Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
- Как назовем, коллега? - уточнил деловито.
Коллега! Лепота, да и только.
- Может быть, АВС-гипотеза? - закинул я удочку.
- Нет-нет-нет, - решительно пресек он мой идеализм. Для вида помолчал, якобы обдумывая, и веско подвел черту, - ее будут называть гипотезой Гельфанда-Соколова! Звучит, правда? Как тебе?
Очень хотелось в ответ нахамить. Но я сдержался, лишь вдохнул поглубже и, пока воздух омывал легкие, схватил первый пришедший в голову кватернион и сконвертировал его в матрицу. Полегчало.
Да и, если подумать, все равно не мое.
- Согласен, - кивнул я.
Глава 13
Четверг, 13 апреля 1978, утро
Ташкент.
Обидно - к нашему приезду в Ташкенте резко похолодало. Еще три дня назад, по рассказам местных, днем было за тридцать, а сейчас не больше семнадцати, и порывы ветра носят по улицам мелкую водяную пыль. Выходить из теплого салона автобуса совсем не хотелось, особенно после вкусного и сытного завтрака. Так бы ехал бы и ехал в этом уютном порыкивающем нутре.
Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в створах переулочков -покосившиеся одноэтажные строения. И стройки, стройки, стройки...
А на улицах, приметами места и времени, женщины в ярких цветастых платьях, с неизменными платками на головах, и, изредка, седобородые аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах. В Ленинграде такого не увидишь, это точно.
- Какой странный цвет у реки, Анвар, - повернулся я к своему соседу, - как кофе с молоком.
- Весна... - почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно, - когда снег тает, в арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо - все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.
В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.
- Змеи?! - в непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка, - здесь есть змеи?
Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.
Мой взгляд прикипел к обложке: "Интегралы по траекториям" Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.
Я оценивающе посмотрел на высокого, крепко сколоченного блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.
Нас довезли до цели - здания Президиума Академии Наук и высадили. Я воспользовался моментом для разведки:
- Привет, - догнал блондина и пристроился справа, - интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?
В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:
- А ты тоже изучал?
- Немного, - кивнул я, - все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.
- Зато физически обоснованно! - взметнулся он на защиту, - полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!
- Частично согласен, - ответил я, - это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, введя в обиход канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.
- В физике, - отмахнулся он, - порой достаточно интуиции. Математика - лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.
- Да, если бы не Гильберт... - согласился я.
Мы обменялись понимающими взглядами.
- Ты откуда такой взялся? - поинтересовался он, ухмыльнувшись.
- Из Ленинграда.
- Сорок пятая или двести тридцать девятая?
- Двести семьдесят вторая.
Блондин недоуменно поморщился, словно пытаясь вспомнить недоступное.
- Не напрягайся, - рассмеялся я, - это языковая.
- Ого... - он удивленно поморгал и добавил: - А почему не пошел в спецшколу?
- Ну... - протянул я, обдумывая, что бы соврать, - а и не предлагали. Я только в этом году вылез. Кстати, Андрей Соколов.
Я протянул руку.
- Вадим Книжник, Москва, - он крепко пожал мою ладонь, - давай рядом сядем.
В актовом зале по въевшейся комсомольской привычке мы устроились подальше от президиума. Слева от Вадима в кресло плюхнулся вихрастый брюнет со взором горящим.
- Привет, Вадим, - сказал он, - ну что, опять поборемся? У тебя последняя попытка.
- Всегда готов, Вить. Андрей, знакомься, - повернулся он ко мне, - это - Витя Гальперин, он в том году первый диплом у меня увел. Витя, это Андрей, из Ленинграда. Учти, он, хоть и из обычной школы, но, похоже, нормально волочет.
- Из обычной... - протянул, прищурившись, Гальперин, - это может быть даже опасней, чем из математической - раз досюда дошел. От спецшкол хоть знаешь, что ждать.
- А... - махнул я рукой, - все равно основной соперник на таких соревнованиях - это ты сам.
- Это верно, - согласился Гальперин.
- Я, кстати, из девятого класса, - заметил я, - но хочу к вам прибиться, на ваш тур.
- Зачем? - хором удивились ребята.
Я пожал плечами:
- Так интереснее будет. В положении об Олимпиаде запрета нет.
На сцене, тем временем, началось движение - рассаживался президиум. Затем на трибуну бодро выкатился представительный мужчина, оказавшийся замминистра и председателем оргкомитета.
Я откинулся на спинку и слушал его вполуха, больше думая о намеченной на завтра встрече с бабушкой Мелкой, чем об Олимпиаде. Телеграмму о встрече я ей отбил из Ленинграда, но приедет ли она? И, если да, то с какими намерениями? Пока я переживал о вариантах нашей беседы, мой подростковый организм непроизвольно елозил по скамье и громко сопел, словно от волнения из-за предстоящего тура.
- Да не корову ж ты проиграешь, - шепотом попытался успокоить меня Книжник.
- Ага, - согласился я, - не корову. Но не хочется.
Отдавать Мелкую бабушке я категорически не хотел. Но как убедить ее в своей серьезности и, во всех смыслах этого слова, состоятельности?
Председатель оргкомитета закруглил свою речь, напомнив нам напоследок о предстоящем возложении цветов к Вечному Огню и коммунистическом субботнике после обеда, и передал слово Колмогорову.
В зале наступила абсолютная тишина, потом раздался негромкий глуховатый голос академика. Я наклонился вперед, старательно вслушиваясь в каждое его слово.
- Мой коллега и хороший товарищ, - начал Андрей Николаевич, - один из самых замечательных советских математиков, Борис Николаевич Делоне говорит так: "большое научное открытие отличается от хорошей олимпиадной задачи только тем, что для решения олимпиадной задачи требуется пять часов, а получение крупного научного результата требует затраты пяти тысяч часов". Ну и, я добавлю, второе отличие в том, что задачи на олимпиаде точно имеют решение - мы, жюри, это проверили.
- Я желаю всяческих успехов в решении математических задач и побед всем вам. Но кто-то точно победит, а кто-то не войдет в число призеров. Не вздумайте огорчаться! Пути к серьезной работе в области математической науки различны. Одним легче дается решение замысловатых задач, другие вначале не выделяются на этом поприще, но двигаясь медленно, в конечном итоге овладевают глубоко и серьезно теорией и научаются работать самостоятельно несколько позднее. И из тех, и из других получаются первосортные ученые. Поэтому при выборе математики как предмета основных интересов и работы на долгое будущее каждый должен руководствоваться собственной самооценкой, а не числом премий и похвальных грамот на олимпиадах. Успеха вам всем на этой поприще, интересных задач и открытий!
