Der Architekt. Без иллюзий - Мартьянов Андрей Леонидович (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗
В первом же абзаце упоминается «тридцатисемилетний немецкий инженер-архитектор, профессор Альберт Шпеер, один из наиболее доверенных и приближенных людей Гитлера».
— Что за чертовщина? — я поднял взгляд на Фромма. — Где вы это раздобыли?
— Вражеская пресса исправно доставляется через Испанию и Швецию, — пожал плечами генерал-полковник. — Английским владеете? Прочитайте внимательно. Уверен, на статью уже обратили внимание все заинтересованные стороны, начиная от рейхсляйтера Бормана и заканчивая вашими оппонентами в окружении Геринга…
Мы прогуливались по аккуратно усыпанным речным песком дорожкам в мрачноватом хвойном лесу к северу от украинского городка Винница. Здесь, на левом берегу Южного Буга, располагалась еще одна «главная квартира фюрера» — комплекс «Вервольф», куда в июле были перенесены ставка и штаб оперативного руководства ОКВ. Территория поменьше, чем в Растенбурге, но тоже построено с размахом, а прежде всего здесь достаточно пространства для уединенных прогулок без лишних и навязчивых свидетелей.
Генерал Фромм пригласил «подышать свежим воздухом» сразу по моему прилету из Берлина, я едва успел оставить личные вещи в гостевом домике. Не скажу, что «Верфольф» производит благоприятное впечатление: день солнечный, теплый, в лесу пахнет грибами и сыростью, однако ветви темно-изумрудных елей, сплетшиеся над нашими головами, создают густую тень, а поскрипывание стволов окончательно превращает декорации в подобие готического романа. Так и ожидаешь, что из-за очередного поворота покажется бородавчатая ведьма из стихов Новалиса или новелл Эрнста Гофмана. А то и гриммовский людоед…
— Поняли теперь? — Фромм, заметив, что я закончил чтение, остановился. — У «Таймс» отличные информаторы, не находите?
— Можно позавидовать, — кивнул я. — Причем есть веские основания полагать, что носят они форму СС.
— Вовсе не обязательно, — ответил генерал-полковник. — У вас хватает недоброжелателей, Шпеер. Особенно в партийной среде.
Судя по датировке наверху газетной страницы, статья в «Таймс» вышла 7 сентября, четыре дня назад. Мистер Мак-Гован очень смело интерпретировал мои слова, произнесенные на одном из расширенных совещаний в присутствии Мильха, Фромма и еще полутора десятков ведущих руководителей промышленности и тыла.
«Наше чувство всем нам подсказывает, что в этом году мы стоим перед решительным поворотом нашей истории, — вот точная цитата, дословно воспроизведенная Мак-Гованом. — Война должна быть завершена в кратчайший срок; если это не удастся, то Германия ее проиграет. Мы должны закончить боевые действия до конца октября, до начала зимы, или мы потерпим поражение. И выиграть войну мы можем только тем вооружением, которое у нас есть в данный момент, а не тем, которое появится в будущем году».
Далее главный редактор «Таймс» делал приятные лондонскому читателю выводы — если пораженческие настроения распространились даже на рейхсминистра вооружений и боеприпасов, то «кровь, пот и слезы», некогда предложенные Уинстоном Черчиллем народу Британии, целиком оправданы; вместе с американскими и русскими союзниками мы сумели поколебать фундамент, на котором зиждется непрочное здание «Тысячелетнего рейха». И так далее, и так далее.
Нехорошая статья. Не сомневаюсь, она давно легла на стол Гитлеру и он оценил содержание. Вообразим реакцию Черчилля, появись в «Фёлькишер беобахтер» подлинное заявление фельдмаршала Артура Харриса с аналогичным контекстом.
— Вас пытаются скомпрометировать, Шпеер, — сказал Фромм. — Свои же. Иначе каким образом ваши слова стали известны за Ла-Маншем? Интрига примитивная, но действенная. В то, что на тогдашней конференции присутствовал английский агент, я не верю, слишком высокопоставленные лица были приглашены. Тем не менее одно из этих лиц отыскало способ передать стенограмму на Запад. Прекрасно понимаю английских пропагандистов, ход их мыслей совершенно прозрачен — нельзя упустить возможность выбить из-под вас кресло, вы стали чересчур опасной фигурой.
— Опасной? — невесело усмехнулся я. — Технократ в министерском кресле?
