Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
На ней было надето, платье не платье, так, два куска ткани, скреплённые на плечах брошками и узким блестящим пояском по талии. Она стояла боком к нему, и он видел, что, кроме этой ткани и туфелек, на ней ничего нет. Из одежды. Зато браслеты, кольца, множество цепочек и бус с подвесками, длинные серьги. Для работы это плохо. Или сам оцарапаешься, или её оцарапаешь. Она смотрела на него, и он, как положено в парти-зале, пошарил взглядом по её разрезу на боку. Она улыбнулась.
— Ты будешь играть всю ночь?
— Какова будет воля миледи.
— Вежливо и точно, — одобрила она. — Ты индеец?
— Да, миледи.
— Один здесь такой?
Он неопределённо повёл плечами.
— Не знаю, миледи, — он и вправду не знал. Палас большой, ни в камере, ни в смене он индейцев не видел, была пара метисов, трёхкровок как везде навалом, но метисы из другой смены, вместе они ещё ни разу не работали.
Она щёлкнула пальцами, подзывая обслугу. Вывернулся из толпы чёрный вертлявый Жучок с подносом, уставленным бокалами. Она взяла самый большой с шампанским и ткнула пальцем в его сторону.
— И ему.
— Миледи… — застыл в показном недоумении Жучок.
— Что я ваших порядков не знаю?! — она рассмеялась. — Принеси ему что положено. Двойной, понял? Я плачу.
— Слушаюсь, миледи, — преданно выкатил белки Жучок и исчез.
Он тихо перебирал струны. Обычно рабам давали допивать за собой, но иногда, если леди было жалко вина или она не хотела, чтобы раб пил то же, что и она, то она заказывала рабское питьё. И тогда приносили особый стакан, чтоб не спутать, чтоб сразу было видно и понятно, с розоватой, чуть подслащённой и подкисленной водой. Что туда мешали, он не знал, но работать это питьё не мешало, а иногда было даже приятно. Она стояла, облокотясь на перила, рядом с ним, слегка выгнувшись назад, так что острые груди и соски натягивали ткань, и оглядывала зал. Сай уже несколько раз смотрел в его сторону, но, видя, что он уже занят, продолжал тянуть: «O, my love». Ничего не поделаешь. Сай его выручил, но он уже может только игрой поддержать его, пока руки не при деле. А с пением — всё. Леди желает поболтать.
— Где тебя учили петь?
— В питомнике, миледи.
— Вот как? А откуда ты берёшь эти песни?
— Слышу, миледи. И повторяю.
— Не ври, — она коротко и зло рассмеялась. — Ты поёшь свои песни, так?
Спорить с белым, тем более клиенткой, нельзя, но признаться в сочинительстве ещё опаснее. Рабу сочинять не положено. За спор побьют, а за сочинительство током не отделаешься, только Оврагом. Придётся рисковать.
— Я слышал это в питомнике, миледи, — тихо ответил он.
— Вот как? У тебя был, — она снова рассмеялась, — такой образованный надзиратель?! Ведь это…
Подбежал Жучок с подносом, на подносе высокий простой стакан, налитый почти до краёв. Она взяла стакан и, не глядя, ткнула ему. Он, как и положено, принимая еду, поцеловал ей руку. Она рассмеялась.
— Хорошо тебя вышколили. Пей.
— Спасибо, миледи.
Он осторожно, смакуя, отпил глоток, погонял в пересохшем рту и проглотил. Как ни хотелось осушить стакан залпом, но не стоит. Леди заказала и дала. Он может теперь таскать его с собой и пить понемногу. Тянуть удовольствие. Если только леди не прикажет чего другого.
— Пошли, — коротко сказала она.
Он взял стакан, гитару и встал, но она пошла не наверх, а через зал в дальний угол. Он послушно последовал за ней. На ходу она сильно виляла задом, так что при каждом шаге в разрезы выступало то одно бедро, то другое. Такая походка предлагала начать лапанье, но руки у него заняты, и он только нагнал её и подстроился под её шаг, прижавшись низом живота к её ягодице.
— Хорош, — бросила она не оборачиваясь.
Парти-зал — единственное место, где раб может сидеть за одним столом с белой леди. Она выбрала столик в углу. Отсюда недавно ушли, но ловко опередивший их Жучок мгновенно убрал пустые бокалы. Она прошла в угол и жестом велела ему сесть рядом. Вместо стульев здесь был мягкий диванчик. Она что, решила наверх не идти, на виду хочет? Бывает. Он сел рядом, осторожно поставил свой стакан на стол так, чтобы можно было легко дотянуться, прислонил к спинке дивана гитару.
