Попытка возврата - Конюшевский Владислав Николаевич (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
И я начал выдавать усатому вождю свою версию событий. Сказал, что будет, когда мы зарвемся и немцы ударят. Даже на карте показал, как это будет. Сгустил краски. Сильно сгустил. В моей версии фрицы дошли Сталинграда и перешли Волгу. Когда же из-за бешеных потерь с Дальнего Востока сняли слишком много войск, туда ударила Япония. И тоже показал на карте. Прикрыв глаза, вещал как авгур, загробным голосом про упырей-генералов, готовых за звездочку на грудь или ромб в петлицу положить все население страны. Про карьеризм и вранье. Про то, что в результате потери грозненской и бакинской нефти самолеты практически перестали летать. Ну и танки, соответственно, ездить. В общем, обстановку нагнетал до предела. Сталин так впечатлился, что опять пробовал раскурить незажженную трубку. Берия ежеминутно протирал пенсне, при этом что-то записывая в большом блокноте. Это он что, меня конспектирует, что ли? Ну-ну. Когда закончил вещать, еще минуты две стояла тишина. Не верить мне сидящим передо мной людям резону не было. До этого говорил только правду, вот их и накрыло. А ведь они считали, что дела только стали налаживаться. Тут верховный наконец подал голос:
– А в ваших видениях не было хоть намека, как этого можно избежать?
– Вы знаете, товарищ Сталин, я видел несколько вариантов событий. Вам сейчас рассказал самый плохой. Он, так думаю, произойдет, если никаких мер прямо сейчас приниматься не будет. Был еще один вариант…
И начал рассказывать вторую версию событий. Как самолеты взлетают с раскисшей земли и перехватывают немецкие армады, идущие со стационарных аэродромов. А взлетают потому, что поверх грязи лежат металлические ячеистые ВПП. Как расстреливают генерала, загнавшего бойцов от большого ума атаковать позиции врага без артподготовки и разведки. Как наши войска строят глубоко эшелонированную активную оборону. Именно активную. То есть не держат тупо удары в лоб, а сами маневрируют, отсекают и уничтожают наступающего врага. Как противотанковые орудия не растягивают по всему фронту, а собирают их в маневренные узлы обороны. Как бойцы с гранатометами жгут немецкие танки. Как снимают маршала, допустившего большие неоправданные потери. Трындел минут сорок, наверное. Раза три горло пересыхало так, что прикладывался к графину с водой. Виссарионыч во время рассказа задавал вопросы. На некоторые я пожимал плечами, на некоторые отвечал. Когда закончил, Сталин прошел по кабинету и, тяжело вздохнув, тихо себе под нос сказал:
– Как много нам придется менять… – А потом уже громче, обращаясь ко мне: – Хорошо. Я принял к сведению все, что вы мне сейчас сказали. А вот вы сами, без помощи, так сказать, – тут он усмехнулся, – потусторонних сил, что можете сказать? Неужели у нас в армии настолько плохо? Мне докладывают совсем другое. Существуют, конечно, временные трудности и промахи, но не настолько же.
– Разумеется, Иосиф Виссарионович, не настолько. Только я все время в войсках провожу и могу рассказать то, что видел своими глазами.
И рассказал. Про то, как штурмовики без прикрытия переправу пытались бомбить. Так до нее даже не долетели – всех положили. И как совершенно целые танки, только потому, что их погнали маршем и не озаботились снабдить топливом, – подрывали, чтоб врагу не достались. И как один комдив не поддержал своего соседа, который вырвался вперед. Причем не поддержал то ли из тупости, то ли из зависти. И дивизию соседа перемололи. А потом принялись и за второго, который без приказа в носу поковырять не может. Рассказал еще много чего.
Вождь только желваками играл, слушая, да периодически с Берией фразами по-грузински перекидывался. Лаврентий Павлович иногда кивал, иногда пожимал плечами и что-то записывал. Потом верховный жестом руки меня остановил.
