Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt, .fb2) 📗
Не учел господин Топильский некоторых особенностей русской глубинки и менталитета населения.
В принципе, присяжный поверенный действовал верно. Для начала он потребовал отвода прокурора, должного вести обвинение во время процесса. Чисто формально Топильский был абсолютно прав. Эмиль Эмильевич Книсниц, подписавший обвинительное заключение в отношении госпожи Зубовой, не должен был одновременно выступать на суде как обвинитель. Прямого запрета на этот счет нет, все зависит от решения председательствующего суда. У нас ж все по патриархальному. Коронный суд — это председательствующий и два непременных члена. Только людей в Череповецком Окружном суде не хватает, каждому приходится бывать в разных ипостасях. Бывали случаи, когда и прокуроры, в отсутствие судей (кто-то вдруг заболел или срочно отъехал), в суде заседали. Говорят, что и моего предшественника, покончившего с собой, припахивали, и Литтенбранта из Нелазского вытаскивали. Меня пока бог миловал, но все возможно.
Лентовский пошел навстречу пожеланиям защиты, объявив перерыв на три дня, чтобы новый обвинитель — товарищ прокурора Лазаревский, сумел ознакомиться с делом.
Топильский отбыл в гостиницу, а присяжные заседатели, деятельность которых никто не оплачивал, с полчаса материли столичную штучку. И я их прекрасно понимаю. Это в столице присяжные живут в городе, а коли перерыв случился, так взял извозчика и поехал домой, а у нас? Им же теперь придется либо возвращаться домой, тратить время и деньги на дорогу туда и обратно, либо искать место для проживания. Ладно, если родственники в городе есть, а если нет? Конечно, никто не рассчитывал, что процесс продлится один день, но теперь понятно, что он не уложится и в неделю. А кто виноват?
Возможно, в больших городах народ спорит и дерется, отстаивая свое право посидеть в суде, послушать речи прокуроров и адвокатов, принять судьбоносное решение, но только не здесь, не у нас. Где в Череповецком уезде отыскать достаточное количество людей, имеющих в собственности не меньше 100 десятин или доход в размере свыше 200 рублей в год? Имелись, разумеется, и такие, вот только почетная обязанность быть присяжным гражданского энтузиазма у населения не вызывала.
Списки составлялись, метался жребий. А что потом? А вот потом, некоторые из несознательных подданных империи — и не только крестьяне или купцы с мещанами, но даже дворяне старались «отмазаться». Вон, недавно Лентовский показал прошение от потомственного дворянина Чихачева, просившего избавить его от исполнения обязанностей присяжного вследствие неизлечимости его болезни — старости, из-за которой ему «запрещено докторами находиться продолжительное время в помещениях, где вследствие накопления большого числа людей легко портится воздух», а также «необходимо соблюдать самый аккуратный образ жизни» и запрещено «предпринимать далекие поездки при тряской и плохой дороге».
Купец второй гильдии Высоцкий предъявил справку от врача, что у него «воспалился 3-й и 4-й пальцы на ноге», поэтому присутствовать он не может.
Так что, присяжных следовало холить и лелеять. А защитник с первого дня настроил против себя тех, кому он должен был понравиться.
Замена обвинителя, помимо недовольства присяжных, повлекла за собой еще один фактор, сыгравший против подсудимой. Товарищ прокурора коллежский асессор Лазаревский Сергей Иванович, назначенный обвинителем, в Череповец приехал недавно, сменив уволенного Виноградова. До этого Лазаревский служил в Вологодской губернии и, соответственно, наших раскладов, а также симпатий и антипатий не знал. Это Книсниц покойного Сомова не слишком-то уважал, да и я, когда передавал дело Эмилю Эмильевичу, выразил восхищение Зуевой — вот, мол, конечно, женщина совершила убийство, но заслуживает уважения! Не сомневаюсь, что «заразил» своим мнением и прокурора. У Книсница не было причины симпатизировать Зуевой. Но в тоже время, у него не было причины относиться плохо к Любови Кирилловне. В обвинительной речи он, разумеется, все бы сказал по делу, но именно что по делу — без пафоса, и без апеллирования к чувствам.
Безусловно, судебный следователь и прокурор должны быть бездушными и безучастными. Но мы тоже люди. Поэтому, с точки зрения объективности правосудия, на дело об убийстве Сомова нужно посмотреть свежим взглядом, не замутненным симпатиями-антипатиями.
А что увидел «свежий взгляд» нового обвинителя, ознакомившись с делом? Разумеется, умышленное убийство, совершенное с заранее обдуманными намерениями. Вон, даже за пистолетом съездила. А то, что барышня решила защитить свою честь, это уже дело десятое. Если каждая несправедливо уволенная гувернантка начнет стрелять в бывшего работодателя, то что же тогда начнется? К тому же, убили не простого помещика и дворянина, а Предводителя уездного дворянства! Пусть и не политическое, а уголовное преступление, но все равно, в уездных масштабах Предводитель — фигура!
Вполне возможно, что там, где раньше служил Лазаревский, Предводитель дворянства и был уважаемым человеком, но не у нас. И еще — у покойного остался малолетний ребенок, молодая жена. Так что, адвокат, отстранив прокурора, совершил не тактическую, а стратегическую ошибку.
Лазаревский дело изучил, процесс возобновили. И первым, кого вызвали в качестве свидетеля, был ваш покорный слуга. Почему меня? Тут все просто. Ведь изначально я занимался жалобой Зуевой, в которой она требовала извинений со стороны Сомова, а также выплату ей жалования.
Изложив обстоятельства дела, я ждал какого-нибудь важного вопроса со стороны защиты. Но отчего-то защитник не стал акцентировать внимание на моем разговоре с дворецким. Он даже не потребовал провести очной ставки в зале суда. А имел полное право. Будь я на месте Топильского, то заранее заронил бы среди присяжных заседателей червь сомнения — а не сынок ли покойного Предводителя подкинул под подушку гувернантки кольцо?
Но адвоката больше интересовало — что сделал следователь для проверки жалобы? Почему не сумел защитить безвинную женщину?
Спрашивается, зачем говорить об этом сейчас? Обличить судебного следователя, укорять его в черствости и бездушии, из-за чего женщина пошла на преступление — очень правильная идея. Только не следовало вылезать с этой идеей прямо сейчас, а поберечь ее для своей речи, когда в заключение судебного заседания адвокату дадут слово для защиты. Вот, там бы Топильский и говорил, и обличал меня, сколько влезет, а я бы слушал, вздыхал и помалкивал. Сейчас же вопрос адвоката напоминал преждевременный выстрел из засады. И засаду выдал, и стрелял зря.
Нет, так нельзя. Свои действия я перечислил, обозначил время, посетовал, что из-за болезни господина Сомова не сумел встретиться с ним при жизни, не смог повидаться с самой Зуевой, а строить версии без разговора с жалобщицей (ну, пусть истцом) и объектом жалобы — нелепо. Зато присяжные заседатели укрепились в мысли, что гувернантка могла бы немножко и подождать, пока следователь занимается ее жалобой. А Чернавский, известный своей дотошностью (не я придумал, пересказал потом один из присяжных), правду бы отыскал. И чего она сразу за пистолет-то схватилась?
К слову — когда упомянул о «болезни» Сомова, по залу прошел легкий смешок, а адвокат удивился — с чего это вдруг? А я сделал вывод, что столичный защитник, готовясь к процессу, ограничился тем, что ознакомился лишь с бумагами. Почему-то не попытался навести справки о личности жертвы, а ведь мог бы. Сидел несколько дней в гостинице, непонятно, чем он там занимался, а мог бы погулять, поговорить с людьми. Да хоть бы у своей подзащитной справился — что за человек был покойный Николай Сергеевич Сомов?
Сегодня шел восьмой день процесса. Всем осточертела и госпожа Зуева, и адвокат. Думаю, присяжные уже подумывали о том, чтобы самим прикончить обвиняемую. А заодно и присяжного поверенного.
Дворецкий Павлов наотрез отказался признаваться, что он сказал судебному следователю о разговоре отца с сыном касательно кольца. А что вы хотели? Топильскому следовало устроить между нами очную ставку, вот тогда присяжные убедились бы, что правда на стороне следователя. А что теперь? Еще один выстрел пропал вхолостую.
