В царствование императора Николая Павловича (СИ) - Михайловский Александр Борисович (книги серии онлайн .TXT) 📗
Виктора повели по длинному коридору. В конце его находилась небольшая комната, обставленная очень скромно. Стол, на котором стоял медный кувшин и оловянная кружка, два стула, диван, застеленный шерстяным одеялом, подушка. На окне стальная решетка, на прочной дубовой двери – крепкий засов снаружи. — Еду вам будут приносить сюда, — сказал сопровождающий Сергеева полицейский, — если вы захотите выйти по нужде – постучите в дверь. Надеюсь, что вы будете вести себя благоразумно, — добавил он.
Дверь захлопнулась, лязгнул засов. Виктор прилег на диван, и задумался. Похоже, что господин Кокошкин решил поинтриговать против графа Бенкендорфа. И оружием, направленным против Александра Христофоровича, должен стать он, Виктор Иванович Сергеев, 1955 года рождения, гражданин Российской Федерации и пенсионер МО. Фантасмагория какая-то! Ну что ж будем поглядеть.
Мысли в голове у него стали путаться, и он, сам не заметил, как заснул. И проспал до самого утра. Разбудил его лязг засова. Вошел полицейский с подносом в руках. Он принес завтрак – тарелку с пшенной кашей, правда, заправленной постным маслом, два толстых ломтя хлеба, и стакан крепкого чая, а к нему ломоть белого хлеба.
— Скромненько, но вполне съедобно, — подумал Сергеев. — В армии приходилось питаться и похуже.
Терпеливо дождавшись, когда арестант поест, полицейский предложил Виктору сходить в "кабинет уединения". Таковым оказался чуланчик, больше смахивающий на дачный сортир. Вместо пипифакса для посетителей был приготовлен тазик с водой и мокрой тряпкой.
Оправившись, Виктор вернулся в комнату – камеру, и до обеда никто его больше не беспокоил. А после обеда его снова вызвал к себе полицмейстер. На этот раз Кокошкин был настроен более решительно. Он стал угрожать Сергееву каторгой и сибирскими рудниками, если он не расскажет ему кто он, откуда, и зачем приехал в Петербург. Виктор понял, что у генерала что-то не срослось, и он сильно нервничает.
В общем, так оно и было. Ротмистр Соколов, с которым он тоже имел беседу, не сказал ему ничего вразумительно, ссылаясь на то, что ему было приказано лично графом Бенкендорфом сопровождать "отставного майора Сергеева", и обеспечивать его безопасность. И не более того. Но это Кокошкин знал и без ротмистра. А самого графа он допросить, естественно, не мог.
К тому же, как доложили полицмейстеру его люди, Бенкендорф в настоящее время безвылазно находится у себя дома и никого не принимает, сказавшись больным. Однако князь Одоевский, приехавший к Бенкендорфу, был принят, и сейчас они вдвоем о чем-то совещаются.
Кроме того, во дворце были встревожены неожиданным отъездом государя. Впрочем, император любил такие импровизированные посещения городов Санкт-Петербургской губернии, сваливаясь, как снег на голову, бедным градоначальникам, и устраивая им разнос. Обычно император управлялся со всеми делами в течение суток, но сейчас он что-то задерживался. Однако поднимать тревогу было еще рано.
А тут этот, "отставной майор", молчит, словно воды в рот набрал. И посматривает на него, не последнее лицо в государстве, как-то… В общем, словно не генерал, а он – хозяин положения.
Но, несмотря на все угрозы, Сергеев молчал, и Кокошкин, устав кричать на него, махнул рукой, и отправил его снова в комнату-камеру, решив продолжить разговор вечером.
Вечером же произошло то, чего обер-полицмейстер столицы Российской империи никак не ожидал. Во время вечернего допроса, когда Кокошкин, уже не сдерживая себя брызгал слюной и стучал кулаком по столу, требуя от Виктора, чтобы тот, наконец, заговорил, неожиданно дверь в кабинет генерала отворилась, и в нее вошли император Николай I и граф Бенкендорф.
— Добрый вечер, господа, — сказал царь, озирая сие место скорби. — Не ждали?! И чем это вы тут занимаетесь, господин Кокошкин? — Николай грозно взглянул на помертвевшего от страха полицмейстера, способного выдавить в качестве объяснения лишь нечленораздельное блеяние.
