Татарский удар - Идиатуллин Шамиль (мир бесплатных книг .txt) 📗

Арчибалд Хендерсон, прошедший с полковником Афганистан и Ирак, спорить не стал — и вот уже пятнадцать минут с интересом наблюдал, как под головной машиной стремительно проносятся исчерканная дорогами лесостепь и редкие деревушки, а аборигены, пригнувшись и зажав уши руками, провожают взглядом едва не чиркнувший по затылку клин черных вертолетов.

На шестнадцатой минуте стрелок Джадсон воскликнул:

— Вижу цель!

Хендерсон, перебравшись поближе к нему, рассмотрел вполне трагикомическую картину: на крутом холме, поднимавшемся за резким поворотом автодороги, вразброс стояли несколько допотопных гаубиц, возле которых суетились пятнистые солдатики.

— Атакую? — крикнул Джадсон.

— Погоди! Чуть ближе подойдем, — ответил Хендерсон.

Но тут татары, явно струхнувшие при виде надвигающейся винтокрылой смерти, открыли огонь, не дожидаясь ее приближения.

Хендерсон поморщился, когда дульные срезы гаубиц распахнулись лепестками прямо в лицо майора. Снайперов местная артиллерия явно не воспитывала: снаряды рванули футах в ста-двустах от носа передней машины, причем ярдов на пятнадцать выше уровня, на котором шли Apache.

Вертолеты слаженно выполнили маневр уклонения — так, на всякий пожарный. Никакого вреда разрывы не принесли, лишь оставили после себя гигантское полотнище веселенького розоватого дыма, постепенно спускавшееся к земле. У Арчи даже возникло подозрение, что снаряды не боевые, а шутейные — может, для салюта готовились, да не получилось.

Артиллеристы, увидев такое дело, бросились в стороны и удивительно ловко, как тараканы на свету, попрятались по вырытым в земле щелям.

Джадсон покосился на Хендерсона. Майор улыбнулся в камеру, закрепленную на шлеме стрелка, и сказал: «Давай». Джадсон вдавил кнопку пуска ракеты «воздух-земля» — она снялась с подвески и с оглушительным шарканьем ушла к гаубицам.

Вертолет сильно качнулся, а в следующую секунду вошел в розовое полотно. И обвалилась тишина.

5

С конца 50-х годов КазхимНИИ являлся головным институтом Советского Союза по созданию средств индивидуальной защиты кожи. Этот не самый большой секрет страны был официально раскрыт в начале 90-х, когда утечка мозгов с последующим их превращением в неквалифицированные руки, переносящие огромные клетчатые сумки, приобрела необратимый характер. Распространилась утечка и на отдел нестабильных газов, персонал которого новые времена проредили эффективнее чумы и «дела врачей» вместе взятых. Но грифа секретности с отдела и всех его разработок печальная эмиссия кадров не сняла. «Нестабильники» продолжали тихо работать, не считая ран и не считаясь с переселениями, сдачей площадей в аренду левым офисам, затяжной невыдачей зарплаты и выдачей ее гречневой крупой, валенками и жестяными фонариками. А бывшие сотрудники упорствовали в грехе неразглашения не то по привычке, не то не видя смысла в болтливости — даже Саня Пузенко, которого принципиально неработающие фонарики вместо зарплаты разозлили настолько, что чистокровный хохол умудрился уйти из института аж в самый Мюнхен — причем по «еврейской» программе, причем невзирая на бессрочную «секретку» и внушенную папой-партизаном нелюбовь к немецкому языку и стилю жизни.

К рубежу тысячелетий отдел подошел, располагая двумя с половиной сотрудниками. Половиной, а заодно еще восемью незаполненными вакансиями, служил замдиректора института Артур Шарагуньский, кандидатская диссертация которого, написанная в 1979 году, и стала причиной организации отдела — его создание, как и назначение двадцатичетырехлетнего аспиранта Шарагуньского, не успевшего даже защититься, было оформлено специальным решением военно-промышленного комитета при Совмине СССР. ВПК так и не дождался конкретной отдачи своих вложений в казанского аспиранта. Отдача начала оформляться как раз за рубежом тысячелетий — и именно тогда на институт снова закапало бюджетное финансирование.

