Изменить судьбу. Вот это я попал - "shellina" (читать книги .txt, .fb2) 📗

Что же мне все-таки с ней делать? Предложение я так в охотничьем домике и не сделал, сказал, что разберемся. Перечить мне не стали, все равно во всем ее в итоге обвинят. Как бы это ни было несправедливо, но в это время в подобных ситуациях виноватой всегда считалась девушка, без исключений. Даже если ее взяли силой. Таковы правила игры, и только от порядочности мужчины зависит, что с ней в дальнейшем станет. Да, осадок остался, как бы Долгорукие пакостить раньше времени не стали. Знать бы еще точное время, когда эти прожжённые твари свои «Кондиции» для курляндской герцогини напишут. Но я не помню, до смерти Петра это было или уже после, а и помнил бы, ничего это не решало — все равно изменения от написанного проглядываются в каждом моем шаге. Точно знаю лишь дату смерти, я ее высчитал, прикинув дни после возможного обручения — в ночь на девятнадцатое января.

Сейчас княжну осматривал Бидлоо, который перед этим долго сокрушался над моей раной, но нашел ее достаточно чистой. Еще бы она не была чистой, когда на нее пол-литра бренди вылили.

— Государ, как бы деликатно это сказат.

Я продолжал смотреть в окно.

— Она беременна? — голос звучал достаточно равнодушно, мне действительно было наплевать и на Катьку, и на ее еще не родившегося ребенка.

— Откуда вам… о-о-о… — Бидлоо замолчал, словно давая понять, что прекрасно понял, что к чему.

— Ничего ты не понял, Николай Ламбертович, ничего ты не понял, — я повернулся к нему лицом. — О состоянии княжны молчи, иначе перед Ушаковым Андреем Ивановичем за слишком длинный язык отвечать придется.

— Государ, как можно… — хорошо возмущается, мне даже понравилось.

— Полно тебе, Николай Ламбертович, я не хотел тебя как-то недоверием обидеть, да, как говорится, доверяй, но проверяй. Можешь отдыхать, Николай Ламбертович, надеюсь, тебе никого сегодня пользовать больше не придется.

— Завтра не забуд перевязку, государ.

— Не забуду, а забуду, так ведь напомнишь, — я снова повернулся к окну. В голове стоял вакуум. Что делать? Жениться или нет? Или все же поговорить с Катериной, как планировал перед тем, как приехал сюда? Наверное, нужно все же поговорить. Она меня избегает, но ничего, вечером в комнату к ней проберусь. Нашей репутации уже ничто не повредит.

— Государь Петр Алексеевич, к тебе де Лириа просится, — Репнин зашел, как обычно, забыв постучаться. Почему-то именно сейчас эта его дурная привычка вызвала во мне глухое раздражение. Развернувшись, я, нахмурившись, решил его отчитать.

— Да доколь уже… Ого, — я прервался, рассматривая просто великолепный бланш, который красовался на его правом глазу, начавшем уже отекать. А ведь еще буквально полчаса назад ничего подобного на лице моего адъютанта не было. — Решил экономию казне на свечах сделать? Похвально, а нужно ли? — Молчит, набычился только. — Кто хоть прав оказался, выяснили?

— Ежели про Михайлова спрашиваешь, то у него на двух глазах фонари, в темноте сейчас точно не заблудится и охраняемую персону не потеряет, — мрачно ответил Репнин.

— Вот что, надо бы и взаправду что-то навроде личной охраны императора сотворить. Полагаю, что по числу батальона будет как раз достаточно. Пусть называются… хм, — я постарался вспомнить, какого гвардейского полка еще не существует. — Вот, Императорским лейб-гвардейским полком, состоящим неотлучно при императоре и семье его. Переводом оформи обе ваши роты, командиром пока тебя назначаю, в звании полковника, но тебе времени заниматься полком не будет, так что сразу ищи заместителя толкового. Вон хоть Михайлова. Да звание до поручика ему поднять надобно. Людей вы знаете, подберете таких, в чьей верности никаких сомнений быть не может. Да и отправь Михайлова к Ушакову. Охрана императорской семьи особых навыков требует.

— Это небыстрый процесс, дай бог к февралю уложиться, — Репнин уже что-то писал, вытащив лист из сумки, наподобие курьерских, которую в последнее время таскал с собой почти постоянно. — Ты полностью доверяешь Ушакову, Петр Алексеевич?

