Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
— Да получается, что одним из юнаков этих и сам я буду в скором времени. На совете давеча так определили.
— Совет, совет… Вот и я о нем тоже собирался, — десятник по-птичьи обернулся к двери зрячей стороной лица, заколебался заметно.
— А ты по-прежнему в этой келейке пребываешь?
— Не гонят пока что. Может, во дворе посидим, княже? Вечер уж больно хорош.
— Это правда.
Направляясь к выходу, Кирилл улыбнулся украдкой чему-то своему. Чему-то сокровенному.
— Отец Власий… — вполголоса продолжил Залата, устраиваясь на лавочке и озираясь. — Давай-ка я на ту сторону пересяду, княже, а то мне тебя видеть несподручно. — он мельком указал на пустую глазницу. — Да, так вот. Отец Власий — архимандрит который — и так-то меня выспрашивал, и этак-то выведывал. Ух и въедливый до чего — прямо-таки не человек, а клещ какой! Димитрий — тот все больше молчал да исподлобья глазом своим буровил. Мастер Георгий же — кто да где в том бою пребывал, да как действовал, да об оружии всякую мелочь дотошно. Либо сам оружейник, либо мечник изрядный, а то даже и десятник. Хотя нет, бери выше: ухватки такие, что и на сотника потянет.
— Да он, пожалуй, всё сразу.
— Ага, похоже на то. А потом Ворон две косицы свои эдак на грудь перекинул, пальцем к челу прикоснулся и говорит: «Зри сюда». А сам придвинулся да на меня уставился. Веришь, княже, впервые увидел я взгляд такой у человека. Потом чую — будто бы плыву да вот-вот и усну. Насилу превозмог. А Ворон вроде как удивился чему-то — и давай с отцом Власием шептаться…
Он вдруг умолк.
— А дальше-то что? — спросил Кирилл.
— Доброго вечера, отец Никита! — сказал Залата, приподнимаясь.
— И вам со князем того же. Постарайтесь не долго, голубчики мои, — скоро уж станем на ночь затворять.
Голова нового лекаря кивнула им из темного проема и убралась обратно.
— Да… Так вот, пошептались они, а потом мастер Георгий этот о моем наставничестве речь повел. Старцы согласились — с охотою, как я приметил, — а отец Варнава и благословил. Правду скажу: я все время вину испытывал, которой вроде как и не было. Да и сейчас тоже.
— А и не было ее, десятник.
— Кто знает… Тебя, княже, — не обессудь — тоже трясли так?
— Если и не совсем так, то близко к тому. Мыслишь, не вправе были — что с тобой, что со мною?
— Не только что вправе, а ежели по службе, так даже и обязаны… Воители-Хранители! Прости, княже: ты меня видеть для чего-то хотел, а я сразу о своем разговор завел.
— Да ладно. До отъезда еще сколько-то дней пройдет — ржа от безделья вконец разъест. Я бы с дорогой душой на мечах поупражнялся, давно мечтаю. Да чтоб именно с тобою — что скажешь, мастер-наставник?
— На мечах… А ты куда собрался-то?
— В Гуров. На денек-другой, не более. Может, пожелаешь со мною вместе?
— Уж извиняй, княже… — он помолчал, потом проговорил глухо и как-то отстраненно: — Не ждет меня дом в Гурове — нет его да и не было никогда. А в сотне кому я нужен такой? Десяток же мой вон там, за этими стенами на погосте лежит рядом с десятком Бориславовым и с ним самим. Без меня только. Вот оно как вышло-то… Да, а на мечах — отчего бы и нет? Тут даже отец Никита слова супротив не молвит — ну разве перед тем для порядку кучу всяких лекарских наставлений огласит. Хотя постой-ка: оружие-то всё под замком, а отец ризничий — ровно Кощей какой. На палках, может быть?
— То моя забота. Я прямо с утречка к отцу Варнаве…
От дверей послышалось осторожное лекарево покашливание.
Кирилл поднялся и протянул руку:
— Ну, доброй ночи тебе, мастер-наставник Залата!
Творец этой несуразной, хоть и весьма величественной колесницы явно задумывал ее стать достойной самогó Властелина Всея Экумены. Однако в процессе созидания то ли охладел к собственному великому замыслу, то ли попросту умер, а невосприимчивые к эпичной красоте приземленные соратники ограничились тем, что худо-бедно обеспечили транспортному средству способность передвигаться на своих огромных колесах. Неизвестно кем разработанные удивительной мягкости рессоры чутко отзывались на малейшие изъяны дороги долгими волнообразными колебаниями вверх-вниз и глубокими поклонами корпуса во все стороны. В итоге к концу пути отца Паисия укачало основательно.
Возница что-то прокричал, а монументальная повозка, дернувшись в последний раз, наконец-то остановилась. Лекарь с усилием высвободился из мягких глубоких объятий подушек сиденья и опасливо начал спускаться со своей высоты по шаткой лесенке. Возница почесал затылок, повторил возглас на другом, но тоже неизвестном италийском наречии. Вновь подумал. Старательно выговаривая латинские слова, сообщил:
— Venimus, domine! Особняк благородный Маркус, он есть!
— Desine, carissime! — ворчливо отозвался отец Паисий, поводя плечами, морщась и оглядываясь вокруг. — Я уже и сам успел заметить наше прибытие, спасибо. А здесь мало что переменилось… Послушай, отчего ты не говоришь хотя бы на тосцийском или, как вы его именуете, тосканском наречии? Латину же, мне хорошо помнится, в Новом Риме обязаны были знать даже погонщики мулов. И вот тут уже многое переменилось. Весьма и весьма…
— Я вырос до granni… а-а-а… до взрослый в Палермо… на латина это есть Панормус. Это есть город на полуночь остров Сицилия… а-а-а… не знаю, как назвать на латина.
— И не надо. Может, снизойдешь ко мне со своей вершины, чтобы я смог расплатиться с тобой?
— Простите, домине! Уже vitti vitti спускаться! Быстро, да…
— Четыре сестерция, как и договаривались — верно? Ибо я до сих пор не уверен, что правильно понял тебя, любезный.
— Да, домине, есть всё верно, именно так. Буду вас aspittari… а-а-а… подождать?
Отец Паисий опять повел плечами, поморщился:
— Нет. Поклажу мою сложи вот здесь — и можешь быть свободен.
Кончиками пальцев он задумчиво огладил бронзовый дверной молоток в виде клюющей птички, мимоходом хмыкнув вослед неким воспоминаниям, и привычно простучал, как когда-то: «Тук-тук! Тук-тук-тук! Тук-тук!»
— Добро пожаловать, неведомый, но желанный гость! — ответно и быстро приближаясь, прозвучало изнутри. — Добро пожаловать!
Глухо защелкал замок, залязгали отодвигаемые засовы и тяжелая кипарисовая дверь распахнулась под сильной рукой. Приветливая улыбка на морщинистом смуглом лице появившегося в проеме человека мгновенно исчезла, а ладонь скользнула за спину и быстро подала какой-то знак внутрь дома:
— Кто ты, незнакомец? И откуда тебе известно…
— Кайюс! — укоризненно сказал отец Паисий. — Старый верный Кайюс! Я-то узнал тебя, хоть ты тоже изрядно изменился. Не спеши, присмотрись повнимательнее.
Названный по-прежнему продолжал переводить хмурый взляд с лица лекаря на его дорожный камзол и почему-то на изящный эфес клинка при бедре.
— Все равно не узнаёшь… Ну ладно, а если вот так?
Одной рукою отец Паисий прикрыл бороду ниже подбородка, а другую вскинул, сведя брови и воскликнув:
— Progredi et fini!
— Sanctus Antonius… — прошептал пораженый Кайюс, обрушиваясь на колени. — Nobilis Paulus!
— Так все-таки кто именно: святой Антоний или благородный Паулус? И прошу тебя, поднимайся поскорее, старый друг, ибо в нашем возрасте холодный каменный пол не слишком полезен для коленных суставов. Ну-ка помогите, мальчики! — обратился он к двум молчаливым стражникам, также возникшим в дверях.
— O Deus meus! Входите же, дон Паоло, входите! А вы оба лучше внесите все его дорожные укладки! — вмешался хранитель дома, который уже успел оправиться от потрясения и самостоятельно встать на ноги. Резво повернувшись, он заорал в сумеречную глубину внутреннего пространства:
— Приготовить гостевую комнату! Ту, окно которой выходит на атриум! В каминном зале сервировать стол, подать закуски и вино! В кухне разжечь печи для горячей ванны и праздничного ужина!
Отец Паисий подождал, пока поток распоряжений не иссяк полностью, произнес полувопросительно:
