Тайфун (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович (читать книги без регистрации .txt, .fb2) 📗
Событие шестьдесят второе
«There are three things you can watch forever: fire, water, and other people working».
(Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди).
На баке винтового фрегата «Хайфлаер» («Highflyer») на поворотном станке было установлено новейшее 10-дюймовое орудие, «Хайфлайер» переименовали и усилили. С «Арчера» («Archer»), который имел на баке две 68-фунтовые гладкоствольные дульнозарядные пушки Dundas 1853 года выпуска, сняли эти замечательные пушки и усилили ими «Высоколетящий», а назад на «Лучник» отправили две обычные 32-фунтовые. «Лучник» остался стационером в Гонконге и воевать там ему вроде не с кем, а купцов гонять той артиллерии, что у него осталась с избытком хватит.
Потренироваться в стрельбе из монструозной пушечки 10-дюймовой ещё артиллеристам «Высоколетящего» не доводилось, просто в море палить жалко, количество бомб ограничено семью десятками. При обстреле фортов в Тринкомали первый раз это орудие с бака винтового фрегата бабахнуло по противнику. Ну и все 80-фунтовые и 68- фунтовые до кучи отметились. После третьего залпа этих монстров сопротивление прекратилось. Возможно, англичане смелые моряки и у них высочайшая дисциплина. Одна та самая «тонкая красная линия» из шотландских стрелков чего стоит, не зря она в историю вписана. Но тут другое. Это не война, когда ты стреляешь из десятка 24-фунтовых орудия и из десятка 12-фунтовых, и стреляешь обычными чугунными ядрами, а в ответ летят бомбы диаметром в 250 мм, которые при взрыве делают воронку в метр. Два залпа и половина прислуги артиллеристской выбита, ещё два залпа и стрелять практически не из чего, проклятые враги, на мачтах которых развиваются теперь непонятные красные флаги, пристрелялись. И теперь каждая их бомба попадает куда надо. А когда все корабли эскадры выстрелили всеми пятью бортами, то живых на двух фортах Тринкомали почти не осталось. Пришлось выжившему офицеру — мичману с перевязанной головой замахать винтовкой с привязанной к ней окровавленной рубахой.
Что ж, «Принц де Лень» оказался провидцем, а вот сведения, что почерпнул от соседа Ивана в Пхеньяне Сашка, получается, были не совсем точны, или возможен другой вариант, когда дела у великобританцев пошли не по плану, они засуетились и отправили за золотом эти фрегаты. По времени вполне такое могло произойти. Из Индии до Австрии месяца два — три и назад столько же. Вполне могли успеть вернуться. Вот и вернулись. И прямо в загребущие ручонки Дурня.
Обследовали три фрегата на следующий день. Уже темнеть начало, когда последних раненых с них перевезли на берег. Утречком же проснулись и пошли в закрома.
Пиастры! Пиастры! Это попугай орал. Ещё в «Пиратах Карибского моря» красивые сундуки с золотыми монетами показывают. Граф этот с острова Монте Кристо в сундуках тоже копается, и звенят золотые дублоны. Ну, красиво же. Ничего, что тогда чеканка монет была на очень низком уровне. Они просто не могли блестеть. Были тусклыми и неровными. Нужна же картинка. Ладно, я не гордый, я согласен на медаль. И так не получилось. Сашка смотрел на мешочки кожаные, в которых и было это самое ЗОЛОТО, и всё настроение благостное уходило сквозь пальцы, как тусклый серовато-желтоватый песок. Нет, мог бы и догадаться, что не будет никто в Австралии золотой песок с мелкими самородками переплавлять, рафинировать, а потом гинеи штамповать. Бред. Монеты могут делать только в метрополии, а то колония, получив свои деньги, может возжелать и независимости. Но понимание и ожидание — разные вещи. Хотелось блеска пиастров.
Сундуков было двадцать два. Или сундуками эти шкатулки назвать сложно. Всё же сундук. Деревянный с крутой такой крышкой полукруглой, с сургучной тёмно-коричневой печатью. Красивые. Открываешь, а там кожаные мешочки, в которых по четыре, видимо, кило. Ну, по десять фунтов. Небольшой такой мешочек. И хоть золото не чистое, а смесь с серебром и медью, а все равно вид мешочка и его вес вызывают оторопь, когда первый раз берёшь в руки. Радостное событие всё же случилось. В третьем по счёту сундуке мешочки были другие. Больше. Достали, позырили… А там самородки. Ну, не очень крупные, но самородки. И в пятом мешочке из этого сундука снос башки и произошёл. Там был один самородок. И весил он килограмма три с половиной, а то и все четыре. Не с чем сравнивать, и нет весов под рукой.
