Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (книги бесплатно без TXT) 📗
— Так-то, молодой человек! — Говорит он голосом Льва Лазаревича».
Проснувшись, некоторое время не могу понять, кто я и где. Рука привычно похлопала по тумбочке в поисках сигарет…
«— Да я ж курить бросил, какие сигареты!?»
— Да и не начинал, — Бормочу тихонечко, пока меня отпускает. Сон быстро затягивается туманом забвения, но кое-что в памяти и тово, осталось.
— Заставить человека делать то, что тебе нужно, оставив приятное послевкусие? Хм… а причём здесь Лев Лазаревич?
Раз уж сна ни в одном глазу… Кстати, сколько там натикало? Приподнявшись, нашариваю часы и чиркаю спичкой, пытаясь разглядеть цифры. Утро уже почти, светать скоро будет.
Ладно… Так причём тут Лев Лазаревич? Кручу его и так, и етак. На Москве его знают как люди почтенные, законопослушные, так и хитрованцы. Абортмахер, иногда скупщик… вроде как. Такой вот дяденька, себе на уме, да в свою пользу.
Здесь тоже знают, местный всё-таки, с Молдаванки. Тоже всякий народец, и криминальный в том числе, если даже не в первую голову.
Письмо сестричке своей двоюродной написал, да мне записочку для неё. Особово подвоха вроде как и нет. Песя Израилевна даром што еврейка, а такая дура простодырая! Вроде и выторговала деньги за жильё да питание, так кормит так, што ажно неловко иногда становится. Чуть не на три рубля с Санькой и едим. Тоже мне, еврейка!
Не, на Хитровке бабы поухватистей! Ети не стали бы кефалями кормить да бананами! Шаз! Ел бы на пять копеек день, ну может на гривенник, да и радёшенек был бы!
Надо будет подкидывать ей иногда всяко-разного. Или не так прямо, а может просто — Фирку там сводить куда, гостинчик братам её? И то дело! Ну или купить што вкусново на базаре, да и принесть — вроде как на, тётя Песя, угощайся! А то всучили слишком много торгаши ваши одесские, оно ведь испортится!
— Што-то мысли не в ту сторону попёрли! Так… Лазаревич, письмо… письмо, письмо… Ах ты ж сука!
— А? — Отозвался сонный Чиж.
— Спи, рано ещё!
Остатки сонности растаяли, как и не было. Письмо, ну точно! Сеструхе своей двоюродной написал, штоб ета дура простодырая хоть что-то заработала вокруг меня. Вдова всё-таки.
Если сеструхе написал, то кто мешал дружкам своим написать? Детства, значица. Подходы штоб нашли и вообще.
На Хитровке я человек не из первых, ан и не из последних! Можно через меня што-то делать и какие-то вопросы решать.
На слабину, значица, попробовать, а если получится, то и в долги вогнать. Деньгами взять на арапа [5] не вышло, сразу и отдал. Ну тут они промашку дали, недооценили. Ха, буквально! Может поторопился кто, а может абортмахер етот в письме не прямо писал, а намёки намёкивал.
А вот морально…
Мне снова захотелось курить.
… получилось.
Потому как Фима, который Бляйшман, претензий ко мне вроде как и не имеет, но ето всё «вроде как» и есть. Надо будет, так и разложат каком кверху, да и объяснят, где и как я был не прав! Потому как теперь он может подойти ко мне и попросить што-нибудь етакое… не совсем штоб очень уж, но имеет. И отказать не смогу, потому как долг. Моральный. Ну то есть могу, но как бы и не стоит, особенно в Одессе.
Насчёт Фиры вообще разговор отдельный. Ето ко мне претензий вроде как и нет, а вот про Фирку прямо было сказано, што не права она. А поскольку она за меня заступалась, то снова выходит, што мне и отвечать, иначе ой. Репутация.
Вот же Лазаревич, сука! Вроде как и сделал хорошо, но всё в свою пользу!
Чуть погодя я поостыл и мыслил уже без горячности. Лазаревич, он конешно и сука, но кто я ему? Родственник? Просто запомнить надобно будет и при случае тово. Ответочку.
А долги отдавать придётся, ети его! И лучше отдать заранее, пока не подошли. Оно лучше то, когда на своих условиях.
Заниматься в то утро не стали, потому как чувствовали себя как старая деревянная мебель, трухлявая и скрипучая. Так тока, размялись мал-мала, с кряхтением превеликим.
Завтракали так, што прямо ой! Вкусно всё, и от пуза. Я тогда точно уверился — надо будет ещё подкинуть! А то ведь очень уж душевная тётка.
Я потому и впутывать её в дела наши не стал.
— Спасибо, — Говорю, — тётя Песя, вкуснотища прямо-таки необыкновенная!
Вышли во двор, а Фира с нами.
— Ты как, — Спрашиваю у неё, — за Фиму Бляйшмана знаешь?
— Серьёзный человек, — И мордаха такая погрустневшая, што мне вот захотелось кому-нибудь морду набить, штоб грустность ету убрать.
— Знаешь, где етот серьёзный человек живёт, да под кем он ходит?
— Конечно! — Аж подскочила, возмущённая такая. Как же — она, и вдруг не знает чего!
Серьёзные люди, как водится, работают в Одессе всё больше ночами. Еле-еле вытерпели до после обеда, проведя утро на море, да и пошли к Бляйшману.
У тово свой дом двухэтажный из ракушечника. Не так штобы и большой, но на одного человека, пусть даже и с семьёй, так и немаленький. Двор собственный, на котором разместилось несколько сараев и два больших дерева. Богато!
— Мой боевитый друг Егор и его верный Санька Пансо! Моё почтение! — Заорал он сверху, заприметив нас перед калиткой, подскакивая из-за стола, — Поднимайтесь, я как раз завтракаю!
Смотрю, Фира погрустнела — её-то не упомянул, а значица — затаил. Прямо почти о том сказал. Ну да тут дело такое, что за пролитую кровь порой меньше спрашивают, чем за сказанные слова.
— Супруга моя, Хая, — Представил он толстую красивую бабу, почти што красивую, только очень уж лупоглазую, — Садитесь!
— Спасибо, дядя Фима, — Отвечаю вежественно, не забыв снять картуз, — мы только из-за стола.
— Какие милые мальчики! — Умилилась Хая, и рукой меня за щёку щипет, — Так заходите к нам почаще, когда из-за стола! Всегда будем рады таким гостям! Фима, может тебе завести побольше русских друзей? А то эти жидовские морды, норовящие пожрать на дармовщинку, мине уже как-то надоели! Мине хватает одной жидовской морды — твоей! Ну может ещё Ёсик, когда он приезжает голодный от своего петербургского университета! И хватит! Вот когда Ёсик заведёт детей, тогда совсем другое дело.
— Всегда будем рады, тётя Хая, — Ответил ей, — мы собственно, по вопросам дружбы и добрососедства пришли.
— Тётя! — Умилилась та, и снова за щёку меня, — Скажу на Привозе, што обзавелась гойским племянником, так мине не так поