Царская пленница - Шхиян Сергей (версия книг .txt) 📗
— Вообще-то против Дмитрия я ничего не имею, после того как он получил доской по голове, у него наблюдается явный прогресс…
— Ты можешь говорить о Мите что угодно, но я буду с ним счастлива, и теперь, когда у нас есть деньги, мы можем объединить наши капиталы…
Последние слова Юлии сразу же конкретизировали вопрос. Теперь стало яснее, что она хочет иметь.
— Я хотела с тобой поговорить о карете и лошадях, — продолжила она. — Ты не будешь против, если мы с Митей оставим их себе? Я думаю начать торговлю зерном, и нам на первых порах понадобится много денег. Второй экипаж нам тоже мог бы пригодиться, но я не знаю, как на это посмотрят Аркадий и Александр. В конце концов, почему им должна достаться чужая карета?
— Вероятно потому, что они принимали участие… — я не смог подобрать нужные слова и закончить фразу. Сказал по-другому: — Потому, что они добыли ее в бою.
— Они молоды, богаты, — не слушая меня, продолжала говорить Юлия, — к тому же скоро идут на войну, их там могут убить. Тогда наша карета и лошади вообще отойдут чужим людям!
Такой прыти от нежного, легкомысленного создания я никак не ожидал. К тому же пока не знал, понадобится ли мне самому экипаж. Если получится выкрасть Алю из монастыря, то для побега будут нужны хорошие лошади.
— Давай оставим этот разговор. Утро вечера мудренее. К тому же, если говорить откровенно, то вы с Митей меньше всех заслужили приз.
Юлия ничего на это не ответила, потом, как будто подчиняясь стихийному порыву, протянула мне руку:
— Ты не соскучился без меня? Хочешь…
— Нет, единственное, что я хочу — это спать, — грубо ответил я и задул свечу.
Юлия такой прямолинейной простотой меня удивила, но голова моя была занята другим, я думал о предстоящей встрече с женой. Когда мы увиделись с ней в Зимнем дворце я узнал, что она беременна, сейчас срок был еще невелик, около трех месяцев, но каково ей в монастыре будет носить ребенка, рожать! Этого я совсем не представлял.
Если император предполагает, что она имеет какое-то отношение к роду Романовых и может гипотетически претендовать на престол, ребенок, особенно если у нас родится мальчик, неминуемо навлечет на Алю новые беды.
Я не специалист по русской истории, но имена императоров помню и могу поклясться, что ни о каких претендентах на престол, за исключением потомков Павла, я никогда не слышал.
К тому же малорослый император за время вынужденного сидения в Гатчине наклепал от двух жен столько детей, что никаких вопросов с нехваткой Великих князей не стоит до сих пор. Однако это знал я, но не знал сам Павел и, пользуясь неограниченной властью, мог делать со своими подданными, что ему заблагорассудится.
Передумав все, что было можно и нельзя, перебрав самые парадоксальные варианты развития событий, я окончательно запутался и решил, что самое лучшее — действовать по обстоятельствам, что у меня последнее время весьма неплохо получалось. Я заставил себя закрыть глаза и начал считать верстовые столбы, и это так хорошо подействовало, что утром Юля с трудом меня растолкала.
В монастырской церкви зазвонил колокол к заутрене. Мы, благочестиво прикрыв головы платками, отправились к службе. Монашки и послушницы истово молились, а я незаметно смотрел по сторонам, пытаясь среди большого количества одинаково одетых женщин разглядеть свою жену. Однако сколько я ни всматривался, увидеть ее не удалось.
После службы сестры отправились в трапезную. Гостям, которых оказалось около тридцати человек, были накрыты отдельные столы в том же помещении, только через широкий проход, так что миряне и монахини близко не соприкасались.
Владимирский Всехсвятский монастырь был общежитский. Это значило, что монахини не имели личной собственности и питались не порознь, а все вместе. Стол оказался не просто скромный, а скудный. Однако никто не кривился, и отъевшиеся барыни добросовестно поглощали пустую кашу, видимо приобщаясь к аскетизму праведников.
После завтрака я подошел к Полибину. Мы поздоровались, и я спросил, виделся ли он с теткой.
— Нет, она больна и не выходит из кельи. Я написал ей записку, и она обещала меня принять, — ответил он.
— А не сможете ли вы меня с ней познакомить?
— Могу, а зачем вам?
— Мне сказали, что здесь в послушницах моя подруга. Мне очень нужно с ней увидеться.
— Коли так, извольте. Думаю, тетка в такой малости мне не откажет.
Кроме меня и Александра дел к игуменье ни у кого не было, и мы пошли с ним вдвоем. Жила настоятельница в большой келье, скорее напоминавшей кабинет, хотя здесь же была и застеленная лавка с тощим тюфяком, и большой иконостас.
Навстречу нам поднялась невысокая, коренастая женщина с выразительным волевым лицом, Никаких признаков романтической грусти на нем не было. Она больше напоминала успешную руководительницу средних лет, замороченную непрерывными делами. На племянника мать Фетисия, так после пострижения, звали настоятельницу, взглянула ласково, но без особой нежности.
Мы по очереди поцеловали у нее руку, она перекрестила нас и приложилась ко лбу племянника губами.
— Служишь? — спросила матушка, хотя по форменному платью Полибина это было понятно и так.
— Служу, — констатировал он.
— Похвально. А кто эта барышня, не невеста ли твоя?
Александр замялся с ответом, и я поспешил вмешаться в разговор:
— Нет, матушка Фетисия, мы к вам по другому делу
— В послушницы проситься хочешь? — догадалось она.
Мысль была хорошая, но я пока не был готов к службе господу, даже в женском монастыре.
— Нет, матушка, это не моя планида, — витиевато ответил я, — мы с господином поручиком хотим сделать пожертвование вашему монастырю.
Такой неожиданный поворот разговора игуменью, видимо, заинтересовал, она с большим интересом посмотрела на меня.
— Да, тетушка, — вмешался в разговор Полибин, — к нам попали разные ценности, которые мы не можем оставить себе и хотим отдать на какое-нибудь богоугодное дело.
— Похвально, но загадку не пойму. Что за ценности и почему вам они не нужны? Никак ты разбогател? — спросила она племянника.
— Не то что разбогател, — начал говорить Александр, — только так получилось. Они нам не принадлежат, и мы не знаем, что с ними делать, — он запутался и неожиданно замолчал.
— Мы случайно нашли разбойничий клад с золотыми и серебряными предметами, ну, там посуда, старинные блюда и украшения, — поспешил я ему на помощь, — и подозреваем, что они были нажиты грабежом. Потому и решили передать их на богоугодное дело в какой-нибудь монастырь. Поручик рассказал, что у него тетушка настоятельница, и мы привезли их вам.
— А кто это вы? Ты, барышня, и Саша?
— Нет, матушка, нас шесть человек. Они все здесь у вас в обители.
Лицо игуменьи смягчилось.
— Что же, деньги нам нужны на строительство богадельни. Хвалю за благое дело. И велик клад?
— Я поднять могу, а вот Елизавета Федоровна вряд ли, — оценил стоимость сокровища Полибин.
Такая своеобразная оценка заставила игуменью улыбнуться.
— Хорошо, идите к себе, я пришлю сестер, они заберут пожертвование.
— И еще, тетушка, у Елизаветы Федоровны в монастыре находится подружка. Нельзя ли им свидеться.
— Кто такая?
— Я не знаю, под каким она у вас именем. В миру ее звали Алевтиной.
Судя по выражению лица, это имя ничего настоятельнице не сказало. Пришлось чуть больше приоткрыть карты:
— Ее недавно привезли из Петербурга…
— Вот ты о ком, — нахмурилась мать Фетисия и холодным тоном распорядилась. — Ты, Саша, иди к себе, а мы с твоей знакомой поговорим накоротке.
Полибина такая быстрая смена теткиного настроения удивила, но он ничего не спросил, поклонился и вышел из кельи. Мы остались с игуменьей вдвоем. Она искоса посмотрела на меня, встала и прошлась по комнате. Я остался на месте, следил за ней взглядом.
— Вы, барышня, если не ошибаюсь, переодетый мужчина?
От неожиданности я вздрогнул и посмотрел на матушку круглыми глазами.
