Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Это, Егорка, сильное признание. Можно сказать, на один абзац в историю живописи заступил.
Подарки твои сильно ко двору пришлись, особливо от самово Патриарха Иерусалимского. Я в училище твою фотографию вместе с ним принёс…
… Наденька вон подсказывает, што ровно наоборот — ево с тобой, но нет! Што мне тот Патриарх по сравнению с братом?
Фотография та, да подарки — пусть и малые, но зато каждому ученику и преподавателю Училища, да ещё и из святой Земли, да освящённые самим…
Наденька снова подсказывает, што слишком много буков в одном предложении, и рвётся писать за меня, желая заодно исправить ашипки, но фигвам ей! Отдельно пусть пишет — я чай, тебе приятней получить письмо от меня собственноручного, пусть даже и с ашипками, а от Наденьки отдельно. Два письма, оно куда как лучше одново!
Словом, подарки сильно ко двору пришлись, многие даже и прослезились. Но ты не думай! Не потому, што от тебя, хотя и это многим лестно, а потому што оттуда, да Патриархом лично освящены.
Такое настроение настало, так што в тот день даже и не до учёбы толком было. Кто о чудесах библейских развздыхался, а кто и о путешествиях и приключениях грезить наяву начал.
На подарках-то не разорился? Я чай, ты оттудова совсем везде разослался?»
— Хорошо, што напомнил, — вспомнилось мне Сенцово. Какая ни есть, а всё родня. Ну и похвастать!
«— Особо не разгоняйся с подарками, — Санька начал писать корявистей, будто толкаясь с Надей за письмо, — хотя гонорары тебе сейчас идут и неплохие, но не увлекайся. Деньги, они штука такая, што когда надо, их постоянно нет…»
Группа русских паломников, бредущая в Вифлеем, многосотенным половодьем разлилась по дороге, совершенно перегородив её. Разговоры, молитвенные песнопения, рёв подгоняемых уколами острых палок и шил ослов, и пыль.
Обернув концы куфии вокруг лица, хлопаю по боку коня, дёргаю за привязанный к задней луке седла повод вьючного, и решительно начинаю пробираться вперёд. Народ ворчит негромко, высказывая мне немало ласковых слов, но расступается.
Наряд богатого бедуина, да выглядывающий из седельной кобуры приклад винтовки изрядно способствуют. Бедуинов незряшно мнят народом разбойным и воинственным, и иногда удобно мимикрировать.
Проезжаю через толпу, касаясь иногда коленями чьих-то плеч и голов, не ввязываясь в разговоры. Учён! Скажи я што на русском, да покажи свою опытность в здешних делах, так не отстанут.
Проводники-мукари растаскивают с моего пути ослов и мулов, дёргая под уздцы. В здешних диковатых местах всё просто, и богатый человек с хорошим оружием априори прав.
Проехав наконец паломников, выдыхаю облегчённо, и перевожу коня на лёгкую рысь, стремясь убраться подальше от пыли и гомона. Чуть подальше, у цистерны Трёх Волхвов, расположившейся справа у самого подножия горы, вижу бедное становище кочевых бедуинов, и пришпориваю коня, желая проскочить это место как можно быстрее.
Дорога из Иерусалима в Вифлеем наезжена и безопасна, но не до абсолюта. Бывает всякое, и не очень хочется попасть под статистику. Карабин манлихера, револьвер и прямой берберский меч на перевязи через плечо могут как уберечь от неприятностей, так и спровоцировать.
Проезжая, вижу дырявые войлочные шатры и привычную для этих мест бедность на грани нищеты. Дети держатся издали, за становищем, взрослые неприветливы и настороженны.
Становищ таких я проеду не одно и не два на пути в Хеврон, и хотя говорят не только о разбойности бедуинов, но и об их гостеприимстве, я не считаю себя знатоком Палестины, и предпочитаю беречься от всех разом, не выделяя никого. Святость гостя, оно канешно и да, но есть и оговорочки.
Стоп! Вижу знакомый шатёр, и около нево не менее знакомую морду лица, испещрённую шрамами и оспинами. Решительно поворачиваю коня, открывая лицо…
… и пять минут спустя сижу с мужчинами на кошме, попивая бедуинский чай, заваренный из пустынных трав. По здешним понятиям, это што-то навроде корца с квасом, поданного усталому путнику с дороги. Чуть погодя придёт черёд лепёшек, уже пекущихся на открытом огне, сыра, фиников и всего, чем богаты бедуины.
