Воин света (СИ) - Ромов Дмитрий (читать книги полностью без сокращений TXT, FB2) 📗
Снуют сёстры и врачи в халатах, привозят и увозят пациентов. Раздаются громкие реплики, быстрые шаги, хлопают двери. Будто само место пытается сказать, что на празднике жизни все мы временные гости. Тошнотворно пахнет лекарствами или дезинфекцией, а, может, тем и другим вместе…
Обстановка тревожная и тоскливая. Безысходная. Именно безысходность я читаю во взгляде Ферика, когда он поднимает глаза. Я беру его за руку. Она влажная и холодная. В груди неспокойно, я чувствую горячее жжение, будто это не его, а меня в очередной раз подстрелили.
— Вам страшно, Фархад Шарафович? — тихо спрашиваю я.
Он кривит чёрные от запёкшейся крови губы.
— Умирать всегда страшно, — чуть слышно шепчет он. — Я ведь не ангел, ты знаешь?
— Серьёзно? — делаю я удивлённые глаза и улыбаюсь. — Вы меня разыгрываете.
— Серьёзно, — подтверждает Ферик и тоже улыбается. — Видишь, как я тебя провёл. Ты думал, что я ангел, а я… нет… Я тебя предал, Егор. И когда с Мишико подписался за твоей спиной отравой торговать, и когда меня менты прихватили. Испугался, не выдержал. Они стращать-то умеют. А я оказался совсем нестойкий. И не оловянный, и не солдатик…
Он снова закрывает глаза. Подбегает молодая сестричка.
— Так, всё, в операционную! — командует она, — Кузьмин, давай сюда.
Ферик сжимает мою руку.
— Знаю… — сипит он, — знаю, что время вышло. Жалко…
Подходит медбрат и толкает каталку. Фархад Шарафович не отпускает мою руку, и я иду рядом с ним.
— Сломался я, — хрипит он. — Всё слил. Про наркоту слил, хоть и место указал неправильное. И про тебя много чего наплёл. Они спрашивали, а я отвечал. Их ведь не наркотики интересовали, а ты. Вот я и пел соловьём, не хотел на старости лет на зону. Не хотел.
Ну, тут удивляться нечему. Есть люди, заинтересованные в информации обо мне.
— Прости меня, Егор… Знаю, за такое прощения не просят, но я… прошу. Ментов на мелькомбинат я навёл… И сказал им, как тебя заманить. У тебя сердце доброе… я знал, что ты пойдёшь… если узнаешь, что Айгюль в опасности… Знаю я тебя… Ты романтик, таким как ты… нельзя в бандиты… И в менты нельзя… Такие, как ты… должны народ в будущее вести…
Чем дальше, тем более отрывистыми становятся его слова и тем больше в них хриплого свиста. Отчаянного хриплого свиста.
Каталка заезжает в лифт, стучит, грохает колёсами по металлу. Медсестра буднично нажимает кнопку, заглядывает в записи, ставит галочки. Для неё это рутина. И стоны, и вздохи, и испускание духа — всё рутина…
— А где она сейчас? — спрашиваю я про Айгюль. — Я не смог её найти.
— В Ташкенте… Я велел, чтобы отсиделась у подруги своей… У этой, ну… ты знаешь…
— Знаю, — киваю я.
— Они не сами, Егор… Менты… За ними стоит кто-то… Хочет тебя… распять…
Он замолкает и тяжело дышит.
— Отдыхайте, вам нельзя переутомляться! — участливо обращается к Ферику сестричка.
Надо же, хорошая девочка, не очерствела, не загрубела, глядя на чужую боль и смерть.
— Да, милая… — вымученно улыбается Ферик. — Мы сейчас… Закончим…
— Ладно, Фархад Шарафович, что было, то было. А теперь это уже в прошлом. Не думайте, я зла не держу. Выздоравливайте. Всё будет хорошо. Вас прооперируют, вы поправитесь и заживёте лучше прежнего, без забот и хлопот.
Улыбка его делается искусственной, вымученной, ненастоящей. Он закрывает глаза и стискивает зубы. Делает несколько тяжёлых вдохов, будто не может надышаться. Дышит и не может.
— Ты… простил? — с тревогой спрашивает он, словно от этого сейчас хоть что-то зависит.
— Конечно, простил. Но и вы меня простите пожалуйста.
