Схватка - Калинин Даниил Сергеевич (книги бесплатно полные версии txt, fb2) 📗
– Великий Бату-хан спрашивает тебя, презренный орусут, кто ты? Князь или воевода?
Животный страх, на несколько мгновений заполонивший сознание, отступил вместе с гневом, короткая вспышка которого едва ли не лишила меня жизни. Сознание очистилось, разум прояснился – и я вновь прямо, но теперь уже спокойно, без всяких эмоций посмотрел в лицо хана.
Пару мгновений спустя злорадная усмешка сползла с его губ, сменившись коротким разочарованием, а затем и откровенной злобой. Батый что-то резко бросил, взмахнув при этом рукой, и лезвие харалужного клинка обожгло кожу на горле, пустив первую кровь – однако же именно в этот миг я заговорил, остановив палачей:
– Ты помнишь, хан, как тогда, на совете темников в Булгаре, Гаюк, Мунке и Бучек пошли против тебя, желая, чтобы ларкашкаки стал сын Угэдэя? Тебя поддержали твои братья, Орду, Берке и Шибан, Байдар же и Кюльхан остались в стороне… Сын Чингисхана ведь пил кумыс в тот миг, когда вы схватились за сабли, верно? Переводи, толмач!
Меч замер на горле, а Батый, выслушав перевод, изложенный толмачом с небольшой задержкой, лишь едко усмехнулся. Затем он задал уже свой вопрос, что мне тут же растолковали:
– У тебя, видно, хорошие лазутчики, орусут. Назовешь предателя в моем стане, и я подарю тебе легкую смерть.
На мгновение голос мой дрогнул от яркой, страстной надежды, заполонившей сознание – но я тут же собрался, и вновь заговорил спокойно, размеренно:
– Я мог бы кивнуть на любого из твоего окружения, ларкашкаки, и ты бы покарал невиновного. Но вместо этого я напомню тебе последние мгновения жизни княжича Федора Юрьевича… Помнишь ли ты, хан, как встал он со стрелами в спине? Помнишь ли ты, как закрылся от удара сабли толмачом? Помнишь ли ты страх, что обуял тебя в тот самый миг?!
Переводчик замер на половине фразы, запнувшись на словах о страхе – на что Батый грубо рявкнул, торопя его, и толмач закончил перевод, стремительно бледнея прямо на глазах. Хан злобно оскалился – но приказ о моей казни замер на его губах, ибо ларкашкаки все же зацепили мои слова… Понимая это, я торопливо продолжил:
– Я видел это в своих видениях, Бату-хан. Я видел и многое другое, что мне удалось изменить – и тем самым избежать гибели моей земли, падения Рязани, Владимира и многих других городов… Именно я убедил князя Юрия увести рать из порубежья, именно я предложил замедлить твою рать на льду Прони засеками и засадами! И именно я поджог склад с огненным зельем, без которого ты не смог взять Рязань! И если ты также желаешь избежать гибели от яда своих врагов в Каракоруме, то ты сохранишь мне жизнь и сделаешь все, что я скажу. Ибо только я укажу тебе на отравленную чашу. И только я укажу на твоего настоящего врага…
Выслушав перевод не сумевшего сдержать дрожи в голосе толмача, Батый замер с окаменевшим лицом. Только глаза ларкашкаки выдают его реальные чувства – тревогу, недоверие, злобу, сомнение, ярость… Страх.
Страх пересиливает все прочие чувства.
– Отчего же ты, орусут, не увидел своего конца? Отчего позволил взять себя в плен в бою?!
Голос хана насмешлив, говорит он с легким презрением. И одновременно с тем чувством абсолютного превосходства и полноты власти человека, от одного слова которого зависит – жить тебе, или умереть… Очень сложно было не дрогнуть в этот миг – намек чингизид сделал вполне себе прозрачный. И если он почуял фальш в моих последних словах, когда на смену правде пришел отчаянный блеф, моя голова сейчас же покинет шею…
Но все же я не дрогнул – помогло пришедшее вдруг воспоминание о том, как навстречу моему авто летит тяжелый грузовик:
– Я видел свой конец. И в моих видениях он настал не здесь и не сейчас.
– Но я могу прямо сейчас приказать тебе отрубить голову, орусут!
