Быстрее империй (СИ) - Фомичев Сергей (библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Перехватить? — я насторожился. — А ты и рассказал?
— А чего скрывать-то, что ж он разбойник, по-твоему? — удивился купец. — Эдак последнего покупателя распугаешь.
— Это верно. Моё имя он первый тебе назвал?
— Сразу и не скажу, — смутился Брагин. — Вроде бы разговор зашёл о тебе, а от кого зашёл, от меня ли, от гостя ли, что-то не упомню. Да он и не спрашивал прямо, а так, кренделями.
— А может это казённый какой человек был? — предположил я. — Ну, там по таможням и сборам комиссар?
— Вряд ли, — покачал головой Брагин. — Нагляделся я на чиновников. Если им чего узнать надо, то волокут на дыбу и спрашивают, даже если который час хотят уточнить. А этот домой явился, и так вежливо разговаривал, уважительно, будто к родственнику на чай зашёл.
— Хм. А когда, говоришь, дело было?
— Да уж недели две тому. Как ты в прошлый раз появлялся, так на следующий день он и пришёл.
— Знаешь, Ефим Семёнович, когда он тут появится, ты не зови меня так вот сразу, сперва издали его покажи, я уж сам подойду, если покажется мне твой человечек.
— Не доверяешь? — обиделся купец.
— Мало что ли тебя обманывали?
— Бывало, — вздохнул Брагин.
— То-то!
Ярмарка закончилась, но незнакомец так и не объявился, и это укрепило меня в подозрениях, что интересовался он исключительно моей персоной, а про пушнину спрашивал для отвода глаз. Возможно, я бы не обратил внимания на подобный пустяк, но тут в масть пришлась найденная на Кадьяке монетка.
Всё же гоблины? Но к чему ненужные расспросы в Нижнем Новгороде, если они добрались уже до Кадьяка? Гоблины — не прокуратура какая-нибудь, им не требовалось обосновывать обвинение и убеждать присяжных. Они могли дать под зад пинка без лишних разбирательств, что однажды уже и проделали. Но если не они, тогда кто?
А что если не гоблины? Какая-то новая сила. Мало ли какие последствия вывали в покинутом времени мои провокационные тексты. Обычные люди на них, допустим, не успели обратить внимания, гоблины потёрли файлы, а вот спецслужбы могли и уцепиться. Они контролировали Интернет, значит, могли сохранить копии, а, судя по мрачному прошлому, холодные головы и горячие сердца не брезговали всяческой эзотерикой. Допустим, третья сила влезла в это дело, да так ловко, что и гоблины не пронюхали.
Но и такая версия требовала всё тех же объяснений — откуда появилась монетка? Разве только агентура затесалась в среду промышленников. Причём затесалась давно. А смысл? И ещё нюанс — не было в моих файлах даже намёка на путешествия через время. Тогда мне открылось только пространство.
Глава третья. Экспедиция
Глава третья. Экспедиция
Я поспешил на Кадьяк, надеясь, что хозяина монетки уже вычислили. Однако Комков доверие партии не оправдал и с поставленной задачей не справился. И времени-то прошло всего ничего, и не знал он толком, кого искать, но главное — не горела у него земля под ногами, как у меня. Стимула серьёзного нет, а забот и других полно.
Так что пришлось самому присматриваться к людям, пытаясь по особенностям поведения, а главным образом по использованию необычных слов, современных мне оборотов, выявить вражеского резидента.
Это увлекательное занятие съело остаток лета. Партии отправлялись на соседние острова, возвращались, а я точно классический особист из советского шпионского романа просеивал людей через мелкое сито подозрений.
Скоро моё внимание привлёк беглый поп или дьячок, неведомо как приставший к охотской артели. Его мирское и монашеское имена остались тайной. На фронтире беглеца прозвали Расстригой.
Среди основной массы зверобоев он выглядел белой вороной. Его мало волновали меха, промыслы, прибыль, хотя тяжёлой работы бывший поп не чурался. Во время отдыха или даже короткой передышке возле костра Расстрига заводил странные разговоры, которые мало походили на душеспасительные беседы миссионеров или твердолобую пропаганду староверов. Он никого не агитировал, не увещевал, не пугал геенной огненной, не расписывал преимущества райских кущ, а всё больше расспрашивал о жизни, промыслах, о всяческих хозяйственных и бытовых мелочах, точно пытался постичь местный образ жизни.
