Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (книги бесплатно без TXT) 📗
Хотел и Мишку втянуть, но тот упёрся всеми четырьмя, хотя и нахохотался над номером под слово не говорить. Такой себе гонор впополаме со стеснительностью полезли.
Владимир Алексеевич успел не только с нами, но и по слухам работать — да так, што ого! Гости зачастили, да все с именами. Любопытно! А мы таимся.
Потом раз! И дядя Гиляй нетрезвый пришёл, да сильно. Довольный!
— Н-на! — Протянул он супруге гнутый в трубочку серебряный рубель, — Сувенир!
— Егорка! — Сделав шаг, он опустил руку на голову, встрепав мне волосы чуть не вместе с черепом, — Договорился!
— Вот! — Гиляровский достал бумажник и закопался, — Аванс! Тыщща!
Несколько крупных ассигнаций протянуты мне, под округлённые глаза Нади, вышедшей встретить отца.
— Мария, — Он повернулся к супруге, с интересом и приподнятой бровью наблюдавшей за сценкой, — С купцами! В ресторане! Ух! Завтра, всё завтра! Я спать!
На следующее утро, отойдя с рассолом от похмелья, Владимир Алексеевич уточнял диспозицию.
— К двум пополудни к «Яру» едем. Аккурат к тому времени купечество начнёт собираться. Ты же хотел примелькать морду лица?
Угукаю филином, и опекун продолжает:
— Наше выступление позже будет, но к пяти вечера освободимся. Купечество почтенное, — Он усмехнулся, — к тому времени как раз разогреется зрелищем танцев и водочкой, но не успеет уйти в алкоголь всей своей головушкой. Вот середину конкурса нами и разбавили. Затем… не передумал?
— Как уговаривались, — Подтверждаю я, — у вас дома гости собираются, все свои да наши. Там. Потом Хитровка.
Дядя Гиляй хмыкает и ерзает носом, но отмалчивается на Хитровку. Я поначалу вообще хотел — на Хитровку после купечества. Сразу.
Отговорил, хотя я и упирался поначалу. Дескать, купечество в первую голову поставить, так слова никто не скажет. Похмыкают может чутка, но ясно-понятно — денюжек человек хочет заработать, а не признание чистой публики.
А вот если Хитровку после купечества поставить, поперёд творческой публики, то уже и да, такое себе клеймо на всю жизнь. Певца каторжансково. Вроде как декларация о намерениях и такое всё.
Он вообще эту часть, Хитрованскую, опустить хотел, но тут уже я совсем упёрся. Мало ли? Им лестно, а мне и пригодиться когда может.
Заранее даже чутка, как с Иваном Карпычем вышло. Теперь ого! Хрен там полезут родственнички на опеку и денюжки, да и другие всякие призадумаются.
Но тут такое дело, што публике этой лучше не должать. А то ведь спросят! Да и на крючок. Ишь, крёстный нашёлся!
А так вроде и отдам долги, да вперёд сильно, с размахом. Пусть даже и не столько тем помогальщикам незваным, а вроде как всем атаманам Хитрованским, и немножечко всей Хитровке. Но тут такая штука, што на этом и помогальщики авторитета среди своих приподнимут за помощь мне. Такое всё, закрученное.
К «Яру» подъехали с шиком, на тысячном рысаке — один из купчин расстарался, прислал за нами своего. Народ уже почти весь собрался, и публика такая, што и ого! Ково не назовёшь, все на слуху!
Тут тебе и один из Рукавишниковых, и Карзинкин Андрей Александрович, и Евдоким Жохов. А вон Крестовниковых экипаж, Дурдинский.
Не все в великих миллионах, но ого! На слуху. Жоховы вон каким паровозом попёрли! Все понимают, што эти — да! Выйдут в миллионщики.
— Ну что, орлы!? — Встряхнул нас дядя Гиляй, — Не передумали? Соберитесь тогда! Ну, как репетировали!
Собрались и сошли такие себе, со всем достоинством. Не с фанаберией дурной, а как специалисты, знающие себе цену. Владимир Алексеевич чутка за нашими спинами, вроде как свита. А не последний ведь человек на Москве! Так што внимание пусть невольно, а привлекается.
Сами в костюмчиках таких себе приличных, в руках саквояжи. После бани, да причёсанные и наодеколоненные, што куда там!
Покрутились немножечко во дворе, вроде как показали себя. Ну и купцам почтенным тоже подходили, почтение засвидетельствовать.
Но и себя блюли! Дурдин жопой повернулся, ну так и подходить не стали. Жопе ещё кланяться!
Швейцар у входа, весь в медалях и бороде до пупа, голову этак склонил перед нами. Вроде как и швейцар, а вроде как и чуть ли не адмирал моря-окияна. Ловко!
Ну мы ему и по рублику! Каждый. Вроде как не нужно, потому как не гости, а артисты приглашённые, но — жест! Для тех, кто понимает. Потому как достоинство и себя блюдём!
— Прошу, — Официант, вот ей-ей, будто из пола вырос! Вот только што не было, и жух! Строит, вежливый такой да нарядный.
Прошли к столику своему. Оно как сделали? Столы купеческие подковой поставили, и вроде как сценка мал-мала получилась перед ними. А столик наш не к самой подкове, а чуть наособицу.
А плясуны — тоже наособицу. Напротив подковы столики, но всехние, а не личные. С напитками для освежения. Мы так получаемся, промежду всех.
— Присмотри, — Велел Владимир Алексеевич одному из официантов, указав на наши саквояжи, — не дай Бог, найдётся какой завистливый дурак, так представление испортит!
Только кивнул тот, и встал так навытяжку, што куда там гвардии! Даже лейб. Но всё едино — официант, издали видно.
С почтениями лезть к купечеству не стали. Так себе, в меру — к ручке не лезли, а именно как отметились, вежественно.
К цыганам подошёл знакомым. Поздоровкались.
— Плясать пришёл? — Вроде как равнодушно интересуется Фонсо, а самого, вижу, ажно в пот чутка бросило. Ещё бы, такой соперник!
— Нет, — Улыбаюсь, — представление давать буду в перерыве, в плясках я вам не конкурент! Смеётся!
— Веришь ли! — И по плечу меня, — Аж на душе легче стало! Но совесть, зараза такая, всё равно мучает! Потому как знаю, почему плясать не можешь в полную силу.
— Ничево, Фонсо! — Зубы скалю весело, — Спляшем ещё! Не перед купчинами, так для веселья!
— И то! — Повеселел цыган, и так как-то — подобрел, што ли.
А купчины не торопятся, по залу так степенно, да друг с дружкой то шепчутся голова к голове, а то и спорят мало не до грудков. Мы же за столиком сидим, наблюдаем.
— Первый блин, — Пояснил дядя Гиляй, с превеликим интересом рассматривающий купечество. Как-то так у него выходит, што вроде как мы и не на почётном месте сидим, а сразу и не скажешь!
Такой себе человек, што ажно пространство под себя подминает. Получается так, што где он, так центр и есть. Всево!
— О судействе так толком и не сговорились, — Хмыкнул опекун, — так решили, что каждый выделит по тысяче, пятьсот и триста рублей. За первое, второе и третье места. И судят индивидуально.
— Да ладно!? — Не поверил я, тихонечко хихикая в кулак и переглядываясь с Санькой. Дядя Гиляй улыбается в усы, но кивает — подтверждает, значица.
— С другой стороны, — Хмыкнул он, — а как судить? Критериев-то нет, кроме как нравится или не нравится! Это же не состязание силачей!
— Ну… — Признал я, перестав наконец хихикать, — с другой стороны и логично получается. Первое же соревнование, какие тут критерии! А с кубками и прочим?
— Индивидуально, — С удовольствием повторил опекун, щуря глаза, — денег добавить понравившемуся танцору, портсигар золотой с дарственной надписью, перстень.
— Оно как бы и да, — Из меня полезло сомнение, — но всё какое-то такое… на милость господ купечества. Хотя с другой стороны, а мы што? Иначе?
Купечество наконец расселось, и грянула музыка, да такая задорная, што руки-ноги сами подёргиваться стали! Сложно усидеть-то!
Ан сижу, наблюдаю за плясунами. Азартно!
— Гля! — Затыкал меня Санька в бок, — На тебя смотрят! Да не плясуны, купечество! Да не гляди ты так! Они не как жирафу в зоопарке, а вроде как исподволь. Плясать кто выходит, так они смотрят на тово, а нет-нет, да и на тебя! Вроде — а как ты оцениваешь?!
— Иди ты! — Не поверилось мне.
— Сам иди!
— Вот же! Сперва не позвали, а потом за эксперта засчитали!
Потом гляжу, а и в самом деле да! Смотрят. Я было задичился, но быстро отпустило. Больно уж хорошие плясуны собрались!
