Эльфийский бык (СИ) - Демина Карина (мир книг .txt, .fb2) 📗
— Смотри, сейчас сожрет, — заметила Таська.
— Они не питаются людьми, — Иван все же выбрался и оглянулся. Вещи… вещи были где-то там, под скопищем побегов. Толстые и тонкие, всех оттенков зеленого, некоторые уплощались, выпуская дополнительные плети.
Другие карабкались по стенам.
По потолку.
— Вань… там тушенка осталась, — жалобно произнес Бер. — И вообще… все… ты в следующий раз предупреждай, что ли? Мы бы хоть тушенку вытащили. А то же ж… как дальше?
— Подождать надо, — Иван очень надеялся, что голос его звучит в достаточной мере уверенно, поскольку сам он уверенности не испытывал. — Это первая стадия… побеги анализируют пространство, создают массу. На второй эта масса перераспределяется. И становится остовом дома. Стенами там. Потолком.
— Мы поняли, — Бер хмурился, глядя в копошение зеленых змей.
— Она одревесневает. Уплотняется. Создает комнаты. И мебель всю… согласно программе. Я вообще шкаф хотел сделать. А оно само как-то вот…
— И чего делать?
— Ждать.
— Долго? — уточнил Император.
— Ну… часов двенадцать для первой стадии. Сутки — максимум, — Иван судорожно пытался вспомнить хоть что-то. — А там дальше… как получится.
— Твою ж… — Бер сунулся во двор. — А ночевать нам где? Во дворе, что ли?
— Лето, — Иван понял, что на этот вопрос ответа у него нет. — Ночи теплые…
— Комары быстрые.
— Так… если одну ночь, то и на сеновале можно. На чердаке. У Менельтора. У него тепло. И сено свежее, — предложила Таська, явно с трудом смех сдерживая. — Заодно вон и пообщаетесь… а ужин мы и так принесли. В конторе и стол есть.
— А если…
— В конторе места мало, — отмахнулась Маруся. — Да и где там лечь? На полу разве что. А вот на сеновале — очень даже неплохо…
Позже, поглотивши ужин — девушки на ночь даже пирожков оставили, с капустой, — Иван вытянулся на копне душистого сена. Поверх кинули покрывало, а Серега, преисполнившись сочувствия, и пару одеял принес.
— Ну вы даете, — сказал он.
— Брат как? — Императорское величество был тих и странно-задумчив.
— Нормально. Уже очухался… от отца пару затрещин получил, впредь внимательнее будет. Ну ладно, пойду я… мне еще дрова возить.
— Ночью?
— Иные дрова только ночью и возить…
И ушел.
А Император вытянулся рядом, закинул руки за голову и вздохнул. Снизу тоже вздох донесся, преисполненный печали.
— Слушай… — начал было император. — Извини, если что, но мне всегда было интересно… а на кой эльфам такие уши?
— Чтобы лучше слышать, — Иван поерзал. Лежать было хорошо…
Обещанный сеновал находился не в коровнике, а наверху, под самой крышей. И было слышно, как тяжко переступает с ноги на ногу Менельтор, а рядом суетливо мечется Яшка.
— Я серьезно.
— И я серьезно. Помогают улавливать энергетические потоки. Точнее разделять их. В Предвечном лесу все пронизано этими потоками. И если их не слышать, то…
— Что?
— Ничего. Людей не даром не пускают дальше первого кольца. Меня поселили на самой границе, и то… уши у меня есть, да не те.
Ухо дернулось.
— Почему? — Император повернулся. — Вроде длинные…
— А ты эльфов видел? — Бер приподнялся на локте.
— Видел… посол их вон постоянно при дворе околачивается. Редкостного занудства. Подозреваю, что поэтому его послом и определили. Чтоб нас доставал, а не их там… так что с ушами?
— Ничего. Уши у меня есть, но тонкие потоки я не воспринимаю. Самые общие разве что. С точки зрения эльфов — я глухой. Или слепой? Или и то, и другое — сразу.
— А с точки зрения людей — лопоухий, — не удержался Император.
— Эй, — Бер приподнялся на локте, рискуя провалиться. — Полегче… мне Ванькины уши почти родные!
