Красные камни (СИ) - Савин Владислав (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
А в университете — нездоровое шевеление. Причем со стороны и "наших" и "не наших". Опять поймали на площади каких-то с гвоздиками — сидят пока под арестом.
И три дня до начала занятий. Когда должны объявить, что со стипендиями и зарплатами. Беспорядки готовят, чтоб масла в огонь?
Федоров, как узнал, то предложил вообще, закрыть университет к чертовой матери — временно, до особого распоряжения. Или, по крайней мере, "украиноязычные" потоки. Кому не нравится — тот нехай учится по-русски, бисова кровь!
Ну нет, мы на такое пока не пойдем. А вот с гражданином Линником небольшой спектакль разыграем. Которого он от нас ну совершенно не ждет — никогда советская госбезопасность так не работала, мы ведь не какие-то "эскадроны смерти"? Помощь только нужна от местных товарищей — и чтоб не вышло в процессе, "своя своих не познаша", и помещение, совсем не похожее на казенное, ну и конечно, транспорт, клиента упаковать.
Запросил санкцию от Пономаренко. Чтоб опять в самодеятельности после не обвинили. Жду ответа.
Горьковский Игорь Антонович, бывший сержант ГБ.
Отчего ты на фронте не погиб, сволочь? Был бы тогда героем.
Сказал тот, с кем Горьковский еще вчера в пивную ходил. Сержант Левада, здоровенный хохол, чемпион спартакиады по штанге и гирям. Теперь же старался — поскольку "московский товарищ приказал". Допрос четвертной степени — с вредом для здоровья допрашиваемого не считаться, лишь бы был жив, в здравом рассудке и не глухонемой. Прочие бывшие сослуживцы делали лишь "как положено", а этот усердствовал — поскольку мечтал о карьере (и что с того, что сержант ГБ равен армейскому летехе, хочется выше взлететь).
— Отчего ты не погиб, гад? И во враги теперь.
Горьковский прослужил в ГБ девять лет. Сам не раз участвовал в допросах, и третьей, четвертой степени — но там были настоящие враги: фашистские каратели, бывшие беляки, власовцы, бандеровцы, и прочие предатели. Теперь же коммунисты били коммуниста — потому что так сказал этот, прикидывающийся товарищем-фронтовиком.
Предатель ведь — не обязательно трус. И даже, это понял Горьковский лишь теперь, не всегда, пособник врага СССР. Можно представить Мечика из "Разгрома" Фадеева или даже Присыпкина-"клопа" — умелыми бойцами с выучкой как беляков-офицеров, удачливых, и не боящихся драться за свой интерес. И то, что они не нанялись на службу к фашистам или капиталистам, а искренне мнят себя патриотами Советской Страны, и даже имеют перед ней несомненные заслуги — это даже хуже. Поскольку они тогда не за одних себя выбор сделали — а всю нашу жизнь и идею тянут на неверный курс.
— Отчего ты не погиб, тварь?
Видит ли это товарищ Сталин? Наверное, нет — раз он сказал, оценим каждого по делам его. Не понимая, что самые благие дела, совершенные из гнилых побуждений, становятся в итоге своей противоположностью. Этот, московский — если и в самом деле, был одним из тех, кто Гитлера поймали, и прочее, ведь ордена, а тем более, Звезды Героя, просто так не дают — но теперь он образец для подражания, скольких правильных советских людей он собьет с истинного пути своим примером? И верно говорил Сергей Степанович — "у всех баб по существу, всегда самое главное, чтоб дом, муж, хозяйство, дети" — вот и Ганна правильные слова слушала с охотой, а как приперло, так показала слабину. Показательно, что московский считал это нормой — искренне удивлен был, "это же твоя женщина", то есть за нее можно было Идею предать. Наверное, он и предаст, как дойдет до выбора. Потому, Горьковский после этих слов считал себя сильнее — плевать, что у того, две Золотые Звезды и две сотни убитых немцев. Если в нем стержень слабже, чем во мне.
— Отчего тебя не убили, погань?
