Вперед в прошлое 3 (СИ) - Ратманов Денис (книги хорошего качества .TXT, .FB2) 📗
Вскоре разборки перестали меня интересовать, потому что пришел дед, он расщедрился и заставил поднос экзотической едой: тут и картофель фри, и наггетсы, и гамбургер с чизбургером. Коктейли. Кофе. Все в одноразовой таре, красиво упакованное в бумажные пакеты. Видимо, дед сказал, что все с собой, предвидя, что внукам захочется заполучить сувениры.
— Вот. — Он поставил поднос на стол, взял стул из-за соседнего столика, за нашим пожилая женщина доедала чизбургер и косилась на нагрянувшую орду с недовольством. — Попробуйте всего понемногу.
— Семь тысяч восемьсот рубле-ей, — задумчиво протянул Борис, глядя на еду с ужасом. — Я в туалет месяц ходить не буду, капец.
— Ну я же плачу, — улыбнулся дед и подмигнул Наташке. — Кстати о туалете. Сходите-ка руки помойте.
За моей спиной продолжал разгораться конфликт: широкая русская душа и вседозволенность девяностых против четкого буржуазного регламента. Зычным голосом гоповатый гость продолжал:
— Братан, так я не понял, у вас ресторан?
Ему ответили тихо и неразборчиво мужским голосом.
— Ну так а выпить, че, нельзя? Мы с Коляном тока из Тынды, отмечаем. Нельзя, что ли? Ты еще скажи, шо курить нельзя!
Брат с сестрой убежали, и я обернулся, будто бы провожая их взглядом: возле мужиков с водкой стоял парень в униформе Макдака и с резиновой улыбкой объяснял, что тут — особенный ресторан. Тогда мордоворот, сидящий ко мне лицом, ударил по столу и крикнул:
— А ты мне принеси документ, где написано, что водку — нельзя!
Парень удалился, я повернулся к деду. Он пристально на меня посмотрел и сказал:
— Тебе тут не нравится?
Я пожал плечами:
— После столовых с тараканами, конечно, круто. Плитка, вон, вся ровная, импортная. Швов не видно. Мухи не летают, липучки эти не висят.
— Хм… Ты ведешь себя так, словно бывал здесь много раз. Но ты не мог тут быть!
— Меня не впечатляет западная культура, — ответил я, подперев щеку рукой — бабка зыркнула с любопытством, дожевала бутерброд и ушла, а я продолжил, раскинув руки:
— Вот это все — просто бусы. А мы — просто индейцы. Как-то даже стыдно, что страна, которая запускала ракеты в космос, не смогла сделать для своих граждан красивую бутербродную.
— Может, ты и прав.
— На западе это общепит для бедных, а для нас — чудо.
Дед помолчал-помолчал и выдал:
— Что ты за человек, Паша! Тебе четырнадцать, а кажется, что ты старше меня.
— Я читал про старые души. Наверное, просто я такой.
Из туалета прибежал Борис, сияя глазами.
— Офигеть! Там, как в музее! Все такое красивое! Я боялся… это самое…
— Осквернять провинциальной струей светлый облик западного друга, — сказал я, поднимаясь.
Дед и Борис рассмеялись. Пришла удивленная Наташка и уставилась на еду, не зная, с чего начинать и как это есть. Пример показал дед, взял картошку фри, мокнул в соус и сунул в рот. Прожевав, объяснил:
— Гамбургеры и чизбургеры едят целиком, а не разбирают по частям.
Боря и Натка начали с картошки. Я повременил мыть руки — захотелось посмотреть, как они щурятся от удовольствия. Аж обидно, что я не могу с ними разделить радость причастности к чему-то великому, красивому, чистому, потому что в прошлой жизни всем этим пресытился.
— Стой! — воскликнула сестра. — Я поняла, где хочу фотографию! Здесь! И чтобы всю еду видно было!
— А меня — возле иномарок на улице! — не прожевав, воскликнул Борис.
Пришлось еще задержаться. Дед и Борис посторонились, а Наташка на фоне фастфудной роскоши замерла, потягивая коктейль из трубочки. Щелк! Вж-ж-ж! Сестра метнулась к фотографии, ревниво ее рассмотрела и надулась.
— Господи, какие пухлые щеки! Розовые, как у матрешки. У меня же нет таких, да?
— Да успокойся ты, они у тебя впалые, — успокоил ее я. — «Полароид» сильно искажает. Зато смотри, как хорошо еда получилась.
А потом начался гастрономический разврат. Поначалу дети ели робко, потом отошли от стресса и предались удовольствию, которое растянули на час минимум и все не хотели уходить, пока над столиком требовательно не нависли два негра.
Как я и думал, Борис всю тару, включая бумажные пакеты, сложил в рюкзак под удивленными взглядами афророссиян. Наташка устыдилась и убежала к выходу.
— Ничего, — ворчал Борис, застегивая молнию, — еще попросит свой стакан, знаю я ее!
Я скосил глаза на притихших мордоворотов, которые качали права: они разливали по рюмкам водку, спрятанную в бумажный пакет. Нашли-таки компромисс с сотрудниками!
Возле Макдака Борис, возя ножкой по асфальту, попросил сфотографировать его одного возле припаркованного белого «Линкольна», так он истратил право на личную фотографию.
Я же попросил сфотографировать меня на Манежной площади на фоне гостиницы Москва, потому что еще два года, и тут начнется масштабная стройка, и все изменится. В начале двухтысячных гостиницу снесут, а на ее месте построят похожую.
Гуляли мы, пока нас носили ноги, и домой заявились в половине двенадцатого, набитые впечатлениями, как электричка — пассажирами в час пик.
Завтра нам предстоял не менее, а может, даже более насыщенный день: поездка на Черкизон и ВДНХ. А перед отъездом, послезавтра, дед обещал нам Третьяковку.
Глава 26
Краски вашей мечты
Современники говорили, что подобные Черкизону рынки существовали и в привычное время, но у меня они прочно ассоциировались с детством и юностью — я жил в районе Измайлово, но на месте Черкизона тогда уже возводили высотки, и я так ни разу и не бывал на этом культовом объекте.
И вот мы тут. Масштаб — дух захватывает! Город в городе, даже карту рынка на входе повесили, возле которой вьетнамцы, корейцы или кто они, наперебой пищали:
— Иняе! Иняе!
Если бы не доллары в руках, ни за что не понял бы, к чему они призывают.
Как город делился на районы, так и Черкизон — на зоны, в одной торговали техникой, в другой — бытовой химией, косметикой. Были тут и забегаловки — ну а как без них, когда работники прямо здесь, на рынке, и жили. Говорят, имелись под землей и подпольные цеха, где китайцы трудились не покладая рук. И это только на рынке! Вокруг него торговали прямо из машин или с земли, и нарду было, как в метро.
— Дедушка, а давай тут сфотографируемся? — предложил я.
Сказать, что он удивился — ничего не сказать.
— Какое странное место ты выбрал.
— С ума сошел? — разделила его удивление Наташка, а Борис обреченно вздохнул.
И как им объяснить, что спустя много лет эта фотография будет иметь историческую ценность, как и та, на Манежной площади?
— Извини Павел, но нет, — отрезал дед и повел нас внутрь рынка, инструктируя: — За карманами следить, с земли ничего не брать, особенно — деньги и кошельки.
— Почему? — спросил загрустивший Борис.
— Потому что их специально бросают, — объяснил я, — чтобы потом наехать на того, кто взял. Поднял сто рублей, а скажут — десять тысяч, а ну отдавай назад, это мое. И свидетели найдутся, которые подтвердят: да, он уронил именно столько, десять тысяч. И выпотрошат тебя.
Покупателей тут не просто толпа — рой. Туда-сюда грузчики возят платформы с нагромождением клетчатых сумок — только и успевай уворачиваться. А внутри рынка — какофония звуков, мешанина ароматов готовящейся стряпни, пестрые вывески и бесконечные контейнеры с футболками, джинсами, обувью, очками, ремнями.
Все это выпирало из контейнеров, а в коробках на земле сбывался уцененный неликвид или вещи на распродажу, которые или залежались, или остались маленькие размеры. Наташка, как зачарованная, бросилась к юбкам, но дед схватил ее за руку.
— У входа всегда все дороже, пойдем в середину.
Глаза разбегались от обилия вывесок и товаров, а цены были такие, что хотелось купить все. Ботинки, на какие облизывалась Наташка, у нас стоили 25–30000, здесь — 10–15, а если побродить и позаглядывать в коробки с уценкой, можно найти и за 5000 что-то похожее.
