Свидетель канона (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (бесплатные серии книг TXT) 📗
– Ты прямо наизусть гонишь, страницами? Так сильно за душу взяло?
Подошли к закопченому стартовому столу. Корнет принес подмышкой клещи, и теперь попытался скусить ими погнутый направляющий штырь. Доктор подпер ногой вторую ручку клещей. Выдохнув, Корнет налег обеими руками, пересилил восемнадцатимиллиметрвую арматурину. Та звонко лопнула и залязгала по бетону. Доктор проводил ее взглядом, поморщился:
– Мне всю жизнь врали про мирное небо и пашущий трактор. А по факту, сам считай, сколько войн пришлось только на наш с тобой век. И вот – опять?
Корнет вынул из сумки щетку и принялся оттирать разметочные риски, не пытаясь чистить от копоти весь пусковой стол:
– Война в тумане – это war in the fog. Как ежик, – улыбнулся Корнет исподлобья, – только война. Звонил два дня назад Ермолову, ну, первый здешний посол, помнишь его? На пенсии уже, внуки в кадре бегают.
– Разумеется, помню. – Доктор отжал винты и выкинул обломок направляющего штыря. – Мы с Айболитом ему митральный клапан делали, шесть часов операция, хотел бы, не забуду.
Подобрав стержень, Корнет раскусил его на две более-менее прямые половинки, сменил порванные об арматуру перчатки, чихнул на солнце.
– Вот, спросил: "Кто виноват?" Ермолов ответил быстро: "Дебилы, бля".
– Так первый же извечный русский вопрос. Часто задают, похоже. Отвертку дай…
– Осторожно, тут лучше круглогубцами поджать, пусти, я сам… Тогда я ему второй извечный, как ты говоришь, вопрос: "Что делать?" Смеется Ермолов: "Дави их, бля!" Так это же снова война, Док, и снова против своих!
Доктор сходил к бункеру, принес новый стержень, и Корнет вкрутил его в зажим. Угол наклона к горизонту вычислили раньше, так что теперь только закручивали гайки.
Потом Корнет поставил на стартовый стол уровень и присвистнул:
– Почти не перекосило. Куски чисто по сторонам разлетелись, а тут плита и плита, ничем не зацепило. Вообще хорошо тогда. Осади пятый и седьмой на три витка вниз… Так вот, я не хочу новой войны. Ладно мы: у нас русалки, у русалок поле Клейна. Остальным что делать? Лучше и правда космос. Там тысяча километров не расстояние, всех петухов можно растащить по углам ринга.
Пока мужчины лязгали ключами, подошла обляпанная сырыми листьями и паутиной Симакадзе, осторожно поставила на бетон головную часть ракеты, снизу обкусанную взрывом.
– О чем спорите?
– О войне за бессмертие.
– Да? – Симакадзе непритворно удивилась. – Чего тут спорить? Флагман прикажет, флот выполнит. Я думала, вы про серьезное что.
– И что же тут серьезнее?
– Ну как же! – испепелив третью за сегодня салфетку, Симакадзе подпрыгнула и руками очертила некое округлое неизвестно что:
– Ну, загадочное квантовое существо. То ли из прошлого, то ли из будущего. То ли совсем: существо из иной Вселенной!
Рассмеявшись, доктор и Корнет потеряли равновесие и сели оба на задницы, едва успев подогнуть ноги, чтобы не пнуть выставленный в горизонт стартовый стол. Прокашлявшись, Корнет ответил:
– Да понимаешь, человеческие женщины точно так же думают о человеческих мужчинах. Загадочное существо из иной Вселенной!
Доктор снял и протер очки, надел обратно и важно сказал самым что ни на есть "айболитовским тоном":
– Да-да, Сима-тян. Именно так и думают. Буквально теми же словами.
– … Буквально теми же словами, – Симакадзе понурилась. – И тогда, Конго-сама, я подумала: не слишком ли я переиграла в образ глупенькой маленькой девочки? Может, уже повзрослеть? Видно же, что не налазит, по швам трещит.
Конго почесала бровь. Симакадзе воспользовалась минуткой, чтобы тщательнее разглядеть непривычный образ флагмана. Ближе всего затравелая обочина, поодаль в кадре какой-то лес. Левее кусок руля… Мотоцикл? Толком не разобрать. На флагмане мягкие сапоги выше щиколоток, в сапожки заправлены плотные кремовые брюки с высокой "непродуваемой" талией, чуть ли не комбинезон. Зато куртка рыжей замши короткая, ремень широкий, свободный, видно, что только для красоты. Куртка застегнута почти под горло, выпущен только высокий воротник свитера. В левой руке… Шлем?
Конго чу-у-уточку порозовела; уловить смену оттенка посторонний никак бы не смог:
– Вот, катаюсь… Никому это не мешает, а в адмиралтейском коде про это просто ничего нет.
Симакадзе засмеялась, прижав руки к щекам:
– Ага, я прямо вижу. Составляется адмиралтейский код, и там кто-нибудь говорит: а давайте запишем, чтобы Конго на "эндуро" не каталась. И кто-нибудь спрашивает: "Что такое "эндуро?" А ему: ты не отвлекайся, ты пиши давай!
– В общем, Симакадзе, тебе видней, – Конго вздохнула с явным облегчением и внезапно показала язык:
– Не маленькая уже, решай сама! Вот, как давно я мечтала это сказать! Играете в людей, так играйте с полным погружением. У людей флагманов нет.
Симакадзе тоже показала язык:
– Зато у них есть сгущенка! У нас флагманы есть, а сгущенки нет!
Конго улыбнулась, попрощалась взмахом руки. Потом надела шлем, спрятав лицо.
– Лицо мое мне верни!
Теперь я знал, что сказать, и не дал старику раскрыть рта. Во сне никакие правила не действуют, кроме воображения.
Если, конечно, мы во сне. А то ведь нейроны мозга могут и не подозревать, что живут не сами собой, что являются частью чего-то большего.
Так или иначе, все живые существа Вселенной, и атомы, и бактерии вот, населяющие, к примеру, лично мой желудок – они тоже вряд ли задумываются о моих интересах. И даже вряд ли подозревают о моем, к примеру, существовании. Вот мы, людишки, бактерии в квантовой сети – чем не гипотеза?
– Дед, а хватит мне мысли навевать посторонние. Мерлин ты или еще какой "Сау-два" – отдай мое лицо!
– Зачем?
– Верни мне – меня. Меня, а не набор осколков из отовсюду.
Старик ударил по струнам, арфа зарокотала тревожно.
– Витраж тоже набор осколков, нарезаных по непонятному правилу. Пока все стеклышки в раму не вставят и светом не осветят, замысел остается загадкой. Куда ты торопишься? В организме все органы следует сформировать, а потом только нагружать. К тем, что с квантовой сетью взаимодействуют, это тоже относится.
Больше не позволяя забивать мне баки словами, я подошел и протянул руку, и стянул со старика лицо – и оно сошло, как во сне, без отвлекающих эффектов, когда видишь и воспринимаешь только главное.
Сошло – и растаяло. И ничего я не успел с ним сделать.
Раздался смех – наверное, это смеялась тень, только теперь уже не имевшая ни рта ни глаз. Конечно, я же сам только что снял с нее лицо, а под снятым лицом открылся всего лишь кусочек черного ничто, и даже арфа куда-то делась, и растворилась в никуда вокруг нас пещера, и остался один только хриплый голос:
– Это так не работает. Я твоя изнанка, а изнанка есть и у ангела. Я не могу отдать, чего не имею, так что теперь выкручивайся сам!
Сам Ганимед никуда не полетит – ему и возле Юпитера неплохо. Он там в законе чисто конкретно. Именно же, в законе орбитального резонанса. То есть, на каждый оборот Ганимеда вокруг планеты приходится два оборота Европы и четыре оборота Ио. Безошибочные космические часы. Если иметь хотя бы старенькие таблицы Кассини и направить в нужную точку небосвода хотя бы простенький Галилеев телескоп – на любой, абсолютно любой планете солнечной системы, где только виден Юпитер, можно время определять безо всякого хронометра.
У Ганимеда, единственного из всех спутников Юпитера, есть атмосфера, так что поясная радиация Юпитера бьет по Ганимеду только в полярных областях, вызывая там полярные сияния. Атмосферная защита большой плюс; окажись Луна с атмосферой, ее бы уже осваивали наперегонки. Еще бы, такой форпост на краю гравитационной воронки богатой Земли!
Ганимед на краю гравитационной воронки гиганта Джупа. Почти в самой воронке. Увы, преимущество это призрачное. Может, Юпитер чем и богат, но попробуй-ка это взять. Летать вокруг Юпитера сложно даже кораблю Тумана. Здесь, как нигде, понимаешь: одна ошибка – и ты ошибся. И торчи до скончания веков кормой к Солнцу. Там, внизу, в красивых облачках, в кладбище миров.
