Честное пионерское! 2 (СИ) - Федин Андрей (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt, fb2) 📗

—…Пока более сообразительные конкурентки тебя не опередили, — добавил я.

Вдруг сообразил:

— Или ты боишься?

Я заглянул в Надины глаза.

Мишина мама опустила взгляд.

— Точно, — сказал я. — Испугалась. Сколько, говоришь, тебе лет? Тридцать? А ведёшь себя, как пятнадцатилетняя девчонка.

Покачал головой.

— Хотя нет, нынешним девятиклассницам уверенности в себе и наглости не занимать.

Надежда Сергеевна неуверенно улыбнулась.

— Мишутка, иногда мне кажется, — сказала она, — что это тебе тридцать, а мне всего лишь десять лет. Отчитываешь меня, как ребёнка. Хотя ведь это я должна тебя воспитывать… наверное.

— Мама, ты мне зубы не заговаривай, — сказал я. — Признавайся: хочешь выйти замуж или нет?

Надя сложила на животе руки, взглянула на меня из-под бровей и буркнула:

— Хочу.

— Тогда в чём проблема? Что тебя пугает?

Иванова вновь закусила губу.

— Ты ведь уже была в загсе, — сказал я. — Знаешь, что там совсем не страшно. Поставишь подпись в документе, наденешь золотое кольцо, поцелуешь жениха — всего-то делов, ничего нового. Не говори только, что ещё не целовалась с Виктором Егоровичем. Вон, до сих пор губы опухшие.

Надя прикоснулась к своим губам — будто автоматически. Но не повернулась к зеркалу, чтобы проверить моё утверждение. Снова тоскливо вздохнула.

— Я… не из-за этого, — сказала она.

И замолчала. На настенных часах с едва слышным щёлканьем перемещалась секундная стрелка. За тюлем о стекло билась невидимая сейчас для меня муха. С улицы доносился гул проезжей части. В темном прямоугольнике окна то и дело появлялись отсветы автомобильных фар. На экране телевизора мелькали чёрно-белые человеческие фигуры (звук я отключил). Я смотрел на Надю Иванову. И мне чудилось, что сейчас я не разговаривал со своей формальной матерью о её будущем замужестве, а вернулся со школьного родительского собрания и теперь проводил дознание, беседуя с одним из своих детей.

— Ну? — подзадорил я Надю. — Сказала «а» — говори «б». Договаривай. Чего испугалась?

Постучал пальцем по столу.

Надежда Сергеевна дёрнула плечами.

— Я… просто… подумала, — сказала она, — а вдруг… вы вместе не уживётесь? Вдруг ты не хочешь, чтобы у нас дома появился посторонний мужчина? Станешь ревновать, мучиться… или тебе придётся терпеть его только ради меня. Ты меня любишь — я знаю. Мне кажется, что ты будешь молча страдать… из-за меня.

Надя шумно выдохнула.

«Из-за меня, меня, меня», — будто эхо повторялись у меня в голове её слова.

— Мммда, — произнёс я.

Потёр рукой нос — Надежда Сергеевна вздрогнула, бросила взгляд на букет гвоздик.

— Интересная… точка зрения, — сказал я. — Признаюсь, больше переживал, что это твой Витя от нас сбежит. Я ведь у тебя тоже не подарок. Не каждому по силам терпеть малолетнего наглого умника. А ведь я ещё и в подростковый возраст не вошел. Представляешь, что будет, когда мне гормоны по мозгам ударят?

Надя мотнула головой.

— Нет. Он не сбежит. Ты ему нравишься. И Павлику тоже.

Она улыбнулась.

— Мне кажется, он тебя немного побаивается, — сказала Надежда Сергеевна. — Будто ты мне не сын, а отец — его будущий тесть. Ты ведь и сам, наверное, заметил, что Витя у тебя спрашивает на всё разрешение. Он мне признался, что чувствует себя нашкодившим ребёнком, когда ты на него смотришь вот так, как сейчас. А ещё…

Иванова замолчала, посмотрела поверх моей головы, закусила губу.

— Что, ещё?

— Ещё… он хотел бы тебя усыновить, — сообщила Надя.

— Он так сказал?

Надежда Сергеевна кивнула.

