Россия за облаком - Логинов Святослав Владимирович (книги полностью .txt) 📗
– Александр Второй – освободитель, – честно рассуждал майор вслух, – в отношении этого человека у меня никаких иллюзий. Не помню, кто из современников назвал его человеком размытых действий. Очень точная характеристика. Он делал то, что нужно, но всегда наполовину и в последнюю минуту. То примется разрешать, то строгости напустит, то начнёт реформы, то притормозит. Сапёры таких суетливых называют смертниками, рано или поздно они взрываются…
– Так Александра и взорвали.
– И правильно. Нечего прыгать, как заяц по капусте. Политика не огород. Сынок его, Александр Александрович, в этом плане куда как лучше подходит на должность царя. Дурак, пьяница, хам природный, но твёрд в убеждениях и последователен в делах. А с обществом иначе нельзя, если его дёргать без толку, у народа начинается невроз и беспорядки. Вопрос в одном: как склонить Миротворца к либерализму, чтобы не было ни закона о кухаркиных детях, ни дворянского банка.
– А как насчёт того, чтобы он вам польку-бабочку станцевал?
– Понадобится – станцует, – без тени усмешки заверил майор. – Хотя в основном придётся работать с его папой. До восемьдесят первого года – прорва времени, может быть, и сработаемся. А там, глядишь, и поживёт ещё царь-освободитель. С бомбистами разобраться не так сложно. А чтобы сынку его было не обидно, что престола ждать приходится сверх назначенного историей, мы ему почечки подлечим, алкоголем ослабленные, а заодно и катастрофу на станции Борки предотвратим. Глядишь, Миротворец лет на десять подольше проживёт.
– А внуку обидно не будет?
– Это Николаю-то Кровавому? Будь моя воля, я бы его так обидел – святого великомученика! Этакую страну до революции довести – ненавижу мерзавца! Уж если ты реакционер, подобно своему папе, то не шатайся из одной крайности в другую наподобие либерального дедушки. А этот расшатал всё, что только можно. Нет, такому власти даже над кухаркой нельзя давать, иначе без обеда останешься. Впрочем, если всё у меня пойдёт благополучно, то Николай просто не сумеет применить свои разрушительные таланты. А начинать всё же придётся с Александра Второго. Так или иначе, человек он был обучаемый, просто не представлял последствий своих поступков и слишком часто пугался собственной тени. Вот скажи, чем ему помешал Шелгунов? Или Михаил Михайлов?
– Не знаю, – искренне ответил Горислав Борисович.
– Вот и я не знаю. Писали себе прокламации – и что с того? Всю их подпольщину так легко ввести в легальные рамки. Или Чернышевский… Кем он был? – кумир-однодневка. Его бы уже давно забыли. А попав на каторгу, он стал знаменем. Или полковник Лавров, Пётр Лаврович… прекрасный был специалист, математику преподавал господам офицерам. Ну, студентов водил в революционные прогулки по Невскому проспекту. И за это его в острог? Так студенты для того и существуют, чтобы шуметь. Это издержки производства, понимать надо. Покуда полковник жил в собственном доме на улице Петра Лаврова – ныне Фурштатская, – милейший был человек. А как с Нерчинских рудников бежал, то стал опасен. Кстати, «Отречёмся от старого мира» – он после побега сочинил, до этого подобные слова в его рыжую голову не приходили. Отличная песня, между прочим, но не ко времени написана, ох как не ко времени!
– Я вижу, вы хорошо подготовились к своей миссии. Только не понимаю, как вы собираетесь предупреждать революцию, потворствуя революционным демократам.
– Без подготовки за такое дело и браться нечего. Ну а с господами революционными демократами разобраться несложно. Побольше демократии, поменьше революционности, и всё будет тип-топ. Вот нечаевщину – давить! «Народную волю» – вешать! Чтобы каждый видел: вот этот – злой критик, непримиримый оппозиционер, а живёт обласканный властями, а второй, почти такой же, но преступил определённую черту, и он – преступник, для него – петля! И сразу весь революционный процесс станет легитимным.
– И народные движения тоже? Бездненская катастрофа…
– Это особь статья. Генерал Апраксин – дурак, кровопролития можно было избежать. Впрочем, это частный случай, их было не так много. С крестьянством работа будет вестись в другом направлении. Отмена круговой поруки, разрушение общины, собственность на землю вместо подушных наделов… Всё это безобразие искусственно сохранялось властями до самого девятьсот пятого года, когда уже было поздно пить боржоми. Разумеется, массы крестьян начнут разоряться, но при этом у них всегда будет выбор: отход в города или переселенчество…
– Вам не кажутся чудовищными подобные статистические выражения? Крестьянство, массы… а ведь там каждый – живой человек, не похожий на всех остальных. А вы с такой лёгкостью решаете их судьбу.
