Целитель 11 (СИ) - Большаков Валерий Петрович (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗

Ромуальдыч отчетливо фыркнул, а я с улыбкой качнул головой.

— Не показалось. Сегодня Настя приведет своего жениха! Будет знакомить с родней…

— О-о! — проникся Старос.

С треском распахнулось окно из кухни, и выглянула Рита.

— Идут! — объявила она задушенным голосом. — Быстро все вниз, встретим на веранде!

— Yes! — ответил я за Фила и за себя.

— Бегом, бегом…

Мы пробежали на цыпочках, а на гулких ступенях лестницы нас догнало шипящее мамино замечание:

— Не топочите так, а то Юлечку разбудите!

— Мы тихо, darling…

Вся семейка, включая родственный клан Вайткусов, выстроилась на веранде. Слабый свет фонаря, скрытого в гуще листьев винограда, больше затенял, чем открывал взгляду, и я полагался на слух.

До меня донесся деланно веселый голос Насти, потом шаркающие шаги на каменных ступенях, и вот лязгнула дверь. Сперва порог переступила сестренка — похоже, она отчаянно трусила.

— Привет! — воскликнула Настя высоко и звеняще. — О, дядя Фил! Здрасте! А это мой жених! Его зовут Иван. Правда, красивое имя?

Придерживая фуражку под низкой притолокой, на веранду шагнул Иван Гирин. Смущенный, он обвел взглядом будущих родственников, и растерянно замер, узнав меня.

— Михаил Петрович? — пролепетал мичман.

— Welcome, Иван Родионович, — улыбнулся я. — Проходите, и будьте как дома!

Глава 17

Понедельник, 25 мая. День

Суэцкий канал, борт ТАВКР «Новороссийск»

Иван Гирин испытывал восхитительное, ничем не замутненное ощущение счастья. Ему даже приходилось частенько отворачиваться, чтобы не сиять блаженной улыбкой.

Он лучился с того самого вечера, когда в ялтинском особнячке Вайткусов обручился с Настей. Тетя Марта отнеслась к помолвке очень серьезно, и даже где-то откопала два колечка — золотое досталось невесте, а серебряное — жениху.

Сам Иван мало что разумел в старинных обычаях, но помнил рассказы бабы Ани о том, как две семьи чинно собирались и обговаривали все детали будущей свадьбы. В ту пору он хихикал, увертываясь от бабушкиного полотенца, а нынче ему любая церемония в радость. Лишь бы подхватить однажды на руки Настеньку в пышном белом платье…

Мама Лида поначалу улыбалась и кивала тете Марте, но затем посерьезнела — юное комсомольское безбожие смешивалось в ней со стыдливой религиозностью, навеянной возрастом.

А на следующий день в гости к Вайткусам и Гариным нагрянула Елена фон Ливен, то ли давняя знакомая, то ли чья-то коллега — Иван так и не разобрался. Синие джинсы «Аврора» выгодно обтягивали ее стройные бедра, а выше облегал приталенный пиджачок. Спортивная и энергичная, Елена гордо выпячивала и без того высокую грудь — на черном вельвете костюмчика сверкал орден Александра Невского, красная звезда с суровым профилем князя.

Миша Гарин первым поздравил то ли баронессу, то ли княгиню, и был ею оцелован — под чуть-чуть ревнивым взглядом Маргариты…

…Всё воскресенье они с Настечкой прогуляли — грелись на древних камнях Херсонеса, босиком шлепали по кромке прибоя в Казачьей бухте, бродили по улицам, спускались по выщербленным лестницам-«трапам», лопали мороженое и целовались, целовались, целовались… Пока губы не начинали гореть.

Басистый гудок развеял амурные воспоминания.

Крейсер медленно входил в устье канала. Справа в чадной дымке, как за вуалью, прятался Порт-Саид. Слева и впереди глыбились суровые формы опорников Оркаля. Над бункерами полоскал бело-синий флаг со звездою Давида.

Гирин покачал головой. Казалось невозможным, что огромный корабль впишется в узенькую копанку, не заскребет днищем по близкому дну. Однако «Новороссийск» плавно заплыл, разгоняя мелкую волну.

Первыми шли оба эсминца, «Современный» и «Отчаянный», следом двигалась «Москва» — обрезанный нос «Новороссийска», чудилось, нависал над кормой крейсера. ТАКР «Фрунзе» и БМТ «Днестр» догоняли маленькую, да удаленькую эскадру, мрея в пыльной дымке.

