Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ) - Романов Герман Иванович (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
В узкую прорезь смотровой щели башни бывший майор рейхсвера, а ныне командир Интернационального бронетанкового полка РККА Хайнц Гудериан видел, как танки, дружно и громко взревев моторами и выпустив густые клубы выхлопных газов, тронулись с места.
Бронированная стена из полусотни машин грозно двинулась вперед, уходя в туманную утреннюю дымку, и дрогнула перепаханная взрывами земля от лязгающих по ней гусениц.
Командирский «Рено» тоже дернулся и медленно пошел вперед, взбираясь на пологий бугор, который скрывал бронированные машины от настороженных глаз французских артиллеристов, еще не привыкших к такому противнику.
И сразу стало не до наблюдения за полем боя – металлический корпус замотало из стороны в сторону, в прорези замелькала земля, перемешиваясь с серым туманом, да иногда прорывался край восходящего над горизонтом кровавого солнца.
Хайнц уже не любовался стальной лавиной рукотворных чудовищ – он приник плечом к прикладу пулемета, стараясь поймать в целик дергающиеся во все стороны живые мишени, шустро выпрыгивающие из окопов и резво устремляющиеся в бегство.
Место для танковой атаки было выбрано удачно, как раз на стыке двух дивизий противника, совершенно измотанных отчаянными атаками красной кавалерии.
Гудериан тщательно подбирал его несколько дней, проводя командирские рекогносцировки, благо времени имелось достаточно – наступавшим дивизиям 1-й Конной армии потребовалась короткая передышка, чтобы подтянуть отставшую пехоту и перебросить на транспортных машинах все четыре танковых эскадрона.
Теперь его полк наносил удар цельным бронированным кулаком – распылять свои «Рено» по стрелковым ротам, что должны были дружным броском пробить фронт, Хайнц категорически отказался, и сам командарм Буденный согласился с упрямым «фоном».
Дело заключалось в том, что майор месяц назад прочитал статью про танковое наступление англичан на Камбре и подивился той невероятной легкости, с которой британские ромбовидные монстры прорвали в 1917 году германские позиции, как гнилой картон.
Потому Гудериан сделал вывод, который посчитал абсолютно верным – «бить так бить», – а танки более всего подходили для этого правила. Да и время для начала наступления он подобрал с расчетом – утренняя дымка прикроет атакующие танки, а восходящее солнце будет если не слепить глаза, то отвлекать внимание и не давать точно прицелиться французским артиллеристам.
Бронированные машины сопровождал в эту первую атаку батальон испытанных штурмовиков, ветеранов Пикардии и «второй» Марны, умевших действовать в наступлении малыми группами. Майор был полностью уверен, что эти испытанные солдаты успели освоить новую тактику и, используя броню как прикрытие, не отстанут от его довольно тихоходных машин, ползущих на скорости шести километров в час.
– Танки, вперед…
Хайнц словно заклинание пробормотал понравившиеся ему слова и тут больно стукнулся плечом о башенную броню, не удержавшись на импровизированном сиденье, представлявшем собою обычную кожаную петлю, и зашипел от боли, словно кошка, стиснув зубы.
– Проклятие!
Теперь предстояло провести весь бой, стоя на ногах, – танк мотало так, что майор справедливо рассудил, что прицельной стрельбы не получится и больше придется уповать не на умение, а на удачу да напор бронированных машин.
«Главное, прорвать линию французских окопов, у них всего одна позиция, другие отрыть они просто не успели. Это не тот Верден! А там усатый русский вахмистр, что стал генералом, введет в прорыв свою великолепную конницу с броневиками и пойдет до Парижа. Русские – отчаянные солдаты и рванутся вперед так, что автомобили не догонят!»
Гудериан зло усмехнулся, глядя на вытянувшуюся впереди еле видимую ниточку окопов – маскировка казалась никудышной, а потому среди позиций вздымались султаны взрывов.
«Огненный вал», изобретенный гением германских артиллеристов еще четыре года тому назад, накатывался неумолимо, взрыхляя вражеские позиции и хорошо прикрывая наступавших.
Снарядов не жалели – русские конные батареи и немецкие пушки, установленные на грузовиках, били сейчас просто отлично, молотили часто, не давая французам возможности высунуть нос из укрытий.
Только несколько трассирующих пулеметных пунктиров протянулись к идущим навстречу им танкам, и Гудериан презрительно наморщился – словно палкой часто-часто застучали по броне.
– Этим нас не возьмешь! Танки, вперед!
Варшава
– Никогда не думал, что судьбу нашей страны предстоит решать двум полковникам!
Валериан Чума, бывший командующий польскими войсками в Сибири, заскрипел зубами от едва сдерживаемой ярости и, не в силах одолеть свой гнев, выругался:
– Пся крев!
– К тому же москалям, – усмехнулся бывший командир 1-й польской дивизии Казимир Румша. – Однако я думаю, лучше говорить про сибиряков, что несколько приятнее звучит для наших с тобою соотечественников. Ненавистно для них стало имя русское!
Польские жолнежи выехали из Сибири вслед за ненавистными им чехами, в июне прошлого года. В отличие от «братушек» они сумели вывезти в утробах морских транспортов множество различного имущества, прихваченного у бывшей родины. Вот только воспользоваться «непосильно нажитым» у новоявленных поляков не получилось, ведь недаром говорят русские, что попасть можно «из огня да в полымя» – а пламя большевистского нашествия гуще поднималось по всей Висле, от низовий и до верховий.
Дивизия попыталась лихим ударом отбить Варшаву, выполняя приказ Пилсудского, но сама попала в окружение и была почти полностью истреблена. Румша был тяжело ранен, но отлежался на одном из хуторов, встав же на ноги, примкнул к одному из повстанческих отрядов, что активно действовали по всей стране, несмотря на жестокий красный террор.
Таковы уж старинные шляхетские традиции в этой стране – бесконечные восстания против царизма превратили большинство поляков в потенциальных инсургентов. И враг для них был привычный, вековой, несмотря на любую окраску – что красные, что белые, – один черт, москали, которых нужно бить изо всех сил, дабы не мешали «Великой Польше» раскинуть свои пределы «от можа до можа».
Однако на этот раз русские действовали совсем иначе, чем раньше, сумев расколоть польский народ, и начавшаяся гражданская война велась с неведомой ранее запредельной жестокостью и злобой. Горели создаваемые по всей стране совдепы, коммунистов жгли живьем, распарывали им животы, из-за угла стреляли по красноармейцам юные гимназисты.
В ответ большевики ответили беспощадным террором, уничтожая повстанцев целыми селениями, а бессудные расстрелы в тюрьмах стали обыденным делом.
Села обложили продразверсткой, и зерно с мазовецких крестьян вышибал «наганом» лодзинский ткач – уже поляк пошел на поляка, взаимное ожесточение еще крепче завязывало кровавый узел междоусобицы…
– Смотри, пан Казимир, какое багряное солнце!
Огненный диск медленно поднимался над горизонтом, но в отблесках света Румша увидел кровь и невольно поежился, но тут же взял себя в руки – негоже офицеру проявлять подобную слабость – и ответил бывшему командующему, гордо вскинув подбородок:
– Кровавое светило, пан Валериан, предвещает смерть тирану! И новый рассвет сегодня всходит над Польшей!
– Надеюсь на это, полковник, крепко надеюсь, всем сердцем! Дзержинский сегодня должен быть убит, тогда поднять на восстание наших же бывших солдат будет легко. Захватив Варшаву, мы дадим сигнал всей Польше, а пролитая в борьбе кровь еще больше скрепит наши ряды! И так будет, в этом наша сила!
Казимир Румша, бывший офицер Генерального штаба Российской императорской армии, а ныне полковник Войска Польского, взявший на себя убийство главы новоявленной ПСР, без иронической улыбки выслушал страстный призыв.
Раньше он бы не поверил ни на грош, но новые времена принесли совсем иное отношение к жизни и смерти – слишком много крови пролилось за такие слова. Что ж – погибнуть за историческую родину дело святое, даже долг солдата, а потому он ответил совершенно спокойно:
