Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗
А вокруг делалось монотонно и все более по-мещански. Люди были одеты как и повсюду в Европе. Автомобили ездили такие же самые – разве что польских марок среди них было много. Тротуар мне казался все время каким-то неровным, как будто бы сопротивлялся всем попыткам привести его к порядку, стены – какими-то грязноватыми. Уже начинало делаться скучно, как вдруг реальность застала меня врасплох.
Дома раздвинулись и несколько посветлели. Они сделались большими и ухоженными, пространство между ними – убранное. Но внезапно оно закончилось, и я увидел монументальную аллеищу. Громадную и широченную, словно горное ущелье. Нечеловеческую, словно пустой холодильник в гигантской морозильной камере. Аллеища была белой, обсаженной деревьями и пустой словно саркофаг.
Ага, - подумал я. – Так вот она какая. Ведь это тот самый знаменитый Квартал Маршала Пилсудского.
Я шел по этому "чему-то" и чувствовал, словно бы шел через некое старинное святилище, покинутое богами и людьми. Это была античеловеческая бетонная преисподняя, и даже полосы зелени ничего не меняли. Наоборот, они подчеркивали отсутствие жизни в Аллее Пилсудского, мертвой словно сам Дедушка, Рыдз и вся та компания, которой каким-то невероятным чудом удалось разбить немцев, и от этой победы газировка стукнула всем в головы. Через несколько десятков метров бетонный монстр сделался еще более уродливым и расползся в площадь. А точнее: форум, окруженный колоннами словно в модернистской версии древнего Рима. Над всем этим торчало другое бетонное страшилище, походящий на довоенный небоскреб, скрещенный с фортифицированной казармой. Над входом в эту глыбищу была видна розетка. Ага. Выходит, это Церковь Божественного Провидения …
- Оооой, бля-а-а, - вырвалось у меня. – Вот это о-хо-хо…
И как же тут было пусто. И каким все было детским и переросшим, рассчитанным не на людей, а гигантов в полтора десятка метров роста с памятников, да и то, считая с цоколями.
Я толкнул ворота Храма Божественного Провидения. Здесь тоже было пусто, отовсюду било холодом. На стенах орлы, Полонии и покровители. Все это было как законсервированный в янтаре польский дух. Словно отрубленная голова бедняги Варненчика [85], которую турки сунули в горшок с медом, чтобы не испортилась, и отослали в Польшу.
Я вышел. Возвратился на Поле Славы и пошел дальше. Чтобы немного отдохнуть от слоновости аллеи Пилсудского, я свернул в боковую улицу. Там размещались министерства и центральные органы власти, и здесь было немного жизни. У бордюров стояли блестящие лимузины (в большинстве своем, LS-ки, похожие на такси в аэропорту), водители в костюмах и фуражках курили сигареты. Охранники в парадных мундирах и при оружии стояли по стойке смирно. Развевались флаги. Величие Республики. Это был объединенный апофеоз основательского мифа возрожденной Польши. И здесь практически не было места для того, что существовало ранее – для сарматской Жечипосполитой, для Короны Польского Королевства. А ничего, только улица Первой Бригады, Третьей Бригады, улица Кадровых военных, Голубого Солдата. Чуточку дальше, за аллеей Независимости, простиралась не слишком длинная, зато широкая аллея Маршала Рыдза-Смиглы. Она переходила в площадь Прзидента Игнация Мосцицкого. О, Господи, - размышлял я, - Рыдз присвоил себе всю историю Польши. Как будто бы ранее ничего не было. Он установил новый учредительский миф.
Только лишь возле площади Свободы началось какое-то шевеление. И даже приличное. Полицейские в темно-синих мундирах, в белых касках, со щитами и пластиковым армированием на плечах приглядывались к сборищу под гигантским конным памятником Пилсудскому, окруженному легионерами, у которых на винтовки за спинами были насажены штыки. Я подошел поближе: бритые головы и короткие пейсы на висках. Молодые евреи, одетые как боевики (военные штаны и тяжелые, военные ботинки, татуировки иудейским шрифтом на предплечьях), возлагали венок к памятнику Маршала. На ленте венка было написано: "Великому Сыну Республики, который помнил, что евреи тоже являются ее сыновьями". Боевики возложили венок, встали по стойке смирно и отдали памятнику салют двумя пальцами. Через мгновение они начали петь польский гимн. На идиш.