«Михаил Солнцев, — мысленно произнёс я. — Солнцев — неплохо звучит. Привычно». Я вновь прикоснулся к носу — спрятал под рукой улыбку. Потому что показалось: мою радость Мишина мама сейчас не поймёт. Мне почудилось, что Надежда Сергеевна чувствовала себя… виноватой — вот только я не понимал, в чём. Опустил взгляд, вновь взглянул на Надины подарки, сложенные на журнальном столике — на книги, на коробочки с безделушками, на прибалтийские духи, на бумажные свёртки (с одеждой?). Отметил, что бордовый мужской галстук в этой куче смотрелся лишним. Я вспомнил, что точно такой же сегодня днём видел на папе.

— Мишутка, не молчи, — попросила Иванова.

— Знакомый галстук, — сказал я. — Тоже подарок?

Надежда Сергеевна посмотрела на стол.

— Нет. Витя… Виктор Егорович его у нас позабыл. Снял его… когда помогал мне мыть посуду.

Надя двумя короткими шажками приблизилась ко мне, смотрела сверху вниз. Её тень удлинилась, накрыла журнальный столик и разложенные там вещи. Я откинулся на спинку кресла, вернул на своё лицо маску спокойствия. Прикидывал, какую реакцию на папино предложение покажу Мишиной маме: радостное потирание ладоней выглядело бы сейчас, на мой взгляд, неуместным. Быть спокойным оказалось несложно. Потому что я вдруг почувствовал усталость — приятную, будто после хорошо выполненной, утомительной работы. Не спускал глаз с Нади Ивановой. Заметил, что Надежда Сергеевна выглядела несчастной, будто не готовилась выйти замуж, а подала на развод.

— Мишутка, ему ведь не обязательно тебя усыновлять, — сказала она. — Он не будет это делать… если ты не захочешь.

Я махнул рукой.

— Пусть усыновляет. Если сможет.

Мысленно прикинул, что знал о процессе усыновления: оказалось, что не так уж и много — особенно о том, как этот процесс происходил в Советском Союзе. В прошлой жизни я не развёлся с женой, хотя несколько раз был в шаге от такого решения. И не усыновлял чужих детей (вот об этом я раньше даже не помышлял). Да и меня никто не пытался усыновить. Тётка часто грозилась меня «сдать в детдом», но стать её законным наследником не предлагала (я лишь сейчас впервые задумался о такой возможности — раньше не представлял, что мог бы называть «папой» и «мамой» кого-либо, кроме своих умерших родителей).

— Вот только у нас, боюсь, возникнут проблемы, — сказал я. — С папашкой. С тем — с магаданским.

Кивнул в сторону своей комнаты, где на стене всё ещё висела фотография со свадьбы Ивановых.

— Сомневаюсь, что мы так просто лишим его родительских прав. Да и разговаривать с ним на эту тему неудобно — физически: далековато от нас Магадан. Как и не факт, что гражданин Иванов всё ещё обитает в том городе. Быть может, он уже где-то во Владивостоке, а то и сидит… «в местах не столь отдалённых» — такое тоже возможно.

Я махнул рукой.

Сказал:

— Ладно, как-нибудь переживём.

Взял со стола галстук — однотонный. Видел сегодня, что папа носил его с простой белой рубашкой. Представил, как «покоробило» бы от подобной «безвкусицы» мою супругу (бывшую?). Та мне всегда твердила, что однотонные галстуки носят только если рубашка с принтом. Вспомнил, как жена доказывала, что цвет прикрывавшего пуговицы рубашки аксессуара имел значение — бордовый символизировал «высокий социальный статус» владельца (она мне дарила синие, значившие: «стабильность, уверенность, спокойствие»). Прикинул, слышал ли папа о символичности цвета. Или же, как и я, при выборе расцветки аксессуаров ориентировался на собственный (неидеальный) вкус?

— Не будет у нас из-за него никаких проблем, — сказала Надя. — Теперь.

Я вопросительно вскинул брови.

Надежда Сергеевна резко вдохнула, будто приготовилась к долгим объяснениям. Но вдруг словно что-то сообразила — выпустила из лёгких воздух.

Сказала:

— Мишутка, подожди минуту. Я сейчас.

Надежда Сергеевна торопливо подошла к шкафу, открыла дверку антресоли, достала оттуда красивую яркую коробку — отбросила её крышку. Я наблюдал за тем, как Надины пальцы ловко перебирали сложенные пополам листы бумаги, новые и распечатанные конверты, поздравительные и наградные грамоты и прочую «ценную» макулатуру (которую я не опознал, наблюдая за Надиными действиями из кресла). Надежда Сергеевна неразборчиво бормотала себе под нос слова и словосочетания (точно перечисляла названия найденных в коробке документов). И вдруг замерла — извлекла из стопки бумаг зелёную картонку.