Закон Единорога - Свержин Владимир Игоревич (читать лучшие читаемые книги txt) 📗

– Нет. Детали по ходу действия.

– Вот и слава Богу! – Д’Орбиньяк картинно осенил себя крестным знамением. – А то пора уже наше научное светило из кичи [46] вынимать.

Стражник, сонная физиономия которого показалась в зарешеченном окошке тюремной калитки, нервно икнул, увидев перед собой хмурого и явно крайне раздраженного комтура тамплиеров. Угрюмого вида оруженосец за его спиной тоже не походил на аллегорию доброго утра.

– Входите, ваша милость. Простите, что так долго. – Караульный склонился в поклоне, стараясь не накликать гнева высокого гостя на свои седины.

– Есть ли кто из отцов-инквизиторов? – чуть помолчав, произнес рыцарь.

– Отец Годвин, ваша милость, – поспешно ответил привратник. – С вашего позволения, я проведу вас.

– Не стоит. Просто расскажи, где его искать.

– На второй этаж и дверь направо, – пояснил страж. – Он беседует с еретиком, которого схватили нынче в городе.

«Беседует, – подумал комтур. – Это что-то новенькое в инквизиторской практике. Но, может быть, это и к лучшему».

– Не закрывай, – кинул он через плечо охраннику, засуетившемуся с засовом. – Мы скоро вернемся.

Тут рыцарь говорил правду, он действительно не собирался задерживаться в этой башне, однако это была не вся правда. В нескольких шагах от входа в тюрьму, в кроне старого дерева, уже успевшего покрыться густой зеленой листвой, сидел высокий худой мужчина, внимательно наблюдавший за дубовой калиткой, в которую недавно вошел тамплиер со своим оруженосцем. Посох, который таинственный мужчина сжимал в руках, несколько не вязался с возвышенным положением, в данный момент им занимаемым. Однако, похоже, у наблюдателя были все основания не расставаться с ним.

– Нормально, Лис, – передал я по мыслесвязи. – Дверь открыта. Стражник около нее один. Боеспособность ниже среднего. Сонный, как осенняя муха.

– Порядок. Понял тебя, Капитан. Где алхимик?

– Сейчас увидим. Консьерж сказал, что он беседует со следователем.

– Что делает?!

– Беседует!

Между тем, проследовав указанным стражником маршрутом, мы очутились перед неплотно закрытой дверью, из-за которой доносился вкрадчивый голос.

– Но разве не сказал Спаситель: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают»? [47]

– Послушайте, брат Годвин, – раздался из-за двери до боли знакомый высокий голос Деметриуса. – Вы производите впечатление человека умного, а говорите такую ерунду.

«Самоубийца», – обреченно вздохнул я.

– Сии строки необходимо толковать в их высоком аллегорическом смысле! Бог – это жизнь, цветение, радость. Дьявол же – смерть и тлен. Отложившиеся от Бога, то есть умершие сухие ветви, уже сами, поскольку они мертвы, а следовательно принадлежат Дьяволу, несут в себе этот всепожирающий огонь. Это же так просто и oчeвиднo! Так что ваши дурацкие костры здесь совершенно ни при чем! – Неисправимый спорщик на миг замолк, и я явственно услышал скрип пера, скользящего по пергаменту.

«Самоубийца», – вновь повторил я и скомандовал Сэнди:

– Вперед.

Дверь распахнулась, скрипя несмазанными петлями. Комната, в которую мы попали, была невелика, убого обставлена и, несмотря на теплую погоду, изрядно натоплена. Несколько факелов давали достаточно света для работы писца, усердно фиксировавшего откровения нашего доморощенного теософа.

Следователь в коричневой сутане, сшитой аккурат на его тощую фигуру, недовольно оглянулся, но, увидев на вошедшем регалии комтура могущественнейшего из католических орденов, подался назад, словно ожидая удара.

Темные глазки его на узком хорьем лице вспыхнули непониманием и злобой. Мой визит его явно не радовал.

– Мне нужен алхимик Мэттью Мишо, – без всякого намека на любезность надменно произнес я.

– Как, господин… – начал было Деметриус, близоруко вглядываясь в знакомый контур моего лица.

Звонкая оплеуха сбила его с ног, лишая сознания и не давая тем самым возможности изложить свою версию происходящего.

– Забирай его, Александер! – приказал я.

– Но позвольте, – возмущенно начал брат Годвин, – по какому праву!

Вечная как мир идиотская манера судейских, будь то светских или церковных, докапываться до корней права, сослужила ему плохую службу. Нимало не смущаясь воплями следователя, Шаконтон подхватил бедного ученого за шиворот и, вскинув на плечо, поволок вниз.

– Что все это значит?! – продолжал кипятиться монах. – Он еретик. Он обвиняется…

– Сюда! – скомандовал я, протягивая руку.

– Что сюда? – опешил Годвин.

– Ваши записи! – Я сделал шаг к столу, нависая над сидевшим за ним инквизитором. Изрядно перетрусивший писарь послушно протянул мне пергамент. – Вот, получите. Постановление о передаче алхимика Мэттью Мишо орденскому суду рыцарей Соломонова Храма.

Сказать по правде, я лично подписал этот документ минут двадцать назад, но какое это имело значение?

Папским указом орден тамплиеров, как и соседствующие с ними иоанниты, был выведен из-под юрисдикции светских и церковных судов. Брат Годвин знал это не хуже меня. Он заскрипел зубами и, не разворачивая, скомкал пергамент.

– Тамплиеры… – злобно прошипел он мне вослед. Я не стал выслушивать все эпитеты, уготованные жалким судейским столь почтенному рыцарскому ордену.

На улице уже начинало светать. Ласточки, радостно пища, носились в утреннем небе… Я с удовольствием вдохнул свежий воздух. Вид моего оруженосца, сидевшего в седле, через которое было перекинуто тело еще не очухавшегося алхимика, радовал глаз.

– Молодец, Капитан! – раздался веселый голос Лиса по мыслесвязи. – Три минуты двенадцать секунд. В своем роде рекорд.

– А теперь к воротам, Сэнди, – приказал я, пришпоривая коня. – И очень быстро!

Глава четырнадцатая

Легкая облачность, внушавшая некоторые надежды на спасение от полуденной жары, рассеялась без следа, и мы в полной мере могли ощутить всю прелесть путешествия по весенней Франции. Закончились равнины центральной части, и дорога петляла теперь среди лесистых холмов альпийского взгорья. Вдали, подобно горбатому носу спящего великана, темнела покрытая лесом вершина Мон-Дор. Поля за Клермоном сменились рощицами, радовавшими глаз цветением сирени, белевшей среди зелени. Я, как, впрочем, и все остальные члены труппы, находился в прекрасном расположении духа, за исключением виновника нашего вчерашнего приключения. Выехав из Клермона на рассвете, мы быстро и без особых происшествий катили в направлении Лиона, все более и более приближаясь к цели. Лис, отстававший от нас приблизительно на час, заверил меня, что святые отцы всецело поглощены кусанием локтей, и поэтому пуститься на поиски мифического Вальтера де Берсака, подписавшего приказ о передаче злостного еретика ненавистным тамплиерам, у них нет никакой возможности. По крайней мере если данная мысль внезапно пришла сейчас в их бритомакушечные головы, то единственное, что оставалось на долю господ инквизиторов, – это посылать проклятия в наш адрес.

– Да… – покачивая головой и ухмыляясь, изрек Бельрун. – Вот никогда не думал, что у меня в цирке будет выступать комтур тамплиеров! Да уж…

– Прибавь к этому еще и вестфольдского принца, – усмехнулся я. Настроение было безоблачным, цели – ясными, друзья – верными, кони – быстрыми… И удачная авантюра, проведенная сегодня ночью, располагала к таким физиологическим реакциям организма, как широкий разворот плеч и высокое поднятие головы.

Наш возок в очередной раз подскочил на каком-то камушке, и из угла фургона, традиционно занимаемого высокоученым алхимиком, донесся его обиженный голос: