Идальго (СИ) - Номен Квинтус (бесплатные книги полный формат txt, fb2) 📗
Ну, я посчитал, что нетрудно, однако мужики, вероятно, считали иначе. И, хотя они действительно вкалывали как папы Карло, огороды они свои засадили хорошо если не две трети — а позже уже стало именно поздно что-либо сажать, хотя торф они таскать и не перестали, в расчете на будущий год, наверное. А детишки (и некоторые бабы, считавшиеся здесь «немощными») все это время лепили кирпичи…
Однако деревеньку-то мне Николай выделил вовсе не для демонстрации достижений сельского хозяйства, а с совершенно другой целью. И, скорее всего, хрен бы я этой цели достиг, если бы не Virgen María. А благодаря железяке, меня изрядно похвалившей, мне удалось и сразу пять коровок черно-белых приобрести за вменяемые деньги, и прочей скотинки. Но главное, мне почти все петербургские офицеры (то есть все, с кем я успел лично встретиться) с удовольствием присылали солдатиков для выполнения разных работ, да и сами помощь оказать не брезговали. Например, офицеры артиллерийского полка скатались аж под Псков и пригнали мне оттуда два десятка крестьянских душ мужского пола, причем с семействами.
Из-под Пскова мужиков они пригнали просто потому, что там крепостные буквально за гроши продавались, причем не только обычные мужики лапотные, но и «ценные специалисты». Например, мне достались два семейства «кирпичников» — то есть мужиков, умеющих кирпичи по-настоящему делать. Причем делать именно по-настоящему и по-псковски: кирпич в ямах они обжигали не на угле, а в основном на торфе.
Вот уж воистину: велика Россия, а столицу Петр поставил, выбрав самое паршивое для нее место. То есть с точки зрения стройматериалов: лес вокруг растет дрянной, известняков вообще хрен найдешь — так что пришлось стройки в деревне (силами, понятно, не мужиков, которые в полях спину не разгибали, а солдатиков) вести совсем уж допотопными способами. Про которые мне как раз мужики местные и рассказали. То есть я все же договорился со строителями, которые достраивали мой эллинг, что цемента они и для меня закажут — но его хорошо если на нормальный фундамент планируемого дома хватит, просто потому, что во всей столичной губернии цемент пока делался на крошечном заводике, что, собственно, и стало причиной того, что эллинг прошлой осенью не достроили.
А способ был прост: дети собирали огромными корзинами перловиц… то есть они из постоянно собирали, и обычно кучи раковин где-нибудь возле деревни просто так валялись. А собирали они их для прокорма кур: в каждом доме их по несколько штук держали. И летом, как я понял, их почти не кормили — но именно что «почти»: как раз детишки собирали в соседней речке перловиц и их порубленным мясом кур летом активно подкармливали, а еще раковины толкли и тоже понемногу в мелко нарубленный корм подсыпали. Но за долгие годы раковин набралось довольно много — и вот эти раковины мужики обжигали и получали таким манером известку. Которую смешивали с толченым кирпичом, золой промытой от щелока — и вот эту смесь в качестве цемента и использовали. Вежде использовали, где строились каменные (или кирпичные) здания — вот только в окрестностях таким манером ставились разве что церкви. Но это раньше только церкви, а у меня основная идея была другая. И где-то начиная с середины июня я ее начал воплощать.
Для воплощения я попытался найти в Петербурге какого-нибудь архитектора, но мне с этим не повезло: как только я начал в столице людей расспрашивать, где можно найти недорогого архитектора, ко мне просто приехали три офицера-сапера с ротой солдат и всё, что мне оставалось делать — так это указать им где я собираюсь ставить кирпичное здание и какого оно должно быть размера. А рота солдат — это, вообще-то, дофига народу, а рота солдат-саперов — это дофига очень даже умелого народа. То есть умелого настолько, что за месяц они мне выстроили школьное здание по моему плану: одноэтажный домик двадцать на двенадцать метров, с небольшой двухкомнатной квартиркой для учителя и четырьмя классными комнатами. С помещением для школьной библиотеки, с двумя теплыми сортирами. И даже с отдельной комнаткой-столовой!