Я глядел с интересом, но из задумчивости меня вырвал вопль: "Польша для поляков!". Со стороны аллеи Шуха подбегали ребятишки, выглядящие точка в точку, как поющие гимн евреи – только что без пейсов.
- Польша для поляков! – орали они. – Бей жидов! Вон из Польши, пархатые!
Полицейские вздохнули, поправили щиты и сформировали стенку, отделяя поляков от евреев. Первые на давили на щиты, а вторые – хмм – начали исполнять странные движения, что-то вроде разогрева: они боксировали воздух, подскакивали, делали растяжки. Все это ничего хорошего не обещало. Зеваки вытащили мобилки и начали снимать. Я тоже вытащил свою. В конце концов, я же журналист. И действительно, через мгновение из Кошиковой высыпалось намного больше лысых с пейсами. Они чего-то рычали, чего я понять не мог. Затем обошли стену одуревших от непонимания полицейских, объединились с теми, что возлагали венок и накинулись сбоку на польских националистов. А те завопили: "Провокация, провокация!".
- Какая еще провокация, - буркнул снимающий все происходящее парень двадцати с чем-то-там лет. – Приложили вам, вот и все.
- Жиды нас бьют! – истерично завизжал один из националистов, и этот визг завис в воздухе, чтобы через мгновение раствориться в ругани, угрозах и вульгарных прозвищах.
Полицейские более-менее быстро пришли в себя и начали отделять одних от других, раздавая дары дубинками налево и направо. Они же вызвали подмогу, и через пару минут на площадь выехали два полицейских фургона и карета скорой помощи. Из фургонов высыпали мусора, и, не прошло и минуты, как поляки начали убегать в Шуха, а евреи – в Кошикову. У подножия Пилсудского осталась лишь пара драчунов в наручниках, которым сегодня не повезло. Они лежали рядышкм, рожами в асфальт, так что я понятия не имел, кто из них поляк, а кто еврей. Евреи, во всяком случае, уже с безопасного расстояния, начали орать: Dolej, dolej, dolej policej (Поддай, поддай, полицай), а поляки – в принципе – то же самое, только по-польски.
Я спустился в метро.
Здесь были видны следы давнего величия. На стенке главного входа, сразу же под названием станции (ПЛОЩАДЬ СВОБОДЫ) тянулась загрязненная мозаика, изображающая – а кого же еще – Пилсудского. Это была пересадочная станция, одна из основных узлов метро, так что толпа здесь крутилась приличная. Метро содержалось в модернистско-слоновье-славянском стиле. Удивление неприятное. Я нашел свой перрон, с которого отходил поезд на Млоцин. Толпа в метро, как всегда в европейской столице, состояла из мужчин в костюмах и женщин в жакетках, студентов и студенток, нормалов и нормалиц, модников и модниц, как субкультурных так и нет, пенсионеров и пенсионерок, нищих и нищенок, туристов и туристок. А еще чудаков и чудачек. На одной из станций в вагон вошел мужик с громадным деревянным крестом и начал гласить Слово Божье. Никто не обращал на него внимания. Точно так же, как и на огромного араба (или турка), который что-то кричал на непонятном языке, после чего улегся на полу и начал отжиматься. Сам же я вышел на площади Наполеона.
Здесь уже чувствовалась столица. Блестящие и дорогие автомобили стояли на парковке у гостиницы Пруденшл [86]. Я перешел Швентокшыскую улицу и вошел в Мазовецкую. В знаменитом ресторане "Земянская" теперь был музей. У меня было желание глянуть на знаменитый столик на галерее, но жаль было тратиться на билет. Да, я осмотрел бы старый предмет мебели и выслушал сухую и всем известную байку о том, как за этим столиком сидел Лехонь, Тувим и Венява. Я уже собирался отправиться дальше, только угрызения совести заставили меня вернуться. Все было именно так, как я и думал.