Это и послужило маячком. Если подумать, то беглый служитель — удобное прикрытие для агента. Можно списывать культурологические промахи на плохое знание мирских обычаев, и понемногу собирать информацию об окружающей среде. А Катехизис или символ веры у него никто не спрашивал. Да никому и в голову не придет проверять беглеца. Никому, кроме меня.
Что ж, я вступил в игру. Подсаживался к кострам, вступал в разговор. Однако несколько хитрых провокаций не привели к результату. Расстрига неподдельно удивлялся словечкам двадцатого века, игнорировал намёки, и избежал всех расставленных ловушек. Если он и являлся агентом, то из тех, что мне не по зубам.
Вот только какой смысл спецслужбам мариновать профессионала на краю света? Здесь нельзя толком повлиять на историю, невозможно добыть серьёзную информацию, и совершенно некуда внедряться. Так что, отбросив столь маловероятную версию, я, в конце концов, спросил Расстригу в лоб. Откуда, мол, ты человече, да камо грядеши? И после некоторых колебаний мне удалось вытянуть из собеседника довольно простую историю.
Прозвище его оказалось не совсем точным. Расстрига собственно не был расстригой. В том смысле, что его никто не лишал сана, поскольку и сана он не имел. Кроме того, он вовсе не разочаровался в вере или в церкви, а скорее система сама отторгла его. Половину жизни он прослужил дьячком в монастыре. Когда же у монастырей отобрали деревни, а служители встали перед необходимостью кормиться собственными трудами, многие обители закрылись. Закрылся и монастырь Расстриги. Его товарищи разбрелись кто куда. Пристроились в другие монастыри, ушли в мир, а Расстрига, поразмыслив немного, отправился в Сибирь.
— Раз уж сподобил господь в мир вернуться, то захотелось весь его посмотреть от края до края. Посмотреть, понять.
Что же, желание легитимное. А мне оставалось только продолжить поиски.
Закончилось лето, наступил сентябрь, а у казённой экспедиции конь не валялся. Полковник Плениснер по-прежнему не спешил выдавать разрешения на промыслы. О причинах задержки люди говорили разное. Одни, как Окунев, считали, что командир домогается взятки, другие утверждали, что новый начальник просто не вошёл ещё полностью в курс местных дел, да к тому же слегка обалдел от такого наплыва людей. Некоторые считали, что чиновник осторожничал, боясь сделать неверный шаг на глазах людей императрицы. А времена действительно были такими, что можно было возвыситься или слететь с высоты в один миг.
Слухи прекратились, когда командир открыто заявил, что не выпустит ни одного судна, пока не отбудет секретная экспедиция. Логики в таком решении было не слишком много. Сколько людей не томи, а казенным от этого выгоды не будет. Не перебежит к ним народ. А секретность в океане бессмысленна. Некому там рассказывать о государевых изысканиях, некого предупреждать.
Купцы и промышленные ругались, писали жалобы, вылавливали флотских офицеров и пытались надавить на портовое начальство через них. Но молодые капитаны всё ещё свысока поглядывали на старожилов. Впервые попав на Дальний Восток и собираясь в плавание на Алеутские острова и Аляску, они считали ниже своего достоинства брать сторону местных мореходов, прошедших по этому пути не единожды.
А тут ещё добавились обычные для дальневосточного порта заморочки с погодой. То ветер устанавливался попутный, но вода низкая, а значит возрастал риск разбить корабли о бар в устье реки или посадить их на отмель. То, наоборот, вода поднималась до нужного уровня, но ветер мешал отойти от берега (вода в реке и поднималась-то главным образом за счет противного ветра). Старовояжные обычно ловили момент, когда благоприятные условия совпадали и уж тогда пробкой вылетали из устья, иногда догружая корабли на ходу, уже в открытом море. Но казённая экспедиция такой резвостью не обладала. Пока господа офицеры собирали команды и отдавали распоряжения, погода менялась и приходилось играть отбой.