— Сам полегче… тебе, значит, гадости про людей писать можно, а мне говорить — нельзя? И это не гадость. Это, между прочим, правда…
Иван вздохнул.
Правда.
Как есть, правда…
— Главное, трогать не надо, — сказал он. — А то…
— Больно?
— Неприятно, — он поморщился, хотя в темноте этого, наверное, видно не было. — Особенно… эльфы… они живут как бы каждый по себе. Даже семья. Очень важно личное пространство. Границы. И нарушать их без разрешения… не принято. Семейные обеды там и прочее… ну… по значимым событиям. Или когда дела рода надо обсудить. Или совместный выход спланировать, представить там кого-то из выросших детей обществу. Обычно, когда дом уже вырастят и отселят… это как знак, что он взрослый и сам по себе. Хотя они и до того сами по себе. Вот… а мы сюда приехали. И все бабушкины подруги тотчас пожелали на меня посмотреть. И ладно бы только смотреть! Представь, что их сотня и каждая норовит уши пощупать!
— Жуть, — искренне произнес Бер. — Меня тетушки только за щеки щипали… причитали, что худой больно.
— А ты худой?
— Ну… по сравнению с братьями — да.
— А меня не трогали и не щипали, — признался Император.
— Оно и понятно, ты ж — император.
— Тогда еще наследник. У меня наставники были. Гувернер… мама вот каждый день в детские заглядывала. Или хотя бы справлялась о делах. А у отца раз в неделю была аудиенция.
Все замолчали.
И молчали почему-то долго. Где-то рядом раздался стрекот одинокого сверчка, на него отозвался второй. Третий… и следом многоголосо, переливчато заголосили жабы.
— Ты… вы… в общем, извини, что так получилось, — произнес Бер тихо. — Я на самом деле… не думал. Так… предложили тему… похайпить. Род не при чем. Сам дурак.
— Полудурок, — поправился Иван.
— Почему? — Император даже сел и уточнил. — Полудурок почему?
— Да так… приезжал тут один. Полудурками обозвал.
— Это он вас крепко недооценил, — сказали Его императорское величество, заваливаясь в душистое сено. Вот и пойми, то ли похвалил, то ли наоборот.
Впрочем, понимать Ивану было лениво.
И глаза сами собой смыкались. И вообще… только тень чужой печали доносилась откуда-то издалека. А еще смутные мысли, что надо бы уточнить кой-чего.
Завтра.
Уже завтра.
Глава 27
О женской непосредственности и мужском коварстве
Глава 27 О женской непосредственности и мужском коварстве
«Какие ребра, такова и Ева»
Из одного философского, почти богословского диспута, случившегося летним вечером в закрытом дворике под дегустацию нового сорта «Императорского Темное»
В вагоне было пустовато. Через приоткрытое окно врывался воздух, слегка разгоняя летний жар. Пахло железом и людьми, коих Софья Никитична разглядывала исподволь, очень надеясь, что интерес её не будет воспринят превратно.
Чувствовала она себя…
Престранно.
Как… как там, в далеком подзабытом уж детстве, когда случалось сбежать от строгого взгляда наставницы в сад. И укрыться там с запрещенною книгой.
И от этого почему-то становилось совестно.
Но…
У окна придремала женщина, у ног которой свернулся огромный косматый кот. Кота держали на поводке, и он явно был сим обстоятельством недоволен. И щурился. И порой начинал ворчать.
Жевала конфеты старушка, обставившая себя ящиками с рассадой, и не прекращая жевать, что-то говорила лысоватому старику в клетчатой жилетке. А тот не слушал, но кивал, то ли в такт перестуку колес, то ли по привычке.
Смеялись подростки, занявшие дальний угол вагона.
Перелистывала тетрадь с записями очень серьезного вида девушка…
— Знаете, — Софья Никитична вздохнула и призналась самой себе. — Это так… странно. Но мне почему-то нравится.
— Я рад.
Князь Чесменов ныне совершенно не походил на князя. На нем была летняя рубашка в синюю и красную клетку. Защитного окрасу жилет со многими карманами и такие же штаны. И рядом с ним Софья Никитична в нежно-бирюзовом дорожном костюме, который к поездке выбирала тщательно, казалась… нелепою.
И костюм этот гляделся чуждым вагону.
