Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма (читаем книги бесплатно TXT, FB2) 📗
Но доктор Зимин нахмурился.
— Это где?
— Ну как, на левом берегу, от плотины прямо. До Мухиной, потом дальше. Любым транспортом.
— Боюсь, я вас не понимаю. Плотина? Да и остальные названия мне тоже ни о чём не говорят. Но я вижу, что вы правдивы, видимо, ваши слова — это последствия травмы головы. С кем вы живёте? С родителями? С мужем?
— Нет, я не замужем. Я живу с тётей, маминой сестрой. Мама… уехала. В другую страну. А отца своего я никогда не знала, только бабушку, его мать.
И ношу на шее её крестик, она мне его надела давным-давно, и велела не снимать никогда, даже если купаться. Сказала, что шнурок заговорённый, никогда не порвётся и не натрёт кожу, что бы ни случилось. Я и ношу. И сейчас он со мной — я проверила.
— Ваша одежда в сундуке под кроватью, — сказал врач. — Но я не могу отпустить вас, даже когда вы уже будете в силах, если вы не знаете, куда вам идти.
— Скажите, а… землетрясение вчера было? — спросила я, чтобы, ну, хоть что-то спросить.
Потому что всё звучало как-то очень нехорошо.
— Было, — тут же ответил он. — И довольно чувствительное, давно таких не случалось, года три, что ли.
Три — много, позапрошлой зимой у нас чуть ли не каждый месяц трясло. Но хоть вчерашнее мне не привиделось!
— Значит, я помню правильно, — вздохнула я.
— После травмы головы случается, что пациенты не помнят какой-то части прошлой жизни, даже если в остальном они здоровы, — врач смотрел сочувственно.
6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера
6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера
Как это я не помню? Всё я помню!
— Как зовут вашу тётю?
— Филиппова Галина Дмитриевна, — сказала я.
— Она домовладелица?
— Да, мы владеем нашим жильём напополам.
Когда мама уезжала, она уговорила меня обменять долю в нашей с ней квартире на долю в квартире тёти Гали. Я поспорила немного — да и перестала, с мамой спорить — дело гиблое. Другое дело, что у нас с ней квартира была — трёшка в новостройке, светлая и просторная, а квартира её родителей, принадлежавшая им с тётей Галей — это двушка-хрущёвка в Юбилейном. И ездить на работу мне тоже было ой как неудобно. Но можно сказать, что меня поставили перед фактом. И добавили ещё — что ты, мол, счастья не хочешь родной матери, которая тебя вырастила и выучила? Не нравится — зарабатывай на свою квартиру и живи, как хочешь, а я тебя не на улице оставляю.
— Хорошо, придёт следователь — и поищем вашу тётушку по реестру домовладельцев. Не потеряетесь, не переживайте. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Ваша тётушка — вдова?
— Нет, она никогда не была замужем.
Отношения какие-то были, но давно, я уже особо и не помню. Ловила обрывки разговоров, что тётя Галя собиралась за кого-то замуж, но бабушка, их с мамой мать, не разрешила, чем-то ей жених тёти Гали не понравился. И не сложилось, но потом тётя Галя просто родила дочку. Таня сейчас в Москве.
Да что я о глупостях-то каких-то? Мне нужно понять, как найти тётю Галю!
— Скажите, а телефон вы не дадите? Я бы ей позвонила.
Доктор весьма изумился.
— Телефон? В смысле — дадите? Вы можете прийти ко мне в кабинет, там есть телефон.
— Стационарный?
— Конечно, а как иначе? По-другому можно, только если вы маг, а вы не маг, это бесспорно.
Что? Какой, к лешему, маг? Он что, телевизор пересмотрел?
— Знаете, я бы попыталась позвонить, если можно. Но я думаю, мне не стоит ходить босиком.
— Что-нибудь придумаем, — он легко поднялся и вышел, и я слышала — говорил кому-то в коридоре найти обувь для барышни.
Совсем скоро пришла та медсестра, которую я уже видела, и она принесла мне какие-то ужасные войлочные башмаки.
— Вот, барышня, вы уж простите, но других нет.
Нет — так нет.
— Подскажите, куда идти? Доктор сказал, что телефон у него в кабинете.
— Идёмте, покажу, — закивала она.
