мелко исписанный лист бумаги и с выражением продекламировал:
«Из своих канцелярий эти незаметные тираны, эти деспотичные пигмеи безнаказанно угнетают страну, даже императора, стесняя его в действиях; тот хоть и понимает, что не столь всемогущ, как о нём говорят, но, к удивлению своему (которое желал бы сам от себя скрыть), порой, не вполне знает, насколько ограничена его власть. Болезненно ощущая этот предел, он даже не осмеливается сетовать, а ставит ему этот предел бюрократия, страшная всюду, ибо злоупотребление ею именуют любовью к порядку, но в России более страшная, чем где-либо. Видя, как тирания чиновников подменяет собою деспотизм императора, содрогаешься от страха за эту страну.»
Знаменитый вольтерианец той эпохи, политический эмигрант князь П. Долгоруков изъяснялся ещё резче:
«Император… лишён права… выбирать себе чиновников. Чтобы занять в России некую должность, надобно обладать соответствующим чином… Это учреждение являет собою крепчайшую гарантию ничтожества, низкопоклонства и продажности, посему, изо всех реформ эта более всего ненавистна всесильной бюрократии. В России достоинство человека есть великое препятствие в его служебном продвижении… Тогда как негодяй или полукретин, который ни разу не покинет службы, в конце концов, достигнет в ней чинов высочайших.»
Неспособность российской бюрократии к деятельному участию в общественном обновлении в силу её кастовой отчуждённости от общества отмечает один из самых глубоких наших аналитиков Борис Николаевич Чичерин:
«Бюрократия может дать сведущих людей и хорошие орудия власти; но в этой узкой среде, где неизбежно господствуют формализм и рутина, редко развивается истинно государственный смысл… Новые силы и новые орудия, необходимые для обновления государственного строя, правительство может найти лишь в глубине общества.»
Александр III учредил в начале своего царствования Особое совещание, которое признало необходимым отменить чины, поскольку они стали явной архаикой, утратившей всякое положительное значение, и лишь стимулируют уродливое чинопочитание и не стесняющийся в средствах карьеризм, приводит в госслужбу людей беспринципных, обладающих вместо необходимых деловых и моральных качеств только неукротимым желанием любым путём «выбиться наверх».
Главным выводом Совещания стало предложение о слиянии чинов с должностями. Но когда заключение Совещания было разослано на отзыв главам министерств и ведомств, всё повернулось иначе. Подавляющее большинство министров высказалось против отмены чинов. Чин-де возвышает его обладателя над прочими подданными, а поскольку он даётся за службу государеву, то, тем самым, он укрепляет власть и поднимает её престиж.
Кроме того, в отзывах министров говорилось об опасностях «потрясения в умах» чиновников при отмене традиционного порядка. Решение найдено не было. Император оказался бессилен изменить систему, и вопрос опять «заморозили» до следующего царствования. Сопротивление бюрократической корпорации оказалось сильнее царской воли. Но мы попробуем ещё раз, я обещаю, — император обвёл офицеров пылающим взглядом. — Мы заставим это привилегированное стадо сделать правильный выбор и вы, — каждому из присутствующих показалось что в этот миг он смотрит прямо в глаза именно ему, — вы мне в этом поможете… Ну, или не поможете, — цвет глаз императора превратился в цвет воронёной стали, — и тогда я буду крайне огорчён и разочарован…
Небольшая пауза, в течении которой император не торопясь раскуривал трубку, а жандармы набирали в лёгкие внезапно закончившийся воздух, была прервана совершенно неожиданным продолжением:
— Заходить на господ чиновников мы будем с совершенно неожиданной для них стороны, — глуховатый голос императора рокотал, как армейский барабан, отбивающий ритм идущего в атаку батальона. — В России существует не просто развитая, но изощрённая «культура взяточничества», как по способам вымогательства и дачи взяток, так и по кругу решаемых за взятку дел. При этом и масштабы дел, и размеры взяток растут прямо пропорционально чину взяточника вплоть до очень высоких степеней.
