Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич (читать книги без сокращений .TXT) 📗
– Колотить в ворота не станем, – сразу предупредил воинов пожилой татарин, стоящий у одной с Саидом слеги. – Ворота неверные всегда укрепляют или заваливают изнутри. Ударим шагов на пять левее.
Оставшиеся верховыми нукеры с гиканьем понеслись к усадьбе, заворачивая в стороны. В воздухе зловеще зашуршали стрелы. Один из отрядов, обогнув крепость, стрелял через все селение по месту примерно перед воротами, внутри стен. Два других отряда, гарцуя по сторонам, сыпали стрелы туда же, не давая защитникам никакой возможности приблизиться к стене.
– Вел-лик Аллах, – крякнув от натуги, начал поднимать бревно пожилой татарин. Саид-Тукай тоже схватился за свою сторону слеги, положив ее на сгиб рук.
Побежали.
Тупо обтесанный конец со всего разгона врезался в кол с темным сучком посередине, и тот ощутимо дрогнул. Татары попятились, начали разгон снова. Удар! Кол откачнулся назад. Новый разбег, новый удар – между этим колом и соседними появилась щель шириной в ладонь. Оттуда моментально вылетела стрела, и пожилой татарин захрипел, хватаясь за горло. Послышался стон и за спиной Саида. Молодой воин втянул, как мог, голову, но не побежал: он не испытывал страха. Только азарт, неудержимое желание нанести еще один, последний, сокрушительный удар.
– А-а-а! – закричал Саид-Тукай, оставшийся впереди один и силясь удержать враз потяжелевшее бревно. – Бе-ей!
Он побежал вперед, пытаясь направить таран в то же место, но не управился с весом и чуть-чуть промахнулся. Бревно тупо дрогнуло, пробивая преграду, и засело в щели между отклонившимся колом и соседним, еще стоящим на месте.
Молодой татарин, тяжело дыша, остановился, пытаясь сообразить, что теперь делать, а мимо, едва ли ему не по голове, протопали обутые в кожаные сапоги ноги. Он поднял глаза, увидел, как ринувшегося первым сородича сбили копьем, и как он повалился на другие, покачивающиеся за стеной острия. Опять тренькнула тетива лука, и послышался чей-то стон. Стреляли неверные – татары, боясь задеть своих, оборвали ливень из стрел.
Следующие трое ногайцев побежали по бревну, уже сами приготовив копья, принялись колоть сверху вниз, спрыгнули. Следом рвались другие. Кто-то поскользнулся, сверзился на землю, заползал на четвереньках, приходя в себя. Саид-Тукай, отдышавшись, выхватил саблю и тоже ринулся на штурм.
Бревно лежало примерно на высоте груди, поэтому высота не пугала. На миг с высоты частокола он смог окинуть взглядом всю усадьбу: большой и длинный дом, окна с закрытыми ставнями, навес над большим стогом сена, длинная крытая коновязь, у которой топчутся привязанные кони, густо истыканная стрелами, словно поросший камышом берег, земля. Внизу валяются тела – залитые кровью неверные, татары в разорванных халатах. Живые русские, по виду мало отличающиеся от мертвых – такие же окровавленные, в изрезанных, словно ножами, тулупах и ватниках, только трое в железных доспехах, – пытались перебить попавших во двор врагов.
Даже не имея никакого опыта, Саид-Тукай понял, насколько безнадежно положение русских: десяток против полутора сотен, они никак не могли вытолкнуть засевшее в частоколе бревно, превратившееся в мост для атакующих, не могли выдавить тех, кто попал во двор, – некуда выдавливать. Они не могли даже убежать из огороженной со всех сторон крепости! Им оставалось одно – сдаться.
– Сдавайтесь! – спрыгнул с бревна Саид-Тукай, устрашающе взмахнул саблей и ринулся в сечу.
Бородатый воин в кольчуге со сверкающими стальными полосами поперек груди покосился на него, качнулся чуть в сторону, позволив сабле нападающего на него ногайца высечь искру с тройного слоя железа, вскинул свою, прижав ее левой рукой с тыльной, гладкой стороны к груди врага, рванул рукоять. Изогнутое лезвие скользнуло по стеганному халату, прорезав и ткань, и вату, и конский волос, и второй халат внизу, кожу на груди и кость грудины. Хлынул поток крови – русский оттолкнул еще живого, но все равно уже мертвого врага и шагнул мимо Саида, походя рубанув его чистым, сверкающим клинком. Каким-то чудом пареньку удалось заслониться своей саблей, но почти одновременно под самым темечком вдруг словно полыхнуло огнем, внутри черепа посыпались яркие искры, потом потекла вниз голубая волна. Все это Саид-Тукай видел ярко, красочно, во всех подробностях – потому что наяву он, уронив челюсть, падал на спину, вывернув голову носом до самого плеча.
А потом он долго смотрел в ночное звездное небо и пытался понять, где находится их кочевье на этот раз, и почему он не спит, если наступила ночь. Почему слышно потрескивание костров, стоны и иногда вскрикивания женщин, почему так сильно пахнет вареной бараниной, а его никто не зовет к еде.
Наконец он попытался выяснить это сам: перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, потом выпрямился во весь рост. Вокруг лежали мертвецы, пахло кислятиной, навозом, мокрой шерстью. Саид поднял руки к голове, потрогал шапку, которая оказалась насквозь пропитанной какой-то жижей. Молодой воин снял ее, и с изумлением заметил, что мех и подкладка вместе с войлочной прокладкой прорублены насквозь. Он поднял было руки к голове, но в последний момент испугался – а вдруг окажется, что она тоже расколота напополам?
Татарин огляделся, сдернул железную шапку с оторочкой с мертвого ногайца из чужого рода, торопливо нахлобучил на себя. Шапка оказалась великовата – но страх все равно отступил. Воин отер руки о халат, поискал глазами свою саблю, подобрал, сунул в ножны. Потом пошел к огню.
– Саид!
Татарин, еще плохо соображая, остановился, повернулся на голос. В отблесках пламени он узнал Тукай-мурзу, повернул к нему.
– Я рад, что ты жив, мой мальчик, – усадил его мурза рядом с собой. – Когда я увидел, как топор опускается тебе на голову, то уже представлял, как твоя мать станет раздирать себе щеки от горя. Но твой череп оказался крепче нечестивого железа! На, ешь. – Мурза приподнялся, срезал с запекающейся над огнем туши верхний, хорошо прожаренный кусок и сунул ему в руки. – Ты храбро сражался, ты настоящий ногаец рода Тукай. Если ты и дальше станешь вести себя так же, то в следующем походе я поставлю тебя десятником.