Посмотрев с презрением на окончательно униженного и раздавленного чиновника, царь приветливо посмотрел на Сергеева. — Виктор Иванович, — сказал Николай, — вижу, что вы умеете хранить государственные тайны. Прошу вас извинить за то "гостеприимство", которое оказал вам генерал Кокошкин. Поверьте мне, все это произошло без моего ведома. А виновные в столь непочтительном к вам отношении будут строго наказаны. Пойдемте же, господин Сергеев, вас ждут наши общие друзья…
После победоносного освобождения из застенков петербургской полиции – заодно вызволили из камеры и ротмистра Соколова – все, и бывшие арестанты, и граф Бенкендорф, и сам император, вышли на улицу, где их уже поджидали две кареты из Придворной конюшенной части. Николай, победно посмотрев на всех с высоты своего роста, незаметно для окружающих подмигнул Сергееву, и нахлобучил на голову треуголку с пышным плюмажем.
— Господа, — обратился царь к своим спутникам, — на сегодня, как я полагаю, для всех вас достаточно приключений. Прошу вас всех считать моими гостями, и отправиться со мной в Аничков дворец. Да, ротмистр, — сказал Николай оробевшему Соколову, который старался держаться за спиной Виктора, и помышлявший при первом же удобном случае сбежать, — это касается и вас. Как я понимаю, Виктор Иванович успел вас познакомить с несколько необычными обстоятельствами своего появления здесь.
Когда ротмистр кивнул, император добавил. — Александр Христофорович, вы не будете против, если я заберу этого молодца себе. Я понимаю, что он у вас один из лучших – худшего бы вы для такого важного дела не послали, но уж для меня вы его уступите.
Бенкендорф слегка поморщился, но царю возражать не посмел.
— Кстати, Виктор Иванович, — обратился Николай к Сергееву, — у меня для вас сюрприз. Угадайте, кто примчался выручать вас и готов был сразиться хоть со всеми полицейскими Санкт-Петербурга?
— Неужели Колька?! — изумленно воскликнул Виктор, — он здесь, с вами?
— С нами, с нами, — усмехнулся император, — вон, сидит в карете. С большим трудом нам с графом удалось уговорить остаться, и не заходить в здание. Иначе у господина обер-полицмейстера появилось бы много вакансий в его ведомстве. Да и сама должность обер-полицмейстера, скорее всего, стала бы вакантной. Идите, Виктор Иванович, вон в ту карету, запряженную гнедыми, там ваш витязь сидит, скучает и волнуется.
Потом все расселись в кареты и отправились в Аничков дворец. Немного отдохнув и приведя себя в порядок, все, и царь и граф, и отставной майор, его сын и жандармский ротмистр, уселись за одним столом. После того, как Николай побывал в новом для себя мире, он понял, что в общении с выходцами из будущего и причастным к их великой тайне подданным не обязательно так строго придерживаться дворцового этикета. Во всяком случае, когда рядом с ними нет посторонних.
Стол был скромно сервирован, спиртного, которое император недолюбливал, отсутствовало. Зато в центре стояло блюдо с так любимыми императором солеными огурцами.
— Итак, господа, — начал царь, после того, как сидящие за столом слегка утолили голод, — что мы теперь будем делать? Так получилось, что мы, и еще несколько человек здесь отсутствующих, оказались причастными к великому чуду. Которое может спасти наше Отечество, или, если оно станет известно врагам России, может погубить ее. Поэтому, я прошу всех вас, господа, дать клятву, что без моего согласия вы больше никому и никогда не расскажите о чудо-машине, о том, что произошло в будущем, и вообще, и о всех последующих событиях и словах, которые будут произнесены в кругу ПОСВЯЩЕННЫХ.
Можете считать, что все вы стали рыцарями некоего тайного ордена, служение в котором будет направлено на благо нашей любимой России. Вас, Виктор Иванович, и вас, молодой человек, — Николай строго посмотрел на своего тезку в камуфляжке, — это тоже касается.
Виктор пожал плечами и согласно кивнул, а Сергеев-младший, улыбнувшись, посмотрел на отца, после чего тоже кивком подтвердил, что не против стать рыцарем. Лишь бы его после этого не заставили влезать в латы и отправить на рыцарский турнир – а как он слышал, царь время от времени устраивал конные представления в стиле позднего Средневековья. К тому же, общение в детстве с отцом – императором Павлом I, мистическим настроенным и всерьез считавшим себя гроссмейстером ордена Иоанна Иерусалимского, сказалось на формировании характера и взглядов царя.