Толмач закончил перевод столь же резко и властно, как и хан, практически один в один копировав повелительную интонацию своего господина. Что вызвало у меня невольную усмешку:
– В большинстве своих вещих снов я видел будущее, которое еще не случилось. И мне удалось это будущее изменить… Так и ты можешь изменить мое будущее, великий хан, приказав отрубить мою голову. Это в твоей власти… Но убив меня сейчас, ты убьешь и себя. Точнее, лишишь себя самого шанса избежать яда…
Батый колебался где-то с полминуты, разрываясь между отчаянным желанием казнить меня – и страхом перед будущим, в котором его ждет отравление. Наконец, он сделал выбор – и после его властного окрика лезвие меча убрали от моего горла, а руки за спиной принялись сноровисто вязать. Сам ларкашкаки уже тронул пятками бока жеребца, посылая его в сторону – но в этот миг я воскликнул:
– Погоди же, великий хан, ведь я еще не закончил говорить! Да, я могу помочь избежать тебе гибели – но раз ты получишь жизнь, то и я должен получить то, что желаю!
Выслушав толмача, Хан неожиданно засмеялся, словно услышал хорошую шутку. Подобострастно захохотали и окружающие его нукеры – только стоящие рядом чингизиды сохранили угрюмое молчание. Наконец, Батый заговорил – а толмач принялся синхронно переводить:
– Ты дерзок, орусут, раз смеешь просить о чем-то на краю гибели. И уж тем более требовать… Но тебе везет, ты сумел меня насмешить. Так и быть – прежде, чем тебя разорвут лошадьми на четыре части, ты можешь еще раз меня посмешить. Говори!
Преодолев легкую оторопь при упоминании степной казни, я все же заставил себя говорить твердо, без дрожи в голосе:
– Ты отпустишь всех полонянников и весь хашар, а твои нукеры уйдут в степь, не грабя местных жителей, не убивая и не разоряя селений русичей. Если ты выполнишь это условие, я берусь тебе служить. Если нет – можешь хоть сейчас рвать меня лошадьми, как грозишься, все одно я не спасу тебя от яда… Выбирать тебе, великий хан.
Выслушав переводчика, ларкашкаки в очередной раз поменялся в лице, после чего что-то яростно, злобно выкрикнул – и тут же затылок взорвался жуткой болью!
А после мое сознание во второй раз за сегодня ухнуло во тьму…
Глава 20
Хан Котян спешил на прием к королю Беле Четвертому лишь с небольшой свитой из телохранителей и самых влиятельных вождей, подгоняя жеребца так, словно устремился в атаку на давних своих врагов – монголов! Разменявший шестой десяток и давно уже миновавший рубеж зрелости, убеленный сединой половец, ныне словно скинул десяток-другой лет! Серые глаза его вдруг загорелись молодецким огнем, морщины на лице разгладились, некогда могучие плечи гордо расправились. И подгоняя коня, хан совершенно по-мальчишески посвистывал, распугивая преграждающих путь зевак!
Его вести были очень важны, а на удачу хана, именно сейчас король угров прибыл из столицы Эстергома во второй по значимости и возможно, первый по величине город мадьяр – Пешт. Прибыл ради встречи со знатью восточных земель своего королевства…
– Здравствуй, дорогой родич! Как здоровье мужа моей дочери?!
Стремительно ворвавшись в просторную залу, где уже началось заседание ишпанов – владетелей комитатов, то есть крупных земельных наделов – хан громогласно выкрикнул свое приветствие, обратив на себя внимание всех присутствующих. А заодно подчеркнув свое особое положение перед ишпанами – ведь дочь хана, уже крещенная по католическому обряду Елизаветой, и прозванная мадьярами «Куманской», была обручена с принцем Иштваном. Будущим супругам исполнилось три года на двоих – но это не помешало их родителям обручить детей без оглядки на то, что в будущем эти самые супруги могут друг другу не очень-то и понравиться…
Стерпится, слюбится, как говорится в поговорке русов!
Конечно, наследному принцу Венгрии можно было бы подыскать и более знатную партию. Но именно сейчас, в преддверии возможного монгольского вторжения, Беле Четвертому позарез нужны были половецкие конные лучники в довесок к своему войску! Причем очень важный и выгодный «довесок» – ведь личное «знамя» короля, верные и подчиненные именно ему рыцари и их дружины не столь и многочисленны. А гвардия дворян-немесек есть и вовсе лишь почетная охрана, отряд телохранителей – не более того. Армию Венгрии (впрочем, как и любого другого феодального королевства) формируют ишпаны, собирающие каждый со своего комитата собственное «знамя» – и обладающие при этом изрядной долей независимости. А значит… А значит, что часть ишпанов, наиболее верных и лояльных королю (коих всегда немного), приведут свое войско насколько возможно быстро. Но иные же (и их будет большинство!) замедлятся, а то и вовсе останутся дома, используя при этом любой законный и не очень предлог… Наконец, даже в бою ишпаны обладают изрядной долей независимости, и могут не выполнить королевского приказа! Или же поставят обязательное для короля условие, без которого и с места не стронутся! А некоторые порой так и вовсе восстают против государей – или ведут охоту на их жен, матерей…