— Тебе не за что… — через силу говорит он. — Поза… Поза… боться…
Дыхание сбивается и лицо искажается одновременно гримасой страдания и безразличия. Гиппократова печать, маска смерти. Я отчётливо понимаю это… Сердце ухает, обрывается, покрывается льдом…
— Об Айгюль я позабочусь, — обещаю я, хотя совсем не представляю, как к этому можно подступиться. — Не волнуйтесь. Ни о чём не волнуйтесь. Вам нечего стыдиться. Все мы порой ошибаемся, не мучайте себя. Я вас люблю как родного…
Из уголков его глаз появляются две слезинки. Я крепче сжимаю его ледяную руку, но он не отвечает, на это у него уже не остаётся сил…
— Страшно, Егор… — едва шепчет он, и я скорее догадываюсь, чем слышу его слова.
Лифт дёргается и останавливается. Раскрываются двери и медбрат Кузьмин, думая о чём-то своём, безразлично выкатывает каталку в пустой коридор. Я делаю несколько шагов, сжимая руку Ферика и выпускаю её. Его увозят. Распахивается широкая дверь, открывая длинный коридор. По нему практически бегут люди в белом. Они торопятся к Ферику.
— Подожду здесь! — кричу я вслед. — Не бойтесь! Всё будет хорошо!
Умирать не страшно, сказала Мурашка в последнюю нашу встречу. В конечном итоге, всё всегда заканчивается хорошо… Покоем и благодатью… Наверное…
— Фархад Шарафович, — слышу я удаляющийся голос сестрички. — Сейчас мы с вами быстро подготовимся к операции. Вы уснёте, а когда проснётесь…
А когда проснётесь, окажетесь в прекрасном сияющем мире, где нет боли и царит любовь. Зачем, зачем они везут его туда, в холод и мрак? Лучше бы дали умереть, сжимая мою руку. Ему было бы легче.
Я сажусь на обитый дерматином и видавший виды диванчик, наклоняюсь вперёд, упираюсь локтями в колени и обхватываю голову руками. Сижу неподвижно и, наверное долго, глядя в одну, неясную, воображаемую точку перед собой.
Вокруг меня тихо и пусто. Никого. Так может, это я умираю, а не Фархад Шарафович?
Время играет со мной, выкидывает разные штуки, троллит, дурачит, смеётся… Вот и сейчас я совершенно не понимаю сколько его утекло, сколько прошло.
Я выхожу из бездумного транса, когда рядом со мной кто-то садится. Поворачиваю голову и пытаюсь поначалу вспомнить, кто этот человек. Но нет, мы с ним никогда не виделись. Наконец, до меня доходит, что это врач.
— Вы хирург? — спрашиваю я.
Он угрюмо, глядя перед собой, кивает. Будто пародирует меня.
— Оперировали Матчанова?
Он опять кивает и спрашивает:
— Вы родственник?
Врач поворачивается и хмуро на меня смотрит.
— Практически, — отвечаю я.
— Эта пуля, — говорит он, прищуриваясь и морщась, как от зубной боли. — В общем, когда извлекли, открылось кровотечение… Аорта… Пришлось…
Я отворачиваюсь, а он продолжает рассказывать про аорту, про зажимы и стежки. Я не слушаю. Вернее, слушаю, но не слышу. Удивительно, будто отрезали кусок меня…
Хирург сокрушается, видать очень хотел спасти пациента. Он ещё что-то говорит, но я встаю и, кивнув, иду к лифту… Большой, рассчитанный на четыре каталки лифт, везёт одного меня, будто посланника потустороннего мира. Хотя… а кто я такой? Я и есть посланник…
В фойе меня ждут Виктор и Алик. Приехали, пока я тут торчал. Они молча смотрят, не задавая вопросов.
— Скончался, — говорю я и выхожу на крыльцо.
Листья ещё не пожелтели, но и от радостной, полной жизни летней зелени мало что осталось. Тёмные, почти бурые, они шелестят на ветру. В воздухе разлита прохладная влага. Я ёжусь и передёргиваю плечами. Никак не привыкну к этому круговороту в природе. Круговороту плоти.
Из машины звоню Злобину, докладываю, что Ферик всё…
— Мы взяли Гию, — говорит он. — Приедешь?
— Можно, пожалуйста, завтра? Я напишу отчёт и привезу утречком. Лады?
— Лады, — соглашается он.
— А то мне ещё жену на курорт отправлять…
— У тебя всегда всё в одно время.
— Всегда — это моё политическое кредо, — невесело шучу я.
Прощаемся.
— Вить, — говорю я, передавая ему трубку, — сейчас со всей этой хернёй разберёмся и надо будет в Ташкент ехать. Думаю, ты и Толян поедете. Завтра… нет, наверное, послезавтра.
— Так я как пионер, — пожимает он плечами. — Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть». В смысле, всегда готов. С тобой же, да?