— Разумеется, нет, — я даже фыркнул от такого предположения. — Как я могу доверять тому, кто отца моего со света божьего сжил? Только вот его ненависть к Верховному тайному совету гораздо превышает возможную неприязнь ко мне. Тем более что я-то ничего плохого Андрею Ивановичу не делал, наоборот, обласкал со всех сторон.

— Тогда к чему такая спешка в создании полка? — Репнин посыпал бумагу песком, чтобы быстрее высохла, и скатал в трубочку, которую засунул в свою сумку в отдельный карман.

— Надоело постоянно подпрыгивать, думая, кого из преображенцев, к примеру, вон Елизавета в свою опочивальню зазвала, и не станет ли этот преображенец генератором очередного бунта. Единая будет охрана. С единым патроном — самим императором, и с докладами ежедневными, и сменами постоянными, чтобы не терлись при одной персоне одни и те же лица. Мне о государстве думать надобно, а не о том думу думать, что там опять Верховный совет замыслил. А ты с чем пришел? — я опомнился, вспомнив, что Репнин пришел с каким-то докладом.

— Так де Лириа к тебе просится. Пустить али в шею гнать?

— Гнать в шею послов, которые так щедры к нашим нуждам — дурной тон. Так что зови, послушаем, чего он наговорить хочет.

Де Лириа был как всегда безупречен. Я смотрел на его танцы с бубном весьма положительно. Когда все формальности были соблюдены, этот испанец французского происхождения вытащил из отворота на рукаве небольшой кусок ткани весьма невнятного цвета, в которой я узнал деним.

— Что это? — я указал рукой на ткань, а затем пристально посмотрел на посла.

— Это образец ткани, сотканной весьма странным способом, — охотно ответил де Лириа. — И я точно знаю, что в моей стране этот образец сочли бы браком и наказали ткача, весьма неприятным методом, за порчу дорогого материала. Но ваше императорское величество сочло сочетание плетения в этой ткани приемлемым для некоторых элементов одежды.

— Откуда вы все это узнали? — резко прервал я посла. Вообще-то мой эксперимент не являлся тайной, но интерес иностранцев к моим мануфактурам стал довольно неприятной неожиданностью.

— А разве это большой секрет? — де Лириа очень натурально удивился.

— Нет, не секрет, так что вы хотите, господин де Лириа? — я уже привычно наклонил голову, пристально глядя на него.

— Вы очень прямой, ваше императорское величество, — в голосе посла послышался легкий упрек.

— Это плохо?

— Это необычно, — посол вздохнул. — Я хотел бы узнать, вы будете продавать эту ткань?

— Почему вас это интересует? Это же всего лишь брак, который я не хотел пускать в утиль. Вы сами сказали, что за такое наказывают ткачей. А моя казна не настолько богата, чтобы терпеть подобные убытки, у меня же нет колоний в Америках, богатых золотом и серебром, — я позволил себе слегка улыбнуться. — Да и от наказания ткача я ничего, кроме определенного удовлетворения, не получил бы, а вы знаете, сколько стоит выучить ему замену? — Де Лириа поморщился. Я уже его до печенок достал, жалуясь постоянно на свою вопиющую бедность и неспособность чем-то помочь добрым соседям. Вот… хотел бы, прямо до икоты, но не могу, сам с хлеба на соль перебиваюсь.

— Я видел изделие из этой ткани. Ваши моряки, которые участвуют в пошиве, выбрали весьма необычный фасон, но довольно практичный.

Я кивнул. Морячки первыми определились с выбором. Сейчас я одену один корабль в новые штаны и, если нареканий не будет, пущу на госзаказ. Получилось действительно оригинально и весьма необычно, потому что штаны удлинились, ушли с ног идиотские чулки с подвязками, зато сами штаны снизу могли подтягиваться и фиксироваться к щиколоткам. А вообще модель напомнила мне чем-то брюки-карго, тем более что грубая ткань для них подходила.

— Один из них имеет приятеля на корабле «Санта-Мария», зашедшего сегодня в порт.

Понятно. Приятель похвастался штанами, продемонстрировал карманы, а испанский морячок, пощупав ткань, задал вопрос, а почему это мы в более жаркой стране ходим в парусине, а эти варвары в чем-то менее плотном и жестком, но довольно прочном и удобном? Да еще и дешевом. Новая ткань обходилась из-за особенностей плетения на треть дешевле той же парусины.