Дорога за горизонт - Батыршин Борис (читаем книги онлайн txt) 📗
«Да что это со мной? – тряхнул головой Олегу Иванович. – Нашёл время и, главное, место, чтобы восхищаться женскими прелестями!»
Берта шагнула в сторону, волшебный ореол исчез. Вместо него из лаза били лучи светодиодных фонарей, да торчали любопытные физиономии забайкальцев. Отблески метались по стенам в такт их движениям ламп.
– Изумительно! – Берта обошла статую. Поручик предусмотрительно отшагнул в сторону, освобождая дорогу. – Это и есть ваши пришельцы из другого мира, мсье Олег?
Еще до того, как экспедиция покинули плато Серенгети и земли Буганды, Семёнов решился открыть Садыкову и Берте правду о себе.
Известие о том, что начальник на самом деле – пришелец из будущего, поручик принял сдержанно. Слишком много накопилось странностей, и объяснение это расставляло всё по своим местам. загадочных неурядиц, а эта новость расставляла всё по своим местам. Берта же пришла в восторг и смотрела теперь на Семёнова не вежливо-свысока, – как и подобало аристократке и владелице роскошной яхты, замка и бог его знает чего еще, – а восторженно, наивно – как смотрела бы гимназистка на рыцаря в сверкающих латах, сошедшего к ней со страниц романа сэра Вальтера Скотта. Отношение Берты к экспедиции с этого дня резко поменялось. Если раньше она не забывала лишний раз напомнить, что её участие в путешествии – каприз, причуда, возможно, во исполнение некоего пари, заключённого в лондонской гостиной, подобие восьмидесятидневного странствия Филеаса Фогта – то теперь она стала подлинной энтузиасткой экспедиции. Берта и раньше не жаловалась на тяготы пути; теперь же, отбросив в сторону аристократическое показное высокомерие, она запросто общалась и с казаками и с кондуктором. Единственный, с кем она оставалась холодной леди из высшего общества – её стюард и камердинер Жиль; видимо отношения, сложившиеся между хозяйкой и слугой не могли изменить никакие посторонние сторонние обстоятельства.
– Как интересно! – щебетала Берта, в который раз обходя статую. – И как жаль, что лицо этого таинственного монаха скрыто капюшоном! Как вы думаете, мсье Олег, можно будет разглядеть его черты – или хоть потрогать? – и она вспрыгнула на краешек постамента. – Ой, а это что?
И потянулась к чаше с зёрнышками.
– Это…. не трогайте, Берта, дорогая, я потом вам всё подробно объясню. – Олег Иванович поспешно отвёл её руку и извлёк чашу из прозрачной ладони. Завозился, шаря в сумке, потом извлёк полиэтиленовый пакет и ссыпал туда содержимое. Освобождённый от тёмных шариков, сосуд ярко блеснул.
– И вообще – давайте подумаем, как извлечь это сокровище отсюда. Господин поручик, как полагаете – мы вчетвером сумеем приподнять статую? Хотя бы одну, без постамента?
– Боюсь, – хрупкая она очень. – покачал головой Садыков. – Хотя, если обвязать верёвками и сколотить хороший ящик…
– Так ить ни досточки нет, вашсокородите! – подал голос из лаза хорунжий. Ни он, ни остальные забайкальцы, не решались войти в подозрительный зал. – Конешное дело, можно напилить деревцев потоньше, да и сколотить клеть. Тяжелее, чем из досок, зато – крепко. А чтобы не побилось – мы пальмовых листьев напихаем, которые в палатках под одеяла кладём – чтобы, значит, не на голой земле спать. Опять же, у ручья тростник сухой – его нарубим. И поедет ентот ваш стату?й как у Христа за пазухой до самого Санкт-Петербурга…
– Вот, братец, и займись. – кивнул Семёнов. – А мы с вами, господин поручик, давайте прикинем – как бы под купол подкопаться? Может вы и правы насчёт водоносных слоёв – но попробовать всё-таки надо. Вы со мной согласны?
Садыков лишь вздохнул в ответ.
В кабинете вовсю пылал камин. Зная любовь Каретникова к живому огню, Департамента Особых Проектов велел принести канделябры со свечами, прикрутив, предварительно газовые рожки. И теперь барон с доктором предавались полюбившемуся с некоторых пор занятию – рассуждали о высоких материях за бутылочкой коньяка.