Коммунисты пытали коммуниста — как в гестапо. Но это было не так страшно, как под пентоналом. Горьковский знал, что это такое — и тоже, видеть приходилось раньше. Но так же слышал, что даже при этом можно не предать — на курсах им рассказывали об английской разведчице во Франции (имя забыл), выдержавшей гестаповские пытки и уколы сколопамина (правда, утверждалось, что она, индуска по рождению, владела каким-то тайным умением отключать сознание и боль). Но принцип был известен — максимально сосредоточиться на чем-то постороннем, думать лишь о том, и тогда остается шанс, что даже "эликсир правды" не развяжет язык.
— Звезды вырезали у нас на спинах беляки. Живьем закапывали в землю, жгли в паровозных топках. Отрекитесь — но лишь слова в ответ, из горящих глоток — да здравствует коммунизм!
Самым простым было — читать стихи. Но Маяковский был слишком сложен, нужна была более простая рифма. И Горьковский повторял:
— Заковали барабанщика в цепи. Посадили в каменную башню. Самой страшной мучили пыткой. Но не выдал он военную тайну!
Откуда эти слова — вроде бы, из Гайдара: башня, цепи, военная тайна, судьба барабанщика. Горьковский повторял их и вслух и мысленно, раз за разом — и когда его привязывали к креслу, чтобы сделать укол, и когда били резиновой дубинкой, и творили иные процедуры. Требуя дать показания на Сергея Степановича, на других товарищей — хорошо, значит пока на них еще ничего нет, только бы выдержать, как наши подпольщики в гестапо, только бы не сдаться!
— Ну что, молчит пока наш херой? — московский приходил еще раз, уже в пыточную камеру, воняющую кровью, дерьмом и мочой — себя не жалко, о других подумай, кого за собой повели. Ничего — мы лишь таких упертых как ты, к стенке или по этапу. А остальных — спасем, уж я сам о том позабочусь!
Горьковский хотел с ненавистью плюнуть — но не смог. Те из Организации, кто шли по правильному пути, не понимая, а лишь веря — с такой же легкостью станут предателями, поверят ведь Герою. "А кто малых, по Божьему пути идущих, совратит — то легче тому будет, если его живым бросят в геенну огненную" — один попик так говорил, в сорок девятом, за час до расстрела. Нет Бога, и рая и ада нет, это поповские бредни — но наших сбивать с пути не смей, пусть лучше они в лагеря все пойдут, слышишь, ты, гадина! А за нами придут другие — кто не захочет, чтобы коммунизм был растоптан такими как ты!
— А что по-твоему коммунизм, идиот? Вот я, со службы приду, возьму жену и детей, и пойдем мы 7 ноября на демонстрацию, с красными знаменами и портретами Ленина и Сталина. А ты в это время будешь гнить за колючкой вместе с бывшими полицаями, или уже станешь лагерной пылью. Мы уже победили, урод — поскольку наша вера, это вера большинства советского народа, а не единиц-фанатиков. Ты сдохнешь — никто и не заметит.
Это ничего — учил Сергей Степанович, что передовая идея всегда встречает сопротивление. И верно писал Маркс про нации "отсталые, реакционные", что даже высокую идею коммунизма извратят — потому что слишком много в них косной инертной массы. Гнить и разлагаться ведь всегда приятнее — и через колено надо ломать, чтобы коммунизм мелкособственническим инстинктом не был побит! И будет трудно, когда большинство против — но кто сказал, что должно быть легко? Но с нами товарищ Сталин — раз он говорил об "усилении классовой борьбы при социализме", имея в виду именно это (а что еще?). Эх, не видит он, что его именем всякие "клопы" творят! Но учение коммунизма истинно, потому что верно — то есть, наиболее полно описывает законы развития общества — а потому, пробьется. И расставит жизнь все по своим местам, пусть через годы, десятилетия, даже века, как в "Красной мечте" — ну а мы, павшие по пути к победе, в вечной памяти и не нуждаемся, нам довольно, что потомки по-нашему жить будут.
Отчего ты не погиб, гад и предатель, с двумя Звездами Героя? Мертвые безупречны — поскольку не могут предать, и не требуют себе привилегий. А потому — лишь их будет дозволено почитать, при нашей победе.
Отчего ты не предал, сволочь? Стал бы наймитом фашистов или капитала, это было бы честнее. И лучше для наших советских людей.