В общем в этот день Виктор Германович узнал, что не три вещи есть, на которые можно смотреть вечно, ну, там, костёр, ручей и как красивая девушка раздевается, но и четвёртая тоже вполне себе — это разглядывание золотых самородков.
Событие шестьдесят третье
«Он запретил вам только мертвечину, кровь, мясо свиньи и то, что принесено в жертву не ради Аллаха. Однако если кто-то вынужден пойти на это, не домогаясь запретного и не преступая пределы необходимого, то нет на нем греха. Воистину, Аллах — Прощающий и Милосердный»
(аль-Бакара, 2: 173).
Про восстание сипаев все знают, поймай в России человека в глубинке, и он тебе, почесав мозолистой рукой затылок, скажет, да слышал, мол, и даже про картину Верещагина вспомнит, где бородатых белых мужиков к пушкам привязали, или не бородатых, но привязали. В Москве, наверное, и в культурной столице процент будет раз в десять ниже, про Верещагина точно не вспомнят, где культура и где Верещагин?
Сашка знал не больше того глубинника раньше. И только после Пхеньяна и рассказа Ивана узнал чуть больше. Возможно, и не каждый учитель истории про такую хрень знает. Сосед по гостинице тогда посетовал, что начнись восстание сипаев на год раньше в 1856 году и неизвестно, как бы выглядел Парижский договор. Уж точно не до войны с Россией сразу наглам стало. То есть, восстание сипаев начнётся в 1857 году. Уже не каждый в глубинке даже скажет, даже всю голову расчесав.
«А знаешь, что послужило триггером», — посмеялся тогда Иван.
«Откуда? Кого-то убили не того?», — предположил Виктор Германович.
«Нет, там круто всё. Выдали сипаям новейшие винтовки Энфилда с капсюльным замком, и отправили стрелять учиться пулями Минье. Ну, те стреляют, ругаются, что какой-то хренью засохшей пули смазаны, и нашёлся сержант, фамилии которого история не сохранила, может и лейтенант, который и говорит сипаям: „Вы неблагодарные скоты, пули смазаны смесью лучшего свиного и коровьего жира. Должны благодарить белого господина“! Ну, тут и началось. Сержанту или лейтенанту тому и в голову ведь не пришло, что корова является священным животным в индуизме, а свинья — нечистой животинкой в исламе. А дело происходило в Пенджабе, где мусульман и индуистов почти поровну, и они столько времени руками трогали этот жир и откорябывали его от пуль. Так руки, это ладно, там всё бы утряслось… может, но при стрельбе солдату было необходимо, держа в одной руке винтовку, а в другой упаковку патронов, вскрыть бумажную коробку зубами, тем самым коснувшись губами коровьего или свиного жира. Какой-то солдат сипай возмутился и стрельнул в того лейтенанта, всё же, точно не помню. Не убил, попал в лошадь, тот видно ещё стрелок был. С этого и началось».
«В одном Пенджабе восстание было, что же его так долго подавить не могли»? — удивился Виктор Германович.
«Нет много где, и в Бенгалии мощное было».
Всё больше ничего Сашка не помнил из того разговора. Потом забыл за годы. И вот только сейчас, когда гадали, куда после разгрома гарнизона Тринкомали идти, и разговор зашёл про Калькутту, кто-то из офицеров и говорит, Калькутта — это Бенгалия. И рассказ тот Ивана про восстание сипаев сразу у князя Болоховского в голове всплыл.
— Точно, господа офицеры, идем мы с вами в Калькутту. Есть у меня идея замечательная.
Чтобы та идея воплотилась, для начали в Тринкомали вместе с сотней моряков и калмыками контр-адмирал Болоховский прогулялся до местной администрации, которая оказалась пустой. Зато местного, чего-то там ковыряющегося в клумбе с розами, нашли. Он и указал, где найти чиновников, и где переводчика. Пусть не быстро, даже из подвалов вытащенные, но нашлись искомые. Расспросили, побили слегка и выяснили, где работники тюрьмы обитают. Оказывается, при тюрьме есть домики и для служащих. В общем, долго ли коротко ли, но перед Сашкой предстали три сипая, сидящие в тюрьме. И какой-то важный чиновник из местных, обвинённый в неуважении белых господ и приговорённый к расстрелу.