Я прошла за ней по коридору, и в башмаках, конечно, было теплее, чем без них, но они оказались велики мне и безбожно спадали. Но дошлёпать до кабинета удалось, я вошла, оглядела деревянный письменный стол — с ящиками, а сверху на нём — бумаги и письменный прибор, да, черт побери, перья, писчие перья на палочках, никаких ручек, ни одной! Нет компьютера, даже старого, никакого! И розетки в стене нет, ни одной. И лампы на потолке тоже нет! А потом я посмотрела на книжный шкаф.
Это было фиаско. Или я сошла с ума, или я не понимаю, что за буквы написаны на корешках книг! Господи, это вообще что? Нет, я вообще где?
Я присмотрелась внимательнее, мало ли, вдруг это резкость в глазах не наводится, или как ещё-то назвать такое состояние, ерунда какая-то, короче. Видимо, напряглась, потому что голова заболела снова, но — буквы вдруг сложились в надпись! Понятную надпись! «Лечение внутренних болезней», «Анатомия», «Основы целительства», «Приготовление снадобий с использованием целительской силы», «Лекарственные травы»… Вашу мать, что такое-то!
А потом я увидела телефон. Да, это телефон, бесспорно, такой у нас есть в городском музее. Коробочка, сверху рычаг, на нём лежит трубка. И всё. У него даже диска нет! Это значит, нужно поднимать трубку и говорить, с кем соединить, да? И что я скажу? Номер тёти я выучила на память, потому что мало ли, какая возникнет надобность, но чем он мне здесь поможет?
У меня снова сильно заболела голова, затошнило. Я прислонилась к стене и тяжело дышала, и в таком виде меня застал доктор Зимин.
— Ольга Дмитриевна, кажется, вам пока ещё рано вставать, — покачал он головой.
Взялся руками за мои виски, и я смогла разглядеть то самое белое свечение. Держал, просто держал… но боль уходила, в самом деле уходила. И силы, которые едва перед тем вернулись, тоже уходили.
— Идёмте-ка обратно.
Он крепко взял меня за плечи и повёл в палату, а там уложил на кровать, сняв с неё одеяло. Снял с меня башмаки, поставил на пол, потом укрыл одеялом.
— Вы пережили тяжёлое нападение, Ольга Дмитриевна. Вам нужно спать и восстанавливаться, а как сможете — ещё и есть. Но не сегодня, сегодня не получится. Наверное, завтра. Пока же спите. Если придут из полиции — я скажу, что пока вы не можете с ними говорить.
Какая ещё полиция? Но если меня ограбили в каком-то там переулке, не помню название, то полиция нужна, да. Наверное. Вряд ли они найдут украденное.
Врач ушёл, я лежала в полудрёме, и думала. Мысли бродили, как и положено после травмы и вообще, и были нерадостными. Я не понимала, как сообщить тёте Гале, что я жива и в порядке, хоть и в относительном.
А потом подумала — Оля, а кто тебе вообще сказал, что ты жива? Ты упала вместе с лифтом в шахту, разбила голову насмерть, и всё, понимаешь, всё. Реальность вокруг тебя никак не соответствует тому, где ты живёшь. Это или сон, или тот свет, или… посмертие.
Я заплакала, потому что не могла уже больше. Ладно, разберёмся. Пусть только этот доктор, который пишет обгрызенными карандашами и перьевыми ручками, вылечит мою голову, а там разберёмся. Как-нибудь.
7. Какой-какой это год?
7. Какой-какой это год?
На следующий день я снова проснулась в том же самом месте. Эх, а была слабая надежда, что нет, что бред кончится, сон завершится, но нет. Те же стены без розеток, те же потолки без ламп, те же окна без занавесок.
Вчерашние боты нашлись возле кровати. Я рискнула наклониться и глянуть под кровать — точно, сундук, тёмно-зелёный. Интересно, тяжёлый?
Чтобы выдвинуть его, пришлось сесть на пол, но у меня получилось. Я подняла крышку и увидела свою блузку, свои жакет с юбкой, свои колготки, и своё бельё. Больше ничего не было. Ну да, если с меня сняли пальто, шапку и ботинки, и забрали сумку, то больше ничего и нет.
Нет расчёски, нет зубной щётки. Что делать-то?
Видимо, снаружи услышали, как я тут возилась, и дверь приоткрылась, кто-то заглянул, а потом с воплем «Акулина, иди к барышне!» убежал. Очень скоро вошла, видимо, Акулина, и я узнала её — она сидела со мной вчерашней ночью. Лет ей было, наверное, как тёте Гале, то есть — мне в матери годится.
