Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Большаков Валерий Петрович (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗
– Комар? – спросил я, подхватывая полное ведро.
– Ага…
– Вот гад!
Любовь Антоновна жизнерадостно фыркнула:
– Зато похудеешь!
– Не надо ей худеть! – нарочито всполошился я, шагая. – Вы что?
– Правильно, правильно, – заворчала бабушка, бочком спускаясь с веранды. – Пускай еще и поправится… в некоторых местах!
– Ой, ну ты как скажешь! – зарделась Тамара.
Улыбаясь, я опорожнил ведро, рассыпая урожай корнеплодов по дырявому брезенту. Ничего, так, накопали – мешка два тут точно сохло. И картошечка какая – «премиум»! «Гороха» мало, и гнилой почти не видно…
– Дюш!
Бегом, сунув Томе пустую тару, я ухватился за скрипучую дужку полного ведра мамы Любы – тяжелого, зеленого, в черных пятнах отбитой эмали и с расколотой деревянной ручкой, обмотанной синей изолентой.
Папа Томы, отдуваясь, держа лопату на отлете, как царский посох, потянул с головы белую мягкую кепку с оранжевым козырьком, и утер ею лоб. Волосы, что обрамляли лысинку смешным русым венчиком, встопорщились влажными иглами.
– Уморился? – спросила Томина мама, неутомимо кидая картошку в звонкое ведро.
– А давайте я покопаю!
Улыбаясь, отец семейства протянул мне орудие труда.
– Доверяю!
Я по-молодецки шаркнул лопатой, и выжал черенок – земля вспухла, рассыпаясь комьями и клубнями.
– Па-па! – сориентировалась Тома.
– Иду! – бодро ответил новый носильщик, и ухватил дочкино ведро.
И тут громкий бабушкин голос едва не сбил его трудовой энтузиазм:
– Обедать!
Томин папа замешкался, готовый подчиниться старшему поколению, но дядя Вадим внес коррективы:
– Сейча-ас! Рядок только докончим!
И просыпались сухие клубни на брезент, иллюстрируя разочарование, и вернулось опустевшее ведро Томе, и потянулась рука за маминым, полным и тяжелым…
А я, чувствуя катышки земли, набившиеся в кеды, продолжал мужественно подкапывать. До конца рядка еще далеко…
* * *
Разваренные клубни сахаристо сверкали на изломе. Кусочки масла замедленно таяли, сливочно оплывая, а легкий парок доносил запах покрошенного укропа, перебивавший сытный картофельный дух.
Помыв руки в бочке, я присел за стол – и наслаждался живым натюрмортом. По овальному блюду разлеглась жирненькая селедочка, распластанная на солидные куски. Окропленная подсолнечным маслом и каплей уксуса, обложенная хрусткими колечками лука, она добавляла свой пряный аромат в общую симфонию трапезы.
Даже полбулки «Орловского», свежего, купленного на станции еще тепленьким, вплетали в общий шлейф хлебные, чуть квасные, маслянистые нотки.
Воистину, самая простая пища – самая вкусная!
Я прислушался к голосам, доносившимся с гулкой веранды. Томин папа, большой любитель спорить «о политике», негодовал:
– Мы этим китайцам столько помогали, целые заводы строили даром! А сколько чертежей передали?! А они теперь с американцами сговариваются… Отблагодарили, называется!
Посмеиваясь, порог переступил Вадим Николаевич.
– Страны – не люди, – сказал он, тщательно вытирая руки вафельным полотенцем. – Даже понятие дружбы не годится, если между народами. Тут в ходу иные категории – выгода, стратегический интерес… Да, Андрей?
– Согласен, – лениво кивнул я. – Только вот…
– Ну, ну… – подзуживал папа Томы, горящими глазами охватывая накрытый стол. – Договаривай, молодежь!
– Просто мне кажется, что китайцы вовсе не сейчас переметнулись к Штатам, а еще при Мао, – сформулировал я свое видение.
– Вот как? – вздернулись брови дяди Вадима.
– А вы вспомните события на Даманском, – опасливо выложил я. – К чему Китаю было затевать это противостояние? Лишь бы с нами пободаться? Или чтобы продемонстрировать Америке свою враждебность к СССР? Мол, мы с вами одной крови…
– Ну-у… Не знаю… – затянул Афанасьев-старший, и пожал плечами в недоумении: – Но… зачем?
– Выгода, – спокойно улыбнулся я. – В январе шестьдесят девятого Никсон намекнул в инаугурационной речи, что не прочь замириться с КНР, а уже в марте китайцы послали ему ответный сигнал, затеяв конфликт с нами. И получите обнимашки на высшем уровне! Не удивлюсь, если у них скоро начнется двухсторонняя дипломатия, пойдет рост торговли и раздача слонов… Я имею в виду – передача технологий.
Вадим Николаевич посмотрел на меня внимательно – и, как мне показалось, одобрительно. На этом политические дискуссии были завершены – явились женщины.
– Садимся, садимся! – суетилась бабушка.
– Накладываем, накладываем! – захихикала Тома.
– И побольше, побольше! – сказала мама Люба, смеясь.
– А наливаем, наливаем? – изобразил Томин папа озабоченность.
– Так мы ж еще не докопали, не докопали! – отшутилась Любовь Антоновна.
Я, как ударник труда, положил себе на тарелку три здоровенные картофелины, и столько же кусков «сельди тихоокеанской баночной». И вкусил…
…Кто не участвовал в уборке, тот не поймет, какое наслаждение доставляет простая сельская еда. Я не обедал, я лакомился! И настолько был поглощен процессом, что лишь краем сознания пребывал в реале.
Тома, вроде бы, погордилась, что меня выбрали в комсорги – я покивал, утвердительно мыча. Мне даже было немного стыдно за то, что животные желания одолели мои романтические позывы.
Впрочем, поев и отдохнув – тупо высидев полчаса на гулкой дощатой ступеньке, что вела на веранду – я снова был готов к труду, обороне и любви. Правда, судьба предлагала лишь один вариант – труд, труд и труд…
* * *
Часам к пяти мы собрали всю картошку. Еще и проборонили деляну граблями, сыскав полдесятка клубней, а сухую ботву вместе с бурьяном сгребли в пару куч – гори, гори ясно…
Наступила очередь самой нудной части уборки – все вооружились ведрами, окружили кучу сохнущей картошки, и начали ее перебирать.
Мелочь отдельно, гнилье – в будущий костер, средний размер – на семена, а крупнячок про запас. В мешки ссыпали по три ведра, чтоб не надрываться зря.
«Всё!» – выдохнул я, отряхивая и сворачивая брезент.
Запас на зиму погрузили в райкомовскую «Волгу», и дядя Вадим с Томиным папой убыли.
* * *
– Перетаскают в гараж, и наверняка остограммятся… – ворчала бабуся.
– Ну, не без этого, – улыбнулась мама Люба, прихорашиваясь.
Она только что покинула душевую будку – это сооружение, увенчанное черной бочкой, светилось свежеоструганными досками в углу дачного участка, там, где буйно разрослась малина с колючками, как у опунции. Судя по бодрому журчанию, нагревшаяся за день вода иссякала… Или мне тоже достанется?
Хлопнула дверь. Сияя чистотой, по тропинке вышагивала Тома, заматывая голову полотенцем.
– Неужто не всё слила? – забрюзжал я, перенимая местные селянские привычки.
– Литра два осталось! – хихикнула девушка, проходя.
Неожиданно она обняла меня за шею, прижимаясь накрепко, и поцеловала с какой-то неутолимой жадностью. Сердце мое заколотилось чаще – руки стиснули узенькую талию, ощущая горячее тело под тонкой тканью. Ладони опустились гораздо ниже дозволенного, но Тома не отпрянула, а промурлыкала, щуря зеленые шалые глаза:
– Спасибо, что помог! Не то бы и завтра ехать пришлось! Бабушка тебе ведро картошки отсыпала в сумку – самой отборной. Порадуешь маму…
Чмокнув меня напоследок, она мило улыбнулась и продефелировала к дому, а я побрел в душ.
Теплая вода, чтобы смыть пыль и пот – это, конечно, здорово. Потом мы вчетвером потащимся на станцию с чувством исполненного долга; разумеется, успеем на электричку, а она прикатит полупустая, и мы, довольные, займем сидячие места…
Но все эти приятные мелочи жизни тускнели, стоило мне провести языком, слизывая тающий вкус Томиных губ.
Раздевшись, я повернул кран, и на меня брызнула благословенная теплая вода.
