Татарский удар - Идиатуллин Шамиль (мир бесплатных книг .txt) 📗

Володя тем более не терзался. Завершив разгон своих людей, он отколупнул очередную симку от очередного телефона, смахнул этот мусор под ноги и достал предпоследний телефон. С виду такой же, как остальные, — с пухлым серебристым корпусом и без внешней антенны. Ну кто, в самом деле, обратит внимание на то, что мобила чуть толще, а дисплей у нее чуть уже, чем принято у современных моделей, и на корпусе никак не обозначена фирма, выпустившая телефон. И уж совсем невозможно догадаться, что из множества кнопок рабочей у аппарата является только одна — с изображением зеленой трубочки, и срабатывает она лишь после того, как аппарат признает единственного хозяина, прижавшего большой палец правой руки к экранчику. Эта тонкость неделю назад позволила Володе минут пять доставать Фимыча расспросами о том, что будет, если он, Евсютин, в рамках откоса от неизбежного призыва в партизаны оттяпает себе большой палец или просто порежет его безопасной бритвой. Фимыч похохатывал и отмахивался. Теперь черед отмахиваться пришел для Евсютина. Ему было не до хохотков. Впрочем, плакать он тоже не собирался. Капитан тронул экранчик и нажал вспыхнувшую зеленым кнопочку вызова предпоследнего на сегодня абонента.

7

Овчинников ворвался в кабинет Гильфанова через две секунды после того, как тот взял трубку. Алексей прекрасно знал, что обожаемый начальник подобен Юлию Цезарю во многом, но не в способности сочетать разговор по телефону и общение с окружающей действительностью. Поэтому Овчинников принялся настойчиво сигналить руками и лицом, а потом нетерпение его порвало чуть ли не пополам, и он заговорил в полный голос. Но сразу осекся — не столько из-за страшной гримасы руководителя, сколько из-за того, что понял, с кем Гильфанов говорит.

Евсютин, возможно, загордился бы, узнав, что отправил знаменитого нордическим хладнокровием Гильфанова почти в грогги: Ильдар просто растерялся, когда снял трубку и услышал голос безнадежно потерянного Евсютина-Куликова. Впрочем, Евсютину не до гордости, а Гильфанову не до рефлексий. Разговор получился почти простым и почти откровенным.

— Слушай, Гильфанов. Это Евсютин. Ты не перебивай, слушай. Я быстро. Значит, вещь такая. Меня втемную использовали, как лоха, а мне это не надо. На себя плевать, мне семью жалко и народ, которых припутал. Ты их не трогай, а я тебе пригожусь.

— Кого не трогать, Володя?

— Никого из местных не трогай, пожалуйста. Дай им уйти.

— Блин, Володя, что за дела? Я сижу, никого не трогаю, примус, понимаешь, все такое, ты звонишь, чего-то просишь… Ты где вообще? Подъезжай в контору. Или давай я к тебе подъеду?

— Ильдар-абый, родной, айда без дурки. Ты знаешь, я знаю. Все же понятно. Будем говорить?

— Если есть о чем говорить, давай говорить. Без соплей и свиста. Ты ведь сказать чего-то хотел? Говори.

— А я и говорю. Не трогай местных, пожалуйста.

— С чего бы?

— Они никто не в курсе, я был только в курсе, и то, оказывается… Ладно. В общем, сегодня спецгруппа работала, не знаю откуда, но явно из центрального аппарата.

— Ну, это и ежу…

— Я молю, не перебивай. Я их не знаю никого, только одного — парень, который с «быком» магдиевским схлестнулся. Он, короче, из Самары, прикомандированный, хрен знает зачем, загубили мужика ни за хрен. Витя Семенцов, капитан, кажется. Из конторы.

— И что?

— Да ничего, блин. Ильдар-абый, я в дороге уже, с семьей. И еще ребята, которых я втянул, тоже в дороге. Я тебе обещаю, я тебе всё, что знаю и могу узнать, солью. Ты только сейчас ничего в наш адрес не делай.

— Да чего я сделать могу-то?

— Все ты можешь. И я тебе клянусь, если хоть что-то сделаешь, ничего от меня не получишь. Я сдохну просто, и все. Я клянусь, слышишь?

— Слышу, не ори. Шахид, блин.

— Я не шахид, я кретин. Но если все будэ чотко, я тебе через три дня все солью. Сам, без всяких.

— А если не сольешь?

— Ильдар, я клянусь. И потом, тебе сейчас Семенцова мало, что ли?

— Это типа жест доброй воли, что ли?

— Это откуп мой. Мы договорились?

— Я подумаю, Володя. Может, подъедешь?

— Потом, ладно, Ильдар-абый? Пока. — Гильфанов медленно поднял глаза на Овчинникова:

— А-фи-геть. Знаешь, кто звонил?