Еще они выстроили другой нужное мне здание — большой кирпичный сарай с двумя огромными воротами, и даже выложили на фронтоне надпись из камня большими светло-серыми буквами: МТС. Я эти буквы на эскизе написал, а они решили, что раз на картинке буквы есть, то и на сарае они должны быть. Ну а сказать им, что буквы и не нужны особо, я просто не смог: сам я в деревню приезжал один-два раза в неделю, а саперы вероятно, решили провести такой «отпуск в деревне» — по крайней мере офицеры. И у меня было смутное подозрение, что отдыхать они сюда приехали подальше от надоевших им жен. А я вот от жен не отдыхал: во-первых, не было у меня никакой жены, а во-вторых, я точно знал, что «антибиотики еще не изобрели». Так что оставалось усиленно в работу углубляться…
Ну а в августе случилась в Лепсари уборка урожая — и мужики, кряхтя и потирая уставшие спины, на собственном горбу прочувствовали преимущество высоких технологий: овса собрали, по моим самым предварительным прикидкам, центнеров так по двадцать с гектара, ячменя — и того больше, да и рожь центнеров по шестнадцать дала. Вроде бы на самом деле дофига, но Егор Францевич мне ненавязчиво так напомнил, что вообще-то с каждой души мужского пола в казну нужно налог заплатить в размере трех рубликов. И отдельно добавил, что хотя у меня денег достаточно, чтобы «их своих средств» с казной рассчитаться, да и вообще казна готова глаза хакрыть если я ее не пополню — но тогда нарушится «чистота эксперимента». Так что я отправился изучать столичный хлебный рынок. Рынок меня порадовал: четверть ржи тут стоила полтора рубля, то есть за каждое мужицкое человеко-рыло нужно было продать примерно центнер этой ржи. А за всех мужиков, включая тех, что мне артиллеристы подкупили, продать требовалось рожи с десяти гектаров полей, что я, естественно, тут же и проделал: чистота эксперимента ведь на самом деле важна. А в деревне на каждое такое рыло осталось уже по семь центнеров — это не считая ячменя и овса, а про картошку с морковкой я даже упоминать не стал: все же сам-то эксперимент был «не про жратву».
И я думал, что прошел он довольно удачно: за лето в деревне родили младенцев пятеро баб и все эти младенцы остались живы и, на мой погляд, вполне здоровы. Правда, пока еще и полугода не прошло, но и столько младенцев весеннего приплода тоже вроде склонности к досрочному помиранию не проявляли. И, когда я возвращался в очередной раз в Петербург, вместе с офицерами-саперами возвращался, разговор как-то именно на эту тему и свернул. И один из офицеров — сам владелец небольшого поместья где-то ближе к Новгороду — мои восторги поумерил:
— Вы, Александр Васильевич, раньше-то, видать, зимой в деревне русской, небось и не жили, а потому мнения у вас… превратные. Летом-то мужику раздолье, жрут он всякое, сытым ходит. И бабы сытые, у коих младенцы молоком еще питаются. А вот зима наступит… за город не скажу, я в Петербургском гарнизоне меньше года служу, а так мрут младенцы в деревнях чаще после Рождества. И хорошо так мрут: вот у меня прошлым годом в октябре у мужиков младенцев до дюжины было, а по весне только четверо остались. Но обычно все же меньше бывает, а ближе к весне как раз детишки побольше уже на тот свет отправляются: младенцы-то слабые раньше все помирают. А мужик… он ведь как рассуждает: лошадь падет или вол — все его семейство следующим годом помрет, посему он скорее скотину подкормит нежели ребенка. Опять же, к весне мужик дрова все, скорее, уже спалит, греться ему дома станет нечем. А, допустим, одежу ребенку теплую и обувку хорошую заготавливать резону нет, так выбежит он до ветру на снег — и готово. Но мужику и такое не беда: ребенок-то только жрать горазд, а бабы и новых нарожают вскорости: дело-то не хитрое…
Да, я как-то насчет зимы и вопросов зимнего прокорма мужика не заморачивался. А вот насчет прокорма скотины — оно как-то само получилось. То есть вообще не про прокорм получилось и даже не про скотину: в начале сентября из ворот Александровского завода выкатился трактор. Сам выкатился, то есть на своих колесах, вот только не под мотором, а влекомый упряжкой лошадей. Трактор получился довольно тяжелый, тонны в четыре весом, поэтому и тащила его от Онеги до Ладоги четверка битюгов целую неделю. А затем его три дня грузили на какую-то баржу, два дня она — то есть баржа — через озеро плыла, потом еще два дня трактор с баржи на берег снимали. И только здесь, залив в бак «сланцевую солярку», господа инженеры завели мотор и могучий механизм своим ходом прошел десять верст от берега до моей МТС.