— Дребезжалку убери, — коротко распорядилась она, и возникший из ниоткуда Жучок схватил гитару и исчез.
Значит, точно, пошла работа, если ей нужны его руки. Она полулежала, откинувшись на спинку и вертела за ножку бокал. Он подвинулся ближе, сел боком, осторожно положил руку на её бедро. Она кивнула, и он повёл ладонью вниз по её ноге до колена, охватил его и двинулся вверх так, чтобы его пальцы гладили внутреннюю сторону. Она сидела неподвижно, улыбаясь сомкнутыми губами, густо накрашенными ярко-красной, свеже-кровавого цвета помадой. Такого же цвета лак на длинных заострённых ногтях и, как он успел заметить, туфли. А глаза зеленоватые, веки раскрашены зелёным как платье, чёрные прямые волосы длинными прядями по плечам. Кожа очень белая и сухая на ощупь. Даже в паху, возле щели, где у всех чуть влажно. Насухо тяжело работать. Придётся долго горячить. Он водил пальцами по её животу, перебирал волосы на лобке, и, не отрываясь, смотрел на её лицо, а она оглядывала зал и вертела, вертела в руках свой бокал. Что-то, он не видел что, смешило её. Замолчала музыка, видно Сая утащили, но вскоре он опять услышал гитару, значит, в зал прислали Глазастого, вроде в их смене больше гитаристов нет. Она отпила глоток и резко наклонилась вперёд, зажав его руку между ногами, и ему пришлось сдвинуться и опереться свободной рукой о диван, чтобы не толкнуть стол. Теперь его рука неподвижна, а она двигает бёдрами, сжимая, перетирая ему кисть. Он только чуть-чуть шевелил пальцами, чтобы леди чувствовала его работу.
— Смешно! — вдруг сказала она и, наконец, отвела взгляд от зала и посмотрела на него.
Её зелёные глаза блестели и потемнели от расширившихся зрачков. Она протянула руку и погладила его по шее, через не застёгнутый ворот её кисть легла ему на ключицу, на грудь. Она легонько ущипнула его за сосок и засмеялась. Он улыбнулся в ответ. Она стала опять отклоняться назад, и он быстро подставил ей под плечи свою руку, помог опуститься, и сам теперь смог опуститься рядом. Его рука была все ещё зажата её бёдрами, но тиски ослабевали, и он погладил ей расщелину по всей длине, ввёл пальцы и пошевелил ими. Она вздохнула, повела плечами, чуть выгнулась. Он понял, выдернул из-под неё руку и сел. Лёжа на боку, обеими руками работать трудно. Через боковой разрез он положил руку ей на грудь, погладил её, обводя пальцем сосок. Попробовал дотянуться до другой груди, но ткань натянулась и затрещала.
— Отстегни, а то порвёшь, — просто сказала она. И потом добавила: — обе.
Брошки отстегнулись легко, она сама отбросила ткань вниз и закинула руки за голову. Он гладил её груди, заострённые, с длинными твёрдыми сосками, стараясь не запутаться в цепочках и подвесках. Она вдруг села, отбросив его руки, схватила бокал. Пока она жадно, будто после долгого бега пила, он смог отхлебнуть из своего и мрачно подумал, что если она будет всё время так дёргаться, то стол она точно перевернёт и чего-нибудь вывихнет. Себе или ему. Его не устраивал ни один из вариантов, но попробуй расслабить такую. Вся на пружинах.
— Он играет хуже тебя.
— Спасибо, миледи.
Он отставил свой стакан, но она мотнула головой.
— Пей. Я ещё закажу.
— Спасибо, миледи.
— Заладил, — усмехнулась она. — Ладно, давай дальше.
Но как только он потянулся к ней, она жадно допила шампанское, поставила бокал и встала.
— Сиди. Я сейчас.
Она шла, пошатываясь и виляя задом, уже не нарочно, а держа равновесие. А он смог оглядеться. Зал стал свободнее. Похоже, остались такие же, что любят на виду. Глазастый сидит на рояле и что-то бренчит, уже совсем неразборчивое. Но когда тебя сразу две тискают, попробуй сыграть получше.
— Сидишь? Правильно.
Она снова застала его врасплох, подойдя с другой стороны. Бросила на стол несколько конфет в пёстрых глянцевых бумажках. Чего это, она сама, что ли, за конфетами ходила? Зачем? Или она по дороге с кем из обслуги быстренько трахнулась? Ну, это не ему подсчитывать: уложилась она во входную плату или нет.