— Даже не сомневайтесь, — уверенно подтвердил генерал-полковник. — С февраля по август вы ухитрились удвоить выпуск боеприпасов, танков производится на двадцать пять процентов больше, а общих вооружений на двадцать семь. Как командующий армией резерва я получаю все цифры! Вы очень опасны, Шпеер. Потому что вы с потрясающей быстротой достигли невероятных успехов там, где оказались бессильны остальные. Здесь вам завидуют, а зависть — второе по силе чувство после ревности. В Лондоне вас боятся: английская разведка не зря ест свой пудинг, отчеты о невиданных успехах непременно ложатся на стол Черчиллю, Эттли и Энтони Идену. Возможно, неполные, необъективные, но вполне достаточные для серьезных выводов.
— Вы меня нарочно пугаете, господин Фромм? — я попытался отшутиться, хотя и осознавал, что генерал-полковник, как человек мне симпатизирующий, искренне пытается предостеречь. Тем более, что он и Мильх разделяли мои взгляды. — Скромный архитектор, волею случая очутившийся не на своем месте и занявшийся непривычным ему делом, выглядит опаснее вермахта, Люфтваффе и Кригсмарине? Может быть, тогда мне стоит в одиночестве прокатиться в Сталинград, и от одного моего грозного вида русские разбегутся в панике?
— Вы отлично понимаете, что я имею в виду, — отрезал Фридрих Фромм. — Берегитесь, Шпеер. Я говорю вам это как друг. Берегитесь…
Вот такой разговор. Ничего не скажу, генерал-полковник за двадцать минут сумел испортить мне настроение на весь день. Дело вовсе не в скандальной статье «Таймс»: я хорошо знаю Гитлера, к вражеской пропаганде он относится с вниманием, но без параноидальной подозрительности: сам великолепно разбирается в тонкостях идеологической войны.
Фромм прав: если интрига исходила от партийного руководства, рейхсляйтер Борман давно успел преподнести шефу новость в самых черных красках, упирая на слово «пораженчество». Поскольку Мартин Борман человек бесспорно хитрый, сообразительный, но вместе с тем недалекий, у меня найдутся в рукаве ответные козыри — секрета из своего выступления я не делал, стенографисты вели записи, копия была отправлена в рейхсканцелярию. А вот как записи попали в Англию — это нужно спросить у Службы безопасности, которую по линии НСДАП курирует опять же господин рейхсляйтер! Кто недосмотрел?
Словом, отговорюсь, не впервой. Другое дело, против меня начали действовать активно, что само по себе наводит на малоприятные размышления. Слишком многим я ухитрился встать поперек дороги, а учитывая «неопытность в политике», по определению Рейнхарда Гейдриха, еще и сам (вполне сознательно) провоцирую влиятельных персон — Роберт Лей теперь со мной вовсе не разговаривает и публично называет «хамом».
Лею досталось поделом, ничуть не сожалею о своем демонстративном зубоскальстве. Началось с того, что в рамках программы по экономии денег, строительных материалов и разумному распределению рабочей силы я выбил у Гитлера распоряжение о замораживании всех излишних строительных работ на территории Рейха — всех без исключения. Оберзальцберг, реконструкция Берлина, комплекс Партийных съездов!
Фюрер повздыхал, однако моим увещеваниям внял. Хорошо, прекращаем. Временно, конечно. Обязательно выделить средства на консервацию строек, чтобы ни единая плитка не обвалилась.
Что тут началось! Я оказался погребен под горой петиций, просьб и беззастенчивых требований гауляйтеров и крайсляйтеров, многие приезжали лично и уговаривали: «Этот объект необходимо завершить, в виде исключения!»
Взятки совали, — не деньгами, конечно, до такой похабщины даже Фриц Заукель не опустился, — но клятвенно обещали «участочек земли под частное строительство», «помощь в снабжении» или «хорошие подарки».
Я оставался тверд как кремень: нет, и точка. Приказ фюрера!
Окончательно меня вывела из себя пространная ламентация Роберта Лея — у него, вообразите, в образцово-показательной усадьбе не достроен столь же образцово-показательный свинарник! Лей учинил полное подобие битвы при Ватерлоо, лишь бы отстоять этот стратегически необходимый объект, подключил к боевым действиям Бормана, собрал подписи под петицией в своем гау и наушничал в рейхсканцелярии, обвиняя меня в неслыханном, небывалом вероломстве. В финале принялся «нарезать круги» (по ее же собственному определению) вокруг Евы Браун, надеясь на поддержку перед фюрером, но и там получил стойкий отпор — отношения с Евой у Лея были натянутые.