– Я понял… Видите ли, Илья, ваши группы докладывают нам общую обстановку на фронтах. Те частности, о которых вы говорили, идут в докладах достаточно редко. Мы это изменим. Я так думаю, что даже из-за такого, на первый взгляд, мелкого головотяпства и непрофессионализма может произойти ваш первый вариант. Что ж, будем больше работать, чтобы быть в курсе всего. А сейчас у меня еще один вопрос к вам – что это за смесь вы придумали? Судя по докладу, что мне предоставили, это вообще – библейский огонь с небес или жупел какой-то. Это что – тоже из разряда озарений?
– Так точно, Иосиф Виссарионович!
И я начал рассказывать про напалм. Вождь, слушая меня, даже повеселел, только в конце спросил:
– А почему напалм?
– Вы знаете – я даже не могу сказать… само собой это непонятное слово в голове появилось…
– Ну ладно, напалм так напалм. Звучит достаточно грозно, хоть и непонятно.
А потом, повернувшись к Берии, приказал:
– Лаврентий, это очень сильное оружие. Тут режим секретности должен быть как с реактивными установками, даже выше. Так что займись.
Комиссар кивнул и опять застрочил в блокноте. Тут я вспомнил про летунов, которых ненароком подставил.
– Товарищ Сталин! Разрешите личную просьбу?
Дождавшись удивленного кивка, продолжил:
– Тех летчиков, что из-за меня сняли с фронта, куда денут? Они опасаются, что хоть и дали подписку о неразглашении, их все равно могут на Колыму отправить. Вот я и хотел сказать – это только моя вина и нельзя ли обойтись без крайних мер?
Виссарионыч даже рассмеялся:
– Вы что, Илья, нас за людоедов считаете? Ничего с ними не будет. Хоть сведения и секретные, но вам могу сказать – на Чукотку они переведены. Нам союзники самолеты будут поставлять, так эти летчики их перегонять будут. Поближе к фронту. Ну а сами уже воевать не будут. Мы не можем допустить, чтобы человек, знающий секрет напалма, попал к немцам. А у летчика судьба такая, что в любой момент сбить могут над вражеской территорией. Так что они вам только спасибо должны сказать – теперь все живыми после войны останутся.
Покачивая головой и еще улыбаясь, Сталин подошел к столу и, видно, нажал какую-то кнопку, потому что через несколько секунд дверь открылась и зашел Поскребышев с папкой в руках. Отдав папку, он моментально смылся, а вождь извлек из нее маленькую красную книжечку. Точнее, корочку какого-то удостоверения. Открыв и почитав, что написано внутри, он поманил меня пальцем и, когда я подошел, протянул ее со словами:
– Есть мнение, назначить вас моим личным порученцем.
И видя, что я уже открыл было рот, жестом пресек возражения и продолжил:
– Вы остаетесь в группе Колычева и отныне будете не только моими глазами и ушами на своем участке фронта, как это было раньше, но также можете самостоятельно принимать решения, исходя из обстановки, или отменять глупые приказы, наподобие тех, о которых вы упоминали. Ну а если вам попадется такой комдив, который не поддержал своего соседа, как вы говорите его фамилия?
Я никаких фамилий не называл, но тут пришлось расколоться.
– Так вот, если вам попадется такой вот Дробенко, то вы можете привлечь его к суду военного трибунала. Или самостоятельно разобраться с ним, на месте.
Вот так ни хренаськи себе! Это кем же я теперь становлюсь? Никого привлекать к суду мне не хотелось. Тем более разбираться на месте. Хотя… с другой стороны, такие фрукты иногда встречаются, что их тут же шлепать надо, чтоб другие в живых оставались. Но все равно как-то не по себе. Становиться вот таким вершителем судеб было страшновато. Сталин же продолжал дальше быть Дедом Морозом, раздаривающим подарки.
– Вы после нашего разговора подойдете к товарищу Поскребышеву, он скажет – куда вам подойти за ордером. Так как память к вам не вернулась, а у человека должен быть дом, то мы решили, что квартира в Москве будет хорошим подарком Герою Советского Союза.
Офигеть! Надо же, на халяву хату в первопрестольной отхватил. Я про это даже и не думал. Зачем мне квартира, когда все время провожу на фронте? Но если так все повернулось, отказываться точно не буду. Теперь, приезжая, не в гостиницах кантоваться придется, а в личных апартаментах. Блин. А может, и не в личных, может, это комната в коммуналке будет? Хотя вряд ли усатый будет на мелочи размениваться.
