Вторжение (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич (книги онлайн без регистрации полностью TXT, FB2) 📗

С большим трудом мне удалось не взвыть, не закричать в голос! Чуял я, с самого начала чуял, что дело худо обернется — но ведь не настолько же⁈ Только умом понимаю — все одно прав я был, что своих стрельцов и донцов под пули и стрелы черкасов не бросил.

Этим понимаем только в сознании и удержался…

— Я тебя спросил про дозор воровской.

Казак коротко ответил:

— Нет дозора. Или так схоронились, что не видать их совсем…

— Понятно… Все слышали Кожемяку⁈

Я обращаюсь к ратникам, не оборачиваясь к ним лицом — не могу им сейчас в глаза смотреть, не хочу видеть их взгляды…

— А раз слышали — пощады никому не давать, в полон не брать. Разве что одного, на допрос… Как сложится. Я, Соловей и Черкаш, стрельцы во главе с Адамом, Кожемяка с казаками — каждый берем по одному дому. Один человек — за порогом, смотрит по сторонам, остальные… Режем воров. Стрелять только в крайнем случае — все, вперед!

Я по-прежнему не оборачиваюсь назад — и одновременно с тем стараюсь не вглядываться на землю, где после десятка шагов, за углом ближнего дома, все же замечаю первых жертв разгула черкасов.

Нет, не смотреть, не хочу!

И все равно десяток секунд спустя натыкаюсь взглядом на совершенно белое, восковое лицо молодой девушки с бесстыдно задранным подолом — и окровавленным виском, проломленным как видно, эфесом сабли. Жертва воров валяется в снегу чуть в стороне от порога избы — и, замерев на мгновение, сжимая в руках малый топорик, я решительно шагнул внутрь.

Твою же ж… Ну и вонища!

Пару секунд я просто стою на пороге, пытаясь привыкнуть к полумраку избы — и вот, наконец, глаза начинают что-то более-менее различать. И прежде всего — упившихся воров, валяющихся по горнице со спущенными штанами… От них исходит жуткая вонь немытых тел и перегара — а кого-то еще и пронесло по пьяному делу прямо в доме.

— Какие же вы мрази… Пьяная шваль!

С этими словами я шагнул к ближнему из воров, отрубившемуся прямо на полу — и резко, практически без замаха, вогнал в его шею лезвие чекана. Чубатый черкас вздрогнул и захрипел в агонии, суча всеми конечностями по доскам пола — а я, вырвав наточенное железо из человеческой плоти, шагнул ко второму выродку.

— Свиньями жили — так свиньями и подыхайте…

Очередной удар — и очередной выродок отправляется в ад. Но проснулся сидящий за столом вор; он приподнял голову и успел даже что-то нечленораздельно, но весьма удивленно спросить — прежде, чем на лоб его с размаху обрушился топор!

Кажется, я вложил в удар всю доступную мне силу — чекан застрял в черепе врага…

Последнего черкаса пригвоздил к полу ударом сабли Черкаш — а я, разглядев на полатях небрежно брошенный на них пистоль и короткий татарский лук, с некоторым облегчением выдохнул: все же у воров было огнестрельное и иное дальнобойное оружие. Вот если бы его не нашлось, и выяснилось, что черкасы перебили жителей села, пока мы напрасно бездействовали — по моему приказу! — то тогда бы я потерял всякое уважение в отряде и веру подчиненных в себя.

Да что там. Я и сам бы себя перестал уважать — и в себя верить…

Глава 2

…В годы Великой Отечественной было немало партизанских отрядов, созданных на базе диверсионных групп из числа опытных пограничников, подрывников, бойцов осназа НКВД, отправленных в тыл врага и десантированных с парашютами. Они становились ядром быстро разворачивающихся партизанских отрядов, а то и соединений — и благодаря отличной подготовке, связью с центром, восполняемыми запасами взрывчатки и взрывателей, наносили очень чувствительные удары по врагу. Прежде всего — по железнодорожным магистралям, пуская под откос эшелоны с боевой техникой, артиллерией и личным составом вермахта, уничтожая горючее и собирая важные разведданные о враге. Порой проводились и мощные силовые акции, вроде атаки на нефтехранилища или ключевые мосты, имевшие надежную охрану…

Обратной стороной медалью успехов подготовленных диверсантов, получающих задачи от центра, были массовые расстрелы заложников и угоны советской (русской, белорусской, украинской) молодежи в Германию. Немцы вводили систему круговой поруки, часто устраивали облавы, во время которых массово хватали заложников — а после особо крупных партизанских успехов нацисты расстреливали людей сотнями… Партизаны знали об этом — не могли не знать. И все равно после расстрелов шли на железные дороги, устраивать очередные диверсии…