Ну и канешно, знаменитово бедуинского кофе, когда кофейник не снимается с огня, и крохотные чашечки, буквально на один-два глотка, наполняются по мере необходимости. Кофе крепченное и очень вкусное, хорошо идёт под неторопливую беседу.
Чувствую себя уютно и в полной безопасности, потому как свои, проверенные. Всё та же злая, разбойничья нищета, но я гость, притом не по покону, а по-настоящему, от всей пустынной души.
Возраст мой их ничуть не смущает, да и с чего бы? Сам зарабатываю, есть красавица-невеста, приходилось убивать в бою. Мужчина!
Глава большого семейства, Абу-л-Абдуллатиф абу-л-Хасан Зафар ибн Мухаммед аль-Сидон, не оставляет попыток выдать за меня одну из своих дочерей или племянниц… или продать… он очень широко трактует понятие брака. А где одна, там и вторая с третьей.
Моё христианство ничуть не смущает его мусульманское сердце, да и девицы, как мне кажется ничуть не против, потому как — ну совсем нищета! А я не стар, и по их меркам просто несусветно богат.
Рассказываю ему новости и иерусалимские байки, выслушивая взамен легенды из времён допотопных. Рассказчик он отменный, и даже моё скромное познание арабского позволяет оценить мастерство.
Детвора обихоживает лошадей, и я могу не беспокоиться ни об их сохранности, ни о сохранности вещей. Кстати!
Подарки из вьючных сумок… вру, што вот прям для них! И они понимают, што вру, но так всем приятней.
Обычная мелочёвка — стопка порнографических открыток для главы семьи, быстро спрятанная за пазуху. Ножницы германского производства, живо утащенные женщинами. Красивые, пусть даже и пустые стеклянные флакончики из-под всяково, в самом скором времени приспособятся хоть под нужды, а хоть и под украшения.
Абу-л-Абдуллатиф абу-л-Хасан Зафар ибн Мухаммед аль-Сидон самолично жарит зелёные зёрна кофе на сковородке, поясняя мне нюансы, и по пустыне распространяется дурманящий запах.
Первая чашка впивается за гостя, то бишь меня. Вторая — за меч, и берберский клинок приходится как нельзя кстати, идя по рукам, а я рассказываю причудливую историю его приобретения. Третья чашка для удовольствия, и таки да! Удовольствия столько, што безучастно провожаю глазами толпу паломников, прошедшую по дороге в паре сотен метров от нас.
Я не спешу! Это не галоп из точки «А» в точку «Б», а путешествие ради статей, которые будут печататься в московских газетах, обфыркиваясь ругательно. Пусть! Читают ведь.
Пару часов спустя, сделав несколько снимков большого семейства ради иллюстрации к будущей заметки, и сговорившись, где они смогут забрать фотографии, покидаю бедуинское становище, взмахнув напоследок рукой. Паломников я таки обогнал аккурат перед Вифлеемом, пропылив стороной.
В самом городе места для меня не нашлось, по крайней мере такого, в котором можно было отдохнуть как следует, не беспокоясь о сохранности имущества. Ни мало этому не волнуясь, нашёл приют у православного священника-араба, живущего за городской чертой.
Обычный небогатый дом, резко контрастирующий с домами греческого духовенства. Священство арабское вообще очень небогато, находясь под гнётом осман и греков разом, видящих в Палестине свою житницу.
Сняв целиком одну из небольших лачуг, и заплатив одному из родственников священника за обиход лошадей и охрану имущества, отправился на прогулку. Обыденная небогатая жизнь, с поправкой на особенности Палестины. Мелкий рогатый скот на улицах, жители в многократно чиненых, застиранных одеждах, сопливые замурзанные ребятишки, и паломники, потерянно шарящиеся по лабиринту строений.
Местные зарабатывают на них, сдавая жильё и продавая еду, да хоть бы даже и кипяток. Поглядел я, как в большой закопчённый котёл подливают холодную воду самого сомнительного происхождения, не успевающую даже и закипать, да и головой только покачал. Будут потом маяться животами, и хоть ты обговорись! Или за ручку водить надо, или вовсе не лезть.
