Назад в СССР: демон бокса (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич (читать полную версию книги TXT, FB2) 📗
— Да, Валерик. Но с умом. Купи себе джинсы или джинсовый костюм, что там модно у вас молодых. Подарки родителям, можно сувенирные.
— На перепродажу — не стоит?
Азиат мотнул головой.
— Я же не дока в загранпоездках. Если продашь кому-то знакомым, возьми ещё одни джинсы. Меня предупреждали: ничего не сдавать в комиссионку. А вообще, не разменивайся на ерунду, мы подняли достаточно.
В активе также отличный адидасовский костюм с нашивками «СССР» и гербом страны Советов, я взял размер чуть навырост, на приёме и в экскурсионном автобусе мы щеголяли в одинаковых чистошерстяных штатских костюмах при белых рубашках и галстуках и в чёрных ботинках натуральной кожи, вся эта роскошь тоже останется после турнира. А также наполнение боксёрской перчатки, которую папа Ким, как и себе, зашивал едва ли не до утра с истинно восточным упорством, насадив на нос очки с плюсовыми диоптриями, это вообще за пределами ожидаемого.
К тому же он выкупил видеомагнитофон, камеры и несколько бобин видеоленты, но то уже с денег от тотализатора. Заверил, в комиссионный не понесёт, это чисто для съёмки поединков в боевом самбо, а если представится случай, подобный сегодняшнему, то и для боксёрских боёв.
Мы зашли в супермаркет, жалкий по сравнению с московскими начала третьего тысячелетия, но производящий ошеломляющее впечатление на приезжих из Советского Союза. Джинса продавалась сразу в нескольких местах, цены разные, нам хватило на костюм мне и штаны с жилеткой Киму, все с гордой нашивкой Levi’s, даже немного осталось на сувениры родителям, Зине я купил красивый платок с надписью «Дублин», пусть прикрывает свой блондинистый начёс от ветра. То там, то здесь попадались группки боксёров, между ними метались гэбисты, тоже, кстати, обременённые пакетами.
Наконец, собрались у гостиницы на выселение, увешанные шмотьём как верблюды, сто фунтов — очень солидная сумма для семьдесят восьмого. Чиж в отчаянии глядел на это вещевое великолепие. Свернув уши в трубочку, я уловил обрывок его разговора с мужчиной в штатском, тот мудро советовал не отражать в отчёте вообще сам факт премирования. Если бы потратились один или два боксёра, они попали бы под раздачу. Но коль все — виновато сопровождение. Гэбист обещал принять меры по своей линии, глава делегации обречённо кивнул.
Долетели без приключений, в Шереметьево нарвались на обыск с пристрастием, спасибо, что не распарывали сумки и подкладки пиджаков. Таможню уж очень заинтересовало товарное изобилие, на фоне других призёров мы с папой Кимом смотрелись аскетами, джинса и сувениры почти не заняли места, жалкие пенсы, оставшиеся с покупок и честно продемонстрированные, не пробудили интереса.
С задержкой на добрых полчаса вышли в зал прибытия, и я впервые ощутил себя триумфатором, вернувшимся с шкурой убитого заграничного медведя на плечах. Нас слепили софиты, наезжали камеры, бухтел в микрофон спортивный обозреватель с центрального телевидения, чиновник Госкомспорта лично жал руки боксёрам и тренерскому составу, вещал о выдающихся достижениях молодёжного советского спорта, достойной смене прославленных чемпионов, где чуть покривил душой: прославленные куда хуже молодняка отстрелялись в Белграде.
— И как теперь госбезопасность будет прессовать защитивших честь Отечества? — спросил я Кима в автобусе, везущим нас в Москву на Белорусский вокзал.
— Запросто. Здесь публичность на весь Союз, а в индивидуальном порядке прижали паренька, и нет его. «Советский Спорт» не напишет, в программе «Время» не скажут. На письма трудящихся, куда делся наш чемпион, ответа не будет либо уклончивый. Нет человека — нет проблемы.
Он прав. В Советском Союзе можно жить тихо, как все, довольствоваться неким гарантированным минимумом благ, и если его достаточно, чувствовать себя терпимо, радуясь, что на заводе выписали премию в тридцать рублей, что по блату «достал» чехословацкую люстру, в профкоме выписали льготную путёвку с детьми в город Евпаторию Украинской ССР, причём в том Крыму человек не почувствует ни малейшей разницы, это Украина, Россия или ещё чё-нибудь, главное — Советский Союз, язык везде русский, деньги — обычные советские рубли, всё стабильно, предсказуемо, спокойно, без ожидания неприятных сюрпризов на следующий день. Конечно, до такого уровня благосостояния надо расти лет десять-двадцать, пример тому — биография Марии Васильевны и других выпускников советских вузов или ГПТУ, зато потом почти всё хорошо. Вот только женщины после сорока расплываются и чувствуют себя немолодыми в примитивной немодной одежде, мужики напирают на стакан, чтоб умереть почти сразу после выхода на пенсию в шестьдесят, средняя продолжительность жизни, если сравнивать с постсоветской Россией, ниже, особенно по данным до COVID.
Дома я вручил подарки, разложил обновки. Выслушал насмешку Евгения, привыкшего видеть на улицах Минска молодняк в джинсах с широкими клёшами а-ля хиппи конца шестидесятых. Тоже мне знаток моды!
Когда родители тела уехали на дачу на новых «жигулях», распотрошил перчатку. Тайник для хранения валюты делал тщательно, чтоб поверхностный и даже сравнительно тщательный обыск не обнаружил двойное дно у массивного книжного шкафа, занимавшего приличный объём моей комнаты. Не шутка, через год — восемнадцать, а со времён Хрущёва за валютные операции в столь крупных размерах в СССР расстреливают. Правда, для эпохи Брежнева это не характерно.
Затем началось поступление в вуз. Я выбрал юридический факультет Белгосуниверситета, самый престижный в республике, Евгений, пребывающий в эйфории от новых «жигулей», обещал расшибиться в лепёшку и пропихнуть чадо. За меня бегала и спорткафедра, не каждый день белорус получает в семнадцать лет мастера спорта международного класса, а уж коль такой самородок оказал честь Белгосуниверситету, есть мнение, товарищи…
В толпе абитуриентов я припух, натурально. Мужское естество, подпираемое гормонами, грозилось порвать штаны. Девять из десяти претендентов в будущие судьи, следователи, прокуроры и ответственные работники, наблюдалось женского пола, сплошь золотые медалистки… и еврейки. Чесслово, молодых симпатичных евреек в таком количестве и концентрации не видел никогда. Поскольку никакими антисемитскими предрассудками не страдаю, интимно-сексуальная жизнь представилась мне на грядущие пять лет более чем насыщенной. Надо лишь найти укромное гнёздышко, не привязанное к треугольнику с Зиной и Иполлитом.
О чём-то касательно поступления евреев на юрфак и прочие гуманитарные «факи» предупреждал Коган, в те дни я поначалу не вспоминал его мрачные увещевания. Другие абитуриенты, наверно, тоже не ждали подвоха.
Как золотой медалист, сдавал единственный вступительный экзамен, естественно, на «отлично», больше всего следил, чтоб не обратиться к председателю предметной комиссии «дядя Жора», как привык во дворе университетского дома, живя с ним в одном подъезде. Мне, кстати, не хватило стула в аудитории, а председатель, помню, ждал улучшения жилплощади и претендовал на трёшку в новом строящемся доме, поэтому лично кинулся искать недостающий стул, проявив неподобающую суетливость. Серьёзно, квартиры распределяются при участии парткома БГУ и лично товарища Матюшевича, и тут его единственный сын мается без стула по недосмотру приёмной комиссии… Можно и пролететь с очередью.
Чтоб сгладить ситуацию, а другие абитуриенты с вопросительно открытыми варежками наблюдали за происходящим, я опустился на стул для экзаменуемых и объявил, что готов отвечать без подготовки. В общем, всё завершилось благополучно, не считая одной детали, здорово испортившей послевкусие от поступления.
Первое собрание первого курса стационара юрфака перед отправкой на картошку. Кроме меня, естественно, убывающего на спортивные сборы. Сто семьдесят пять человек. Женщин — половина. Ни одной еврейки вообще, по крайней мере, визуально явной.
Я выпал в осадок. Может, больше чем ма, когда я ударом кулака расколотил её деревянную разделочную доску. «Борьба с космополитизмом» и прочие извраты советской действительности, казалось бы, давно позади. Еврей — друг человека⁈ Глупости! Они такие же люди как славяне, негры и все остальные, живут не дольше, за смертным пределом их ожидает такая же загробная зона с воздаянием за грехи и приобщение к Божьей Благодати по их искуплению, независимо от формы носа, разреза глаз, картавости «р», и обрезанности писюна у мужчин.