– О! Слышу голос кондового гуманиста! – пропел сквозь густую бороду майор. – А сам ты чем занимался, когда сдёргивал Савостиных с насиженного места? Только масштабы у тебя не те, мыслишь куцо. Так вот, решения будет принимать каждый Ванька сам по себе. А я дам ему возможность выбирать. Прежде всего я рассчитываю на переселенчество. Не бегство в счастливое будущее, которое ты организовал для одной семьи, а государственная политика. Или не государственная, но поддержанная мощным фондом. Чтобы ехал народ не на пустое место и не за свой страх и риск. Помочь людям с обустройством на новом месте: семена, жильё, защита от инородцев – и стронется не сотня тысяч, а миллионы! А то ведь стыдно сказать, реально государственная программа переселенчества заработала в рамках столыпинской реформы, в девятьсот шестом году! Поздновато, тебе не кажется?
Ничего такого Гориславу Борисовичу не казалось. И, сдёргивая Савостиных, ни о каком переселенчестве он не думал. Однако возразить было нечего, и он молча кивал головой, не то соглашаясь, не то просто покачиваясь в такт лошадиным шагам.
– Переселенцы вообще очень много сделали для величия России, а страна платила им чёрной неблагодарностью. На меня ещё в юности страшное впечатление произвела картина «Смерть переселенца». Помнишь такую? Художник Иванов…
– Это который «Явление Христа народу» написал? – спросил Горислав Борисович, просто для того, чтобы не молчать.
– Тьфу на тебя! «Явление Христа народу» написал не Иванoв, а Ивaнов. Не знаю, какой он там художник, но не русский – точно. Всю жизнь прожил в Италии, русского в нём на грош не осталось. А уж картина его знаменитая – так и вовсе позорище, особенно Христос. Жирный, самодовольный еврей, морду постную скорчил, мол, смотрите, сам Я иду! Ни единого русского мазка на этом полотне нет.
Гориславу Борисовичу и самому не нравилось «Явление Христа», причём именно за нерусскость и фарисейский образ Христа, но майор правильные в общем-то вещи высказал так, что соглашаться с ним совершенно не хотелось. И Горислав Борисович поневоле взялся защищать ругаемую картину:
– Так Христос и был евреем, чего вы хотите? И пейзаж вокруг иудейский. Так что Ивaнов всё правильно написал.
– Христос, ежели такой действительно существовал, был человеком! Не еллином и не иудеем, а человеком – для всех времён и народов! Настоящий художник такое понимать должен. Вот вспомни, картина Поленова «Христос и грешница» – так на ней настоящий Христос изображён. Человечность в каждой чёрточке светится. Лицо усталое, ноги в пыли… Человек занятой, он с людьми говорит, с теми, кому он нужен и интересен, а тут явились фарисеи со своей дешёвой провокацией, и приходится отвлекаться от дела, чтобы спасти не себя, а развратную дуру. Причём спасти в самом прямом, вещественном смысле. И это правильно, потому что настоящий Христос отвернуться ни от кого не может, даже от того, кто давно свою душу в распыл пустил.
– Поленов, насколько я знаю, пейзажист, московские дворики писал…
– Он русский художник, поэтому и писал дворики, хотя от него требовали неаполитанские заливы. А когда он обращался к библейской теме, то писал душу, а не внешность. Хотя и со внешностью у него всё в порядке.
– Не помню такой картины, – признался Горислав Борисович.
– А ты, как домой вернёшься, сходи да посмотри. Она в Русском музее висит. А то на месте можно будет сходить, поглядеть при живом мастере… жаль не помню, когда картина написана, может, её ещё в природе не существует. Картина с подвохом: у левого края Христос сидит с учениками, а справа – симметрично Христу – осёл нарисован. И этот осёл всегда идёт прямо на зрителя, с какой бы точки тот ни глядел. Нехитрый приёмчик, но безотказный, взгляды приковывает намертво. И экскурсанты чётко делятся на тех, кто смотрит на Христа, и тех, кто смотрит на осла. Но больше всего тех, кто проходит мимо и вообще не смотрит.