– Знаете, Евгений Петрович, в наше время в определённых кругах считалось хорошим тоном презирать интеллигенцию и либерализм. Принятодумать, что они и есть первопричина развала Российской Империи, как, впрочем, и пришедшего ей на смену Советского Союза. Дошло до того, что слово «интеллигент» стало не то чтобы ругательным – унизительным. То есть – либо пустобрёх, бездельник, живущий в выдуманном мире, либо – рассчётливый циник, придающий Родину за иностранные гранты.
– Гранты? – озадаченно переспросил удивился Корф. – Простите, боюсь я не совсем…
– Средства, выделяемые зарубежными спонсорами… простите, меценатами на творческую, научную деятельность. Или на общественную; скажем – правозащитную. В общем, раз и интеллигент или, паче того, либерал – то непременно предаёт Россию за зарубежные деньги.
– Но это же, Андрей Макарыч, нонсенс, простите за резкость суждения! – искренне возмутился Корф. – Подобное извинительно для охотнорядского сидельца, но человек культурный, образованный должен понимать, что державе не обойтись без интеллигенции – врачей, инженеров, учёных?
– Это в ваши благословенные времена, барон любой человек с образованием уже причисляется к интеллигенции. У нас же об этом судить не по уровню образования, а по… недовольству властями, что ли. По эдакому брюзгливому фрондерству. Откройте «Британику», статью о русской интеллигенции – и пожалуйста: «неспособность к компромиссам, признание только своей точки зрения». И касается это в первую очередь творческой интеллигенции, «гуманитариев», так сказать. Ну и «офисных работников» – это наш аналог приказчиков, служащих богатых купцов. Что до «технической» интеллигенции – это инженеры, геологи, физики и им подобные – считается, что они меньше подвержены подобным умонастроения.
– Пожалуй, это можно понять. – кивнул Корф, покачивая в ладони рюмку с коньяком; барон, как и полагалось, ждал, когда благородный напиток нагреется от тепла руки, чтобы насладиться тонким ароматом.
– В конце концов, у нас отнюдь не все в восторге от господ Добролюбова, Чернышевского с Некрасовым, да и графа Толстого, если уж на то пошло. Но что делать, если та же самая, как вы изволили выразиться, «техническая интеллигенция» не может существовать в той же среде, что и скажем, мастеровые или извозчики? Им нужны другие книги, спектакли, газетные статьи. А создают, формируют это всё как раз «гуманитарии» как вы из назвали…
– Увы, дорогой барон… – вздохнул Каретников. – Многие у нас воспринимают творческую публику – бомонд, богему, «креативов», как их там ещё называют – как паразитов. Книг, которые они пишут, «технари» не читают, «концептуальных» фильмов не смотрят, на выставки и спектакли и прочие биеннале не ходят. И знаете что? Правильно делают – видели бы вы «инсталляции» и «перформансы» иных «актуальных художничков»… – Каретникова невольно передёрнуло.
– Именно потребление в неумеренных количествах различных интеллектуальных и творческих вывертов и есть отличительная черта нашего либерала. А инженеры, учёные – те, кто реально работает в своей профессии, а не занимается словоблудием – блюдо это не переваривают. И в глазах наших «творцов» они никакая не интеллигенция, а быдло, вроде мастеровых и извозчиков. В итоге – эти две ветви образованных россиян друг друга не слишком-то любят, а порой и презирают. Бывают, конечно, исключения, но…
– Ну, это как раз не ново. – заметил Корф. И у нас «Анну Каренину» поначалу объявили чуть не призывом к разврату. Меня другое занимает. «Гуманитарная интеллигенция» – тьфу ты, прямо масло масленое! – это ведь не только люди искусства, верно? Это и адвокаты, и юристы, те же экономисты, в конце концов! Их-то вы куда денете?
– С этими всё вообще плохо, Евгений Петрович. Это у вас пока встречаются энтузиасты, которые видят в институте присяжных поверенных – по-нашему говоря, адвокатов, – шанс на равенство всех перед законом. А у нас считается, что адвокат – это самая циничная и продажная из профессий.
– Но, как же так? – удивился барон. – Если у ваших адвокатов такая скверная репутация – то на что они живут? Кто доверит свои дела проходимцам?