Безрадостная пустыня веяла сухим песком по обе стороны, калилась на солнце или блестела седыми лишаями солончаков.

Мичман белозубо улыбнулся, оборачиваясь к близкой громаде атомного крейсера. «Фрунзе»…

Даже расставание не огорчало Ивана, ибо будущее уготовило ему череду радостных перемен в жизни.

На палубе «Новороссийска» он ненадолго — «перегонит» на Сейшелы, а на «Минске» вернется в Севастополь. И попрощается с морем на несколько лет — скоро ему поступать!

В Высшее военно-морское училище им. Фрунзе, на факультет радиоэлектроники. Для мичманов сейчас поблажки, а опыта у него сколько⁈ Осталось лишь теорию осилить…

А Настя будет с ним всё это время! В Питере! Только свадьбу сыграют в Севастополе…

Переполненный мечтаниями, Гирин еле вздохнул. Жить — хорошо!

Среда, 27 мая. Утро

Щелково-40, проспект Козырева

Я даже не шел — фланировал. Неторопливо брел прогулочным шагом мимо стеклянных витрин и чахлых елочек, обещавших вымахать к замужеству Юльчонка.

У научного городка, тем более закрытого, хватает особых примет. Здесь редко встретишь стариков, а в очередях толпятся сплошь кандидаты с лауреатами.

Вон, навстречу дружно дефилируют девчонки в школьных платьицах, укороченных по моде — выше середины бедра. Право, мужскому роду надо бы скинуться на памятник Мэри Куант, осчастливившей нас мини-юбками!

Разумеется, разумеется, я человек семейный, солидный, и для меня заигрывать со старшеклассницами — моветон. Но улыбаться-то им могу?

Хорошенькие ученицы захихикали, отворачиваясь — и постреливая глазками. Ну, прелесть же!

А солнце сегодня какое! И светит, и греет. Духоты и в помине нет, зато тепло разливается кругом, торопя всё живое не опаздывать с любовью, ибо лето коротко.

Я прищурился. Высотки на той стороне улицы оживали — подъездные дороги запружены грузовиками с мебелью. В кузовах громоздятся тяжелые шкафы, отсвечивая зеркальными дверцами; матово белеют холодильники, трясутся фикусы и лапчатые монстеры. А новоселы суетятся, хохочут, предвкушая сцены из домашней жизни…

И в гастрономе напротив — сутолока. Надо же справить переезд! Кое-как сообразить салатики, выпить, сидя на тюках, да восторженно вдыхать запахи побелки да покраски. У них отдельная квартира! Ура!

Улыбнувшись, я свернул в переулок, и в нагрудном кармане ожил радиофон.

— Алё?

— Приве-ет! — зазвучал сладкий голосок Наташи Кивриной. — Щас я тебе Володьку дам!

— Давай…

— Привет! — рубанул басок аналитика. — Ты где?

— Домой иду, — независимо сообщил я. — На работу можешь не звать — нам, докторам, положены библиотечные дни!

— Знаем мы ваши библиотечные! — нагло захихикал Киврин. Слушай, тут новосибирцы проснулись, рапортуют, что собрали инвертор… в космическом формате, как они выразились. Так что, товарищ доктор физико-математических, светит нам дальняя дорога и казенный дом, в смысле монтажно-испытательный корпус!

— Все-таки запускаем? — настроение у меня стало портиться.

— Да нет… Я только что с Иваненко разговаривал. Дим Димыч клянется, что на самом верху против «размещения на орбите», но надо же быть начеку!

— Ну да, вообще-то, — приободрился я. — Ладно, дорогу ты помнишь, не заблудишься.

— Да куда там… Сегодня же вылетаю на космодром, отдохну от семейной жизни!

— Я вот тебе отдохну! — глухо донесся Наташкин голос.

— Слыхал? — трагическим шепотом вытолкнул Володька.

— Слыхал. Пока, жертва женского произвола!

Я уложил радик обратно в карман, и зашагал к дому, мало беспокоясь проблемами войны и мира. Хотя мне предстояло пережить Ритины вздохи и ахи, ведь режим военного положения в Казахстане никто пока не отменял…

И еще этот Рейган, туповатый ковбой… Он же не успокоится, пока не выпадет в нокауте. Был бы Картер… Джимми, конечно, тоже себе на уме, но с ним хоть договориться можно. Хотя…