Противостояние - попаданец против попаданца (СИ) - Шейко Максим Александрович (онлайн книга без TXT) 📗
Зато после войны можно снимать кино про доблестного резидента "Шанхайца", проникшего в святая святых нацистского руководства…
— Надо бы поговорить с Лаврентием Павловичем, возможно у НКВД есть лучшие подходы к высшим сферам, — подумал я, отправляя папку в прохладную глубину сейфа.
Случай поговорить представился незамедлительно. Видать и правда дар у меня такой — появляться в нужное время в нужном месте. Или не у меня. Вот и сейчас: стоило подумать и буквально на следующий день фюрер со своим малым кругом, к которому принадлежал и один скромный путешественник во времени, принял решение срочно отправиться в Берлин. Дела в столице требуют присутствия и всё такое. Ну, надо, так надо. Собрал свои немногочисленные вещички, озадачил секретарш и уселся верхом на чемодан в ожидании погрузки на поезд — мы, адъютанты, народ неприхотливый. Смена обстановки опять же. Да и Штеффи я приватную прогулку с последующим романтическим ужином давно обещал…
Впрочем, лирика это всё, а мы ехали работать. И первое дело заглянуло в приемную фюрера прямо в день нашего приезда. Естественно во время моего дежурства, как же иначе? Нет, может оно конечно и случайно так получилось, что недавно произведенный в оберстгруппенфюреры Гейдрих прибыл к Гитлеру с докладом именно в мою смену. Ну, всякое ведь в жизни бывает, верно? Но я в такие удачные совпадения почему-то не верю — имею право на здоровый скептицизм, ибо немного знаком с виновником всех этих "случайностей".
Так вот. Сижу я, значит, в приемной, скучаю. Гитлер, соответственно, в кабинете, причем, в отличие от меня, ему скучать некогда — у него там производственное совещание со Шпеером. И тут, лучезарно улыбаясь, входит мой негласный покровитель… Как у него это получается? Вот буквально только что ж подумал, что неплохо бы с ним одну идею обсудить.
— Фюрер у себя?
— Яволь, оберстгруппенфюрер! Но вам придется подождать, фюрер занят, у него совещание с участием рейхсминистра вооружений и боеприпасов.
Гейдрих бросает демонстративный взгляд на часы. Мне остается только развести руками в международном извиняющемся жесте.
— Вы как всегда пунктуальны, но у меня категорические указания. Я не могу никого допустить в кабинет, пока фюрер не освободится.
Шеф РСХА с деланной небрежностью бросает на мой рабочий стол свою фуражку и, придвинув стул, с комфортом располагается напротив:
— Что ж, подождем. Кстати, не хочешь мне ничего нового рассказать?
Блиииин! Ну вот как!? Как ему это удается??? Неужели он настолько четко просчитывает все мои действия? Этак мне и комплекс неполноценности заработать недолго, а то и чего похуже…
— Полагаете это уместным?
— О да!
Мой визави всем своим видом изображает крайнюю степень самодовольства.
— Вполне уместно. Но только сегодня.
С лица Гейдриха сползает маска превосходства, уступая место его обычной хищной улыбке, а кисть левой руки изображает в воздухе некое вращательное движение, как бы очерчивая всё немалое помещение приемной. Ну что ж, поговорим, если так. Думаю, эта тема тебя заинтересует.
В ночь с 10 на 11 сентября через кошмар ночного боя, при выходе из окружения в городе прошла группа генерала Аграновича. Остатки нескольких стрелковых дивизий и 23-го танкового корпуса, а также отдельных полков и просто групп бойцов, сбившись в плотный кулак в южной части города пошли на прорыв, дабы соединиться с 64-й армией, удерживающей южные пригороды и Купоросное.
Пробиваясь через завалы и вражеский огонь, буквально перешагивая через свои и немецкие трупы, несколько тысяч изможденных бойцов вырвались из пекла уличной битвы.
Формально генерал Агранович нарушил как приказ номер 228, так и прямые запреты командования Сталинградского фронта, что повлекло за собой его отстранение. Решение судьбы генерала зависело от результатов сегодняшнего разговора в Ставке.
Для меня было понятно желание людей вырваться из огненного мешка, из этого многодневного кромешного ада, постоянного воя снарядов, мин, бомб…
Объяснения в докладной Аграновича мне показались убедительны. Лишившись связи с командованием, понеся чувствительные потери и испытывая недостаток боеприпасов, он и еще группа командиров на импровизированном Военном Совете приняла тяжелое решение на прорыв.
Зная, что город не удержать, я признал обоснованность этого решения. Смысла медленно умереть в руинах или красиво погибнуть в "банзай-атаке" не было никакого. А так хоть спасли некоторое количество людей.
Но заседание Ставки получилось необычайно бурным. Такого не было даже при разборе полетов у Воронежа.
Жесткую позицию занял Берия:
— Вы знаете, что Агранович проверялся органами в 38-м и даже подвергся увольнению из армии. А когда его вернули в 40-м, якшался с немцами?
"Что ж его органы тогда и не арестовали, дали человеку год повоевать." — зло подумал я. Судя по характеристике в деле, воевал Агранович неплохо; начав войну полковником и заместителем комдива, дошел до генерала, командовал стрелковыми дивизиями в ходе зимнего контрнаступления Юго-Западного фронта, и временно, во время отступления от Харькова — кавалерийским корпусом. Но промолчал.
— Рации в штабе были выведены из строя по приказу Аграновича…
Тут я не выдержал и перебил:
— Откуда такая информация?
— Показания радистов штаба 23-го танкового корпуса… — Лаврентий Павлович выложил пачку бумаг. Доносы…гм… донесения были отпечатаны на машинках и скреплены блестящими канцелярским скрепками, отличавшиеся от торопливо написанных от руки разрозненных листочков докладной Аграновича, которые я держал в руках.
Неожиданность!
Впрочем, связь всегда выходит из строя, когда войска собираются драпать… закон на войне!
— Ви не верите товарищам из НКВД, — вмешивается хмурый Сталин; как всегда внезапно.
Десять секунд я борюсь с настоящей паникой. Предательская капля пота выступает на лице. Но решаюсь держаться проверенной тактики — говорить честно, без экивоков, глядя прямо в глаза.
— Если бы Агранович был немецким агентом, то просто сдал бы войска фашистам! Или сам бы перебежал к фрицам в такой ситуации. — А он организовал прорыв!
— Нетривиальная задача, между прочим — из разнородных сил, ночью, в разрушенном городе… — добавил я уже про себя.
— Части и соединения вышли к своим, сохранили знамена (этот момент был отмечен в докладной особо) и могут продолжать сражаться. Даже вынесли с собой раненых… — продолжил я адвокатствовать.
Здесь я немного лукавил, просто не говоря всей правды.
Раненых вынесли далеко не всех, тяжелораненых оставили прямо на месте, на милость победителей. А вышедшие из окружения соединения представляли собой лохмотья: в одной дивизии числились 600 человек (сводным полком командовал старший лейтенант!), в другой — 800 человек с двумя орудиями. Танковый корпус оставил все танки, выскочил только штабной бронеавтомобиль и тягач с 37-мм зениткой.
— Если Аграновича надо непременно расстрелять для примера остальным, то давайте по приказу 228 это сделаем, — сказал я, обращаясь уже к Берии… "Вот и нашел контакт с шефом политической разведки, — выругался я про себя, — этот конфликт он точно не забудет!"
Моя позиция резко переломила ход обсуждения, видимо столь эмоциональная реакция начальника Генштаба, уже заслужившего репутацию спокойного и выдержанного человека, подействовала на всех присутствующих.
Даже на Сталина. Он как-то хитро посмотрел в сторону Берии и одобрительно кивал на каждый мой аргумент.
После бурного обсуждения, принято было компромиссное решение. Наказать вышедших старших командиров по военной части (снизить звания и должности), рассмотреть их поведение на партийных собраниях, а НКВД продолжить проверку Аграновича.
Ни нашим, ни вашим.
Выход от Сталина случайно совпал с уходом Берии. А была не была, хуже уже не будет.