Леша, который, насколько мог уследить занятый разговором полковник, успел куда-то убежать и вернуться с распечатками в руке, ответил в тон:

— А знаете, кому он звонил до вас? — и хлопнул распечатки на стол.

Гильфанов перечеркнул лист взглядом, вскочил, отодвинул лист на вытянутой руке и прочитал еще раз, уже внимательнее и спросил:

— Он что, по обычной линии трепался?

— Не, по «Грозе-2».

— А, — сказал Гильфанов. Сигнал системы мобильной связи «Гроза-2», которая обслуживала только элиту главуправлений ФСО и ФСБ, считался принципиально не поддающимся декодированию и расшифровке. КГБ Татарстана не собирался оспаривать это утверждение — но и не педалировал то обстоятельство, что замруководителя ГоссвязьНИИ Вадим Елевич, курировавший создание системы, выходец из казанского НПО «Волга», и до сих пор поддерживает кое-какие связи со старыми друзьями.

— Ну, силен Вован. — Гильфанов пробежал текст глазами еще раз. — Ему не оперативником, а спикером быть. В совете старейшин. Слушай, Леш. Он мне тут наобещал разного — и если вот это вот, — Гильфанов потряс листом, — не функельшпиль, то мы можем ждать… Много разного. Раз такая пьянка, давай-ка отменяем в поезде всё, пока не поздно.

— Поздно, Ильдар Саматович, — нервно усмехнулся Леша. — Поезд, натурально, ушел, так… две минуты назад, и команда пошла.

— Так отзови, — нетерпеливо сказал Гильфанов. — Кто там тараном?

— Ракипов.

— Ё! — Гильфанов застыл, соображая, а потом вскочил, сдирая пиджак со спинки кресла. — Машину, зеленую улицу, поезд тормознуть до Юдина.

И бросился вон из кабинета.

…Кошмар кончился так же быстро и нелепо, как возник. Казалось, полжизни — потом выяснилось, что полминуты, — Лена просидела, впившись ослабевшими руками и глазами в наброшенную на стол голубую скатерку. Поднять глаза на страшного Сергея Ризаевича и Вальку она собиралась только тогда, когда будет уверена, что ее взгляд не напугает дочку до полусмерти.

Но успокоиться не получилось — сердце очумевшим дятлом билось в горле, мешая дышать, а ниже ничего не чувствовалось — даже плотно прижавшейся Светки (она-то поняла, что происходит). Был только подловатый сладкий холод, который не исчезал, а полз выше, к плечам и голове. Челюсть уже начала неметь, все стало прозрачным, медленным и ненастоящим — кажется, даже поезд замедлил ход и остановился.

Сейчас только этого не хватало, с замороженной досадой подумала Лена и попыталась вспомнить, где лежит валидол — в сумочке или кармане пиджака, повешенного на крючок. Эту мысль — первую отчетливую за последнее, казалось, десятилетие, — сбил странный стук в дверь. Сергей Ризаевич, державший ладонь у Валькиной пушистой головы, замер, потом как-то сразу оказался у двери, причем Валька сидела у него на сгибе левой руки. Правой рукой он коснулся откинутого стопора, который не позволил бы двери отъехать больше, чем на десять сантиметров, повернул собачку замка и мягко устроил щель во внешний мир.

Увиденное там, похоже, его поразило. Сергей Ризаевич издал непонятное восклицание, отщелкнул стопор, толкнул дверь влево и тут же повалился на колени — перед этим раздался звонкий шлепок, словно скалкой с размаху ударили по толстому кому сыроватого теста.

В купе стало шумно и суматошно, с криками ворвались несколько человек в черной одежде и с оружием, кто-то выскочил обратно, кто-то поволок упавшего Сергея Ризаевича в коридор.

Лена поняла, что умирает, а девок своих так и не видит, и громко, с тоской завыла — и лишь после этого обнаружила, что в левое плечо ей давно воет Светка, а смутно знакомый рыжий дядька сует Лене в руки трубящую во всю глотку, но невредимую Вальку. Лена стиснула ревущих девчонок и принялась целовать их родные глупые головы, потом вдруг вспомнила, что рыжий — это Гильфанов, которого Вовка показал ей на последнем новогоднем собрании в ДК Менжинского и шепнул на ухо: «Полюбуйся — самый хитроумный и опасный человек в округе». И получается, этот опасный человек вернул Лене Вальку и вообще все. Лена, не выпуская девок из рук, с усилием поднялась, попыталась что-то сказать Гильфанову, но просто ткнулась ему головой в слегка колкую шею и наконец смогла нормально заплакать. Гильфанов неловко похлопал ее по горячей вздрагивающей спине левой рукой — с правой он не успел скинуть темляк резиновой дубинки — и тихо сказал: