Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (книги бесплатно без TXT) 📗
«Свобода от принуждения»
«Свобода ассоциаций»
«Равенство»
— Как отсутствие иерархии, так-с… Это понятно. Опять-таки непонятно, как договариваются? Сложно, и это мягко говоря!
«Братство»
— То есть никто не имеет права ставить себя выше других. Хм… теперь понятней лозунг «Свобода, равенство и братство!»
«Сотрудничество и взаимопомощь»
«Разнообразие»
Откинувшись назад, смотрю некоторое время на монитор, и рука тянется закрыть окно, но…
… что-то заставляет меня вбить в поисковую строку «Виды анархизма».
Проснувшись, лежу на кровати, пока подробности сна медленно истаивают.
— Тьфу ты, — Символически сплёвываю на пол, — Приснится же!
Настроение препоганейшее. Вроде как и неплохо, узнать что-то новое о собственной же прошлой жизни…
… но блять, как же не вовремя!
Нет ощущения Чуда Рождества. Пропало. Есть дурацкое послевкусие от смешавшихся воедино воспоминаний и убеждений взрослого парня, и мальчишки двенадцати лет, воспитанного в иных условиях.
Единственное — за табачищем спросонья не потянулся. Наверное, к тому времени уже всё. Бросил. Хоть так!
Отошёл мал-мала, разбудил дружка, да и выполз из комнаты умываться, натянув на морду лица хорошее настроение. Лицедействую, значица. А чего? Не портить же людям праздник? Раньше я завсегда в церквах искренне молился. Не иконам и такому всему, а вообще. Боженьке своему, а не этому — гневливому из Ветхого Завета.
«— Без посредников», — Вылезло из подсознания. Ну… да, вроде того. Одному всё равно чище как-то было — хоть в лесу, а хоть бы и так. Вот я, вот Боженька, и никого меж нами. Без людей вокруг. Мои мысли, моя душа.
Праздничные богослужения наособицу. Трепет такой внутри, торжественность момента. Проникался.
А теперь всё. Торжественность, поют красиво, одёжки праздничные. А никак. Даже с эмпатией. Торжественность есть, но она чужая, обрыдлая, камнем на шее. Навязанная.
Вышел из храма задумчивый, а со стороны посмотреть, так и благостный. Наверное. Старушки, да всякие тётушки богомольные вроде умилённо смотрели.
Решил для себя, што пока — да! Потому как по закону должен быть православным, и церковь посещать. Потом не знаю. Чего хочется? А просто — свободы от принуждения!
Сон этот чортов! Насколько проще быть — как все. По течению. Не думать. Не знать.
— Ну што? — Переходя на московский простонародный говорок, подмигнул дядя Гиляй после трапезы, — На ёлочный базар?
Я ответно заулыбался.
«— Улыбаемся и машем», — Вылезла непрошенная мысля, которую подавил на корню. Нельзя! Набатом в голове лупит, што нельзя портить людям праздник! Митра там или што, а для них — душевно, и потому богоспасительно!
И Санька. Сияет мордой лица. Всё! Ну то есть с опекой ещё оформляется пока, но уже всё — дяде Гиляю! И со мной рядышком. Кровать вторую в комнату поставили. Тесно, но вот уж точно — без обид!
Так с совестью и договорился — не рождество праздную, а Саньку рядышком. Снова вместе. Снег под ногами хрустит морозно. Свеженький, не обтоптанный ещё! Вон, падает. Идём неспешно, валенки вкусно обминают снег. Прохожие улыбчивые, благостные. Приветствуют, даже и вовсе незнакомые.
— Христос родился!
— Славим его!
Дядя Гиляй, Мария Ивановна, Надя, Санька… семья. Вроде как. Или без вроде?
Отошёл немного.
«— Эмпатия», — Шепнуло подсознание. Ну, пусть… всё равно настроение, а не так себе, впополаме с меланхолией и самоедством.
Надя промеж родителей идёт, Санька справа от Владимира Алексеевича, только иногда вперёд забегает. Я чуть сзади, приотстал.
Надя, ну ребёнок совершеннейший! Трещит! Со всеми разом, и ведь што интересно — со всеми и успевает. Ну да это известный бабий фокус.
До площади Трубной дошли пешком, тут рядышком. А ёлок! И Мишка. Стоит рядышком с Федул Иванычем, улыбается!
Понимаю вроде, што взрослые договорились на условленное время, а Чудо! Пусть не Рождественское, но на сердце сразу теплее стало. И улыбка на морду лица такая, што чуть не треснула.
Попхались кулаками в бока и плечи, поздоровкались, да так вместе и пошли. Вроде и виделись позавчера только, а хорошо вышло! Душевно.
— Уговаривались, — Пономарёнок махнул головой в сторону взрослых. А сам сияет, как лампа керосиновая в ночи.
Ёлищи — ух! В лесу небось обходишься, штоб такие найти! Одна на десяток, а то и не один. Ровненькие, свечами зелёными вверх, юбки их игольчатые кружевами легли ровнёхонько. А дух какой! И снежок сверху падает. Не захочешь, а залюбуешься!
— Какая приглянулась? — Оборотился дядя Гиляй ко мне.
— Вот, — Я подбородком на Саньку, — художник растёт! Пусть с Надей и выбирают.
Опекун улыбнулся только, да и по голове меня погладил. Приятно! И стыдно немножко. Взрослый уже!
А потом раз! И знакомцы. Старые ещё, когда у Дмитрия Палыча жил. Здороваются со всем вежеством, ну и я ответно. Уважение в глазах, а потому и лестно немножечко. И неловко почему-то.
Ёлку на извозчика, потом дворник помог втащить. Здоровенная! Под самый потолок, и распушилась так, што чуть не пол гостиной. И красивая.
Наряжать взялись всем миром, даже и вредная горнишная. Украшения все превсе самодельные, ну вот ни единой покупной!
Нарядили, а потом Мария Ивановна рассказы Рождественские читать взялась. Нравоучительные. У меня сразу думки забегали, но по своему, а не по писанному.
— Ступайте во двор, — Отпустила нас хозяйка дома, — да не заиграйтесь! Вечером на богослужение, всю ночь стоять. Или может, подремать ляжете?
Надя задумалась было, но решила-таки на улицу, вслед за нами. Я только к себе зашёл, да в шкатулке двести рублей взял. Мы с дядей Гиляем договорились заранее по таким делам — если я зарабатываю, но и тратить могу сам. Выступаем иногда, вот и капают.
И на площадь! Снова. К рядам ёлочным. Санька меня за рукав… — Ты чево? — И глаза круглые такие, напуганные.
— На Хитровку. Пусть тоже… праздник.
Дружок мой закивал так, што вот ей-ей! Чутка побольше, и голова оторвётся! И по рядам! За пряниками. На все деньги и купили.
На двух извозчиках так и ехали — один ёлку загрузил, второй нас всех, с пряниками. Надя мышкой сидит, только Саньку иногда так за рукав — дёрг! И спрашивает.
На меня посматривает, но не лезет с вопросами. Пока. Потом, знаю уже, сторицей!
— И-эх, босота, — Крякнул извозчик, помогая выгружать и ставить ёлку. Народу набежало! Но узнали, не лезут по карманам и в морду.
Высмотрел в толпе Ивана знакомого, крёстного самозваного, да и подошёл, поздоровкался со всем вежеством.
— Проследишь за порядком? Не портяношникам на пропой души, а детворе здешней. Пусть хоть раз в году праздник будет!
А тот — раз! И по плечу!
— Вот ето Егорка! Вот ето Конёк! А? Крестничек! На Хитровку Рождество привёз!
Потом такая себе карусель вокруг — руку пожать, да по плечу похлопать. Саньку узнали, Надю Гиляровскую Сказали, што видели, да и так — оченно на папашу похожа. Так себе комплимент, если для девки.
Кружились пока вокруг, так ёлку уже установили, и гляжу — наряжают! Как могут. Такое себе выходит, интересное. Пряники рядышком с ленточками висят, и картинками из журналов. Но от души!
А подарков внезапно — больше! Я спросил у Котяры, а тот зубы скалит.
— Нешто Иваны мальчишке уступят! Зубами скрипеть будут, а карманы вывернут!
Мы чуть в стороночку от суеты этой отошли, и снова — чувства, ети их мать! Неправильные. Вроде как и верно всё, но — откупаюсь при том! От судьбы Хитрованской.
И так поделиться захотелось! Душу обнажить, значица. Знаю, што пожалею потом, но пока — надо!
— Это план всё такой коварный. На будущее, — Голос предательски подрагивает, — Вырастут, Рождество запомнят на всю жизнь! И меня. Авторитетом буду для них.
— План… — Санька улыбается несмело, — слёзы вытри, авторитет коварный…