Потому как страна воевала. Потому как при удачно спущенном под откос составе из строя могла выйти разом танковая рота или артиллерийский дивизион (это если говорить о числе орудий и техники, потерянных безвозвратно). Все шло в общую копилку победы над врагом на фронте, к конечной цели победы в войне — в ходе которой нацисты ребром поставили вопрос о самом существовании славянских народов в СССР… А за расправы над мирняком партизаны также мстили. Порой — удачным налетом на небольшие немецкие гарнизоны, разбросанные по деревням или полицейские участки, подвалы которых были набиты заложниками. Это не могло в корне изменить ситуацию, но давало огромный моральный эффект — все же «лесные мстители» не бросали своих, помогали, выручали, спасали… Но чаще всего наносились менее «затратные» удары (ведь каждый штурм полицейских участков и немецких гарнизонов обходился тяжелыми потерями) — и тогда партизаны начинали охоту на наиболее видных немецких приспешников из числа полицаев.

Последние были последовательными врагами советской власти и люто ее ненавидели, хорошо знали местность и людей, знали, из чьих семей мужчины уходили в лес. Такие полицайские командиры, ведущие с партизанами жестокую войну на уничтожение и вселявшие ужас в гражданских, были особенно ценны для немцев — но именно их смерти от рук партизан убеждали народ, что враг так и не стал хозяином даже на оккупированных землях.

А полицаям напоминали, что за свои преступления они получат расплату — и даже самые влиятельные, авторитетные и защищенные среди них уязвимы…

Конечно, у нас ситуация все же отличается — у врага нет оккупационного режима и круговой поруки с расстрелами заложников. Пока есть лишь отряды фуражиров, грабящих местное население с целью обеспечить коронное польское войско провиантом — и банды грабителей, насильников и убийц, терроризирующих мирняк ради наживы. И тех, и других мы должны — и будем! — истреблять.

Вот только фуражиры и грабители — это второстепенная, сопутствующая задача. Ради которой я не стану терять людей, коли риск высоких потерь будет велик столь же велик, как и сегодня днем — даже ради спасения простых крестьян.

О том, что среди жертв налетчиков обязательно окажется чья-та Рада, чья-то мама, чей-то ребенок… Об этом лучше просто не думать.

…Черкасы не выставляли никаких постов — не ожидали, что в окрестностях осажденного королем Смоленска найдутся те, кто рискнет напасть на прислужников ляхов. Так что вырезали мы всех фактически без боя — напившиеся до потери сознания выродки не сумели оказать нам никакого сопротивления, и «штурмовая группа» не потеряла ни одного бойца! Да что там, в ходе пары все же вспыхнувших скоротечных схваток запорожцы не оставили моим воям даже царапины — пытающихся бешено размахивать саблями черкасов зарубить труда не составило…

Одиннадцать человек без потерь истребили более двадцати. И как бы не разбередила душу моим ратникам гибель селян, они были вынуждены признать эффективность выбранной мной тактики. Это во-первых.

А во-вторых, у черкасов нашлось немало огнестрельного оружия: семь фитильных пищалей и два кавалерийских карабина с колесцовыми замками, четыре пистоля — а в довесок, еще и три татарских «сегментарных» лука с полными колчанами стрел.

Тут к слову, стоит сказать вот что: в представление моих современников казаки шестнадцатого, семнадцатого столетий — это одетый в обноски разбойный сброд из самых бедовых, отчаянных мужиков, чуть что, хватающихся за сабельку. И доля истины в этом есть… Но при всем при этом насыщенность огнестрельным оружием у казаков была чуть ли не выше, чем в европейских армиях — этим и объясняются их успехи в схватках с зачастую превосходящими числом турками и татарами. Каждый настоящий казак стремился добыть себе пищали или самопал — купить, выменять, взять трофеем в бою. Во время морских походов что у донцов, что у запорожцев было порой по две, и даже по три пищали на брата — а огонь они вели залпами, одним бортом струга, обращенным к врагу. В то время как казаки у второго борта перезаряжали для товарищей оружие… Успехи того же Ермака при покорении Сибири малым войском всего в пятьсот с лишним казаков и какого-то количества наемных строгановских артиллеристов, были обусловлены значительным количеством наличных пищалей — и искусством казаков в ведении «огненного боя».