Красные камни (СИ) - Савин Владислав (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Эти кружки, в которых исследователь России может увидеть много общего с объединениями русской интеллигенции столетие спустя, свое главное назначение видели в установлении единомыслия. Единства они добивались не тем, что разделяли общие заботы, а тем, что разделяли общие идеи, которые жестко навязывали своим членам, подвергая яростным нападкам всех, кто мыслил иначе:
"Кровавому террору 93-го года предшествовал 'бескровный' террор 1765–1780 годов в 'литературной республике', где Энциклопедия играла роль Комитета общественного спасения, а Д'Аламбер был Робеспьером. Она рубила добрые имена, как тот другой рубил головы: ее гильотиной была клевета. Интеллектуалам такого склада жизнь не представлялась критерием истины: они создавали собственную реальность, или, скорее, 'сюрреальность', подлинность которой определялась лишь соответствием мнениям, ими одобряемым. Свидетельства обратного не учитывались: всякий, кто проявлял к ним интерес, безжалостно изгонялся. Подобный образ мыслей вел ко все большему отстранению от жизни. Атмосфера во французских 'societes de pensee', описанная Кошеном, очень походит на атмосферу, царившую в кругах русской интеллигенции столетие спустя. Если в реальном мире судией всякой мысли выступает доказательство, а целью — производимый ею результат, то в этом мире судьей выступает мнение о ней других, а целью — ее признание… Всякая мысль, всякая интеллектуальная деятельность возможна здесь, лишь если находится в согласии с их мыслью. Здесь суждения определяют существование. Реально то, что они видят, правда то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Так поставлен с ног на голову естественный порядок вещей: мнение здесь есть причина, а не следствие, как в реальной жизни. Вместо быть, говорить, делать, здесь — казаться, мниться. И цель этой пассивной работы — разрушение. Вся она сводится в конечном итоге к уничтожению, умалению. Мысль, которая подчиняется этим правилам, сначала теряет интерес к реальному, а затем постепенно — и чувство реальности. И именно этой потере она обязана своей свободой. Но и свобода, и порядок, и ясность обретаются лишь потерей ее истинного содержания, ее власти над всем сущим".
Вот откуда ноги растут — у революционной (даже еще не большевистской) нетерпимости русской интеллегенции. Как известный случай, когда "демократические" литераторы требовали у издателя Сытина, "мы с таким-то работать не будем, поскольку он реакционер. Гоните его — а что ему жить будет не на что, так реакционеров не жалко". После это выльется и в "отрекись от своего отца, брата — врага народа" в тридцать седьмом. Пайпс описывает классические объединения сектантов, только не с религиозным, а политическим оттенком — где нет места для фактов и логики, противоречащих 'единственно верному учению'; 'познание невозможно размышлением и наблюдением — оно возможно только личным наставлением имама'[20]. А как умеют промывать мозги в сектах — бедняга Овертон нервно курит в сторонке, осознавая преимущество индивидуальной работы перед массовым продуктом. На выходе получаются фанатики, биороботы — у которых собственный мозг заблокирован напрочь, оставив лишь один канал, что скажет гуру.
— И как же вы такой свой коммунизм строить будете? — спрашиваю я — ты у народа спроси, хотят ли они не по справедливости, без вознаграждения, что тебе ответят, или сразу прибьют? Ваш Линник на Ленина ссылался, "Государство и революция", где отмирание государства при социализме обосновывалось тем, что в отличие от эксплуататорского строя, уже не надо применять насилие и принуждение меньшинства к большинству. Ну а перестраивать общество по-вашему, да тут капитализм курит в сторонке, это сколько таких как ты, и сколько несознательных, и какой аппарат насилия вам будет нужен?
— А коммунисты никогда не искали легких путей — отвечает Горьковский — сделаем, хотя бы как в романе про "свет звезд". Всех детей объявить общими и воспитывать в правилах коммунистического общежития в особых воспитательных учреждениях, в секрете, чтобы они родителей вовсе не знали. Разорвать при этом воспроизводство буржуазной, эгоистической морали — и тогда, уже следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
— Ты этого не увидишь — говорю я — как и те из вашей Организации, кто не захочет сотрудничать. Благо, таких достаточно. Ну а все кто упорствуют — по уголовке пойдут, причем с самыми отягощающими. В историю войдете не героями, а распоследней мразью. И никто никогда не узнает о ваших высоких идеях — уж об этом я позабочусь. Поскольку вот лично я — не за такой коммунизм воевал. А за таком, в котором мои дети будут жить — которых я сам воспитаю. Последний раз предлагаю — дашь показания на гражданина Линника, отделаешься пустяком. И можешь после даже планы строить, о продолжении вашей борьбы — естественно, не нарушая советских законов. Что выберешь?
— Да пошел ты… — бросает в ответ Горьковский — с наградами, а душа у тебя клоповья, не за коммунизм ты воевал, а чтобы после "у тихой речки отдохнуть". Ничего — меня не будет, другие придут, и за все спросят, с таких как ты. И с сознательно предавших, и с малодушных, как эти вот клуши!
— Напрасно тебя, такого идейного, на войне не убили — отвечаю — лег бы на амбразуру, или с гранатой под танк, больше пользы было бы для нашего дела. Ты ведь все равно все нам расскажешь, гражданин Горьковский. — только тебе лично это уже в смягчающие обстоятельства поставлено не будет. И не Партия тебе, а ты Партии объявил войну — так не обижайся, что и к тебе, как к врагу. Такому же, как изменники Родины.
Я не шучу и не преувеличиваю. Кто сказал, что в СССР не могло быть хунвэйбинов — вот он, характерный типаж. А поскольку, я слышал, в иной истории в худшие времена советско-китайских отношений война, маоисты считались у нас не меньшим врагом, чем американский империализм — то будет с тобой, без всякого снисхождения. И сколько сейчас в Маньчжурии у товарища Гао Гана, в Народном Китае у товарища Ван Мина, во Вьетнаме у дедушки Хо, таких же бешеных, которые если до власти дорвутся, то туши свет? Впору о "бремени советского человека" говорить, несущего диким народам свет правильного коммунизма.
Вот я и буду сейчас нести. Если рядовые члены вашей организации, как парочка в гостинице, еще не безнадежны и их можно попытаться спасти, то главарей и фанатиков, как ты, я давить буду, как бешеных собак. И если технике "усиленного допроса" я учился у китайцев, то касаемо философии, если можно так выразиться, очень многому меня научил герр Рудински, бывший группенфюрер СД, а сейчас глава Штази (гестапо, это конечно контора поганейшая была, но профессионализм ее отрицать глупо).
— Хороший следователь должен быть психологом. Определить у клиента слабое место. Понять, когда он готов сломаться, пойти на сотрудничество. Пытка и избиение вовсе не панацея — но могут быть полезны, когда надо показать клиенту, что он не венец творения, а всего лишь мясо. А оттого, хорошо действует на людей с высоким общественным положением и самооценкой — если только он не идейный фанатик. Простонародье в этом отношении часто оказывается более трудным объектом. Но при должном умении, сломать можно любого. Только совет вам, герр Кунцевич — если решились на физическое воздействие, то надо задавать предельно конкретные вопросы, поддающиеся немедленной проверке — иначе вы не можете быть уверены, что пытуемый не дает вам дезу, хотя бы ради облегчения своего положения. И конечно, желательно присутствие врача, чтобы сначала определить допустимую меру воздействия, а затем следить, чтоб пациент не умер преждевременно.
Положим, мы не звери — нам не садизм нужен, а эффективность. Не будем тебя резать и бить, по крайней мере поначалу — а пентональчик вколем. И ты все равно все нам расскажешь — а после в лагерь по уголовке пойдешь, я слово держу. Что будет для тебя гораздо хуже и не только морально — давно уже отменили "классово близких", и нет сейчас по закону у воров и бандитов никаких преимуществ перед "политиками". А со "штрафной" отметкой в личном деле (я и об этом позабочусь) будет у тебя в лагере жизнь до предела отягощенная, и сидеть тебе от звонка до звонка, без всяких надежд на УДО и амнистии, и выйдешь, с высокой вероятностью, с подорванным здоровьем, а то и вовсе не выйдешь. Пока же, нажимаю кнопку, вызываю конвой.