Доктор Шарагуньский перестал задумываться о возможности поддержать науку с помощью варки синтетических наркотиков (на чем, кстати, погорели два практиканта из химико-технологического института, которых замдиректора записал в бесперспективные на третий день стажировки) и навалял огромную заявку на грант в Минпромнауки.

Ответ пришел своими ногами, и не из федерального министерства, а из республиканского КГБ. Ответ, имевший рыжие усы, бесцветный взгляд и скупую, но обаятельную улыбку, назвался Ильдаром Гильфановым, задал несколько вопросов, свидетельствующих о том, что чекист имеет практический склад ума и заявку прочитал довольно внимательно. Выяснилось, что Минпромнауки на ближайшие три года лимит грантов перекрыло, а потому в ближайшее время НИИ получит отрицательный отзыв на свое письмо. Но на всякий случай замминистра, курирующий оборонные проекты, перебросил письмо Артура Вениаминовича в ФСБ — чтобы та в своем отзывчивом и равнодушном стиле убедила ученых не расстраиваться и выучиться ждать.

Шарагуньский не успел вспылить: рыжий чекист сообщил, что скупые возможности бюджетного финансирования давно научили государство в особых случаях, имеющих особую важность для страны, изыскивать серьезные внебюджетные источники.

Замдиректора НИИ прошел слишком много труб и воды — и известно, какая вода идет через эти трубы, — чтобы повестись на столь грубую лесть. Но против вопроса «Какая сумма и в течение какого времени вам необходима?» он устоять не мог. Шарагуньский, конечно, нашел в себе силы сначала удвоить в уме сумму, которую собирался просить у министерства, потому что чекистов не жалко, а Марат и Татьяна Валерьевна, вынесшие несколько лет без зарплаты, могут не перенести понимания того, что когда зарплата есть, но маленькая, жить почти так же трудно. Сил хватило и на то, чтобы с тоской оглядеть пузырящийся линолеум под рассыпающейся мебелью и поделить придуманную цифру на два и на три — потому что пошлют. И все-таки практически без паузы выдать наобум какое-то число, которое и должно спасти русскую демократию.

А Гильфанов просто кивнул, уточнил, какой эффект и к какому сроку дадут эти инвестиции, и попросил Шарагуньского открыть отдельный счет на собственную фирму («Как нет? Надо организовать. Не беспокойтесь, Артур Вениаминович, это несложно — и уж в любом случае вам помогут»), на который и поступят деньги.

Чекист не обманул, чему доктор удивлялся до сих пор. Причем чем больше он узнавал современную версию текущего мига между прошлым и будущим, тем больше находил новых поводов для удивления (Гильфанов не потребовал отката, Гильфанов не переписал фирму на себя, Гильфанов не стал отмывать через этот счет другие деньги и т. д.). Шарагуньский не знал, что еще больше Гильфанов удивлялся химику и его подчиненным (не разбежались, не разболтали, выдали уникальный продукт и почти уложились в жалкие крохии и совершенно людоедские сроки). Ну да многия знания осложняют работу гипофиза.

В любом случае, через год после исторической встречи доктор Шарагуньский продемонстрировал сначала Гильфанову, а потом кодле совершенно незнакомых людей, приведенных чекистом, опытный образец «Гиперцемента».

Еще через год отдел, выросший до десяти человек, переехал в хорошо отремонтированный офис при заводе «Оргсинтез», где и получил вполне обустроенный участок под опытное производство. Еще через полгода фирма «Химпроект» наладила производство «Гиперцемента» четырех видов в любом количестве, форме и с любым пусковым механизмом. Причем «Гиперцемент» мог заменяться флаконами с любым другим поддающимся лабораторному производству газом.

Такая гибкость очень пригодилась и при подготовке «сопливого инцидента», и при встрече Kite.

Вертолеты могли лететь самым причудливым маршрутом. Проблему способен был решить десяток ПЗРК, но их сосредоточили на подступах к Казанскому кремлю, на крайний случай — исходя из того соображения, что зенитные ракеты были страшным, но известным оружием, а в идеале противника следовало не просто уязвить, но потрясти. «Сопливый инцидент», случившийся в столь мягкой форме почти спонтанно, был лучшим тому доказательством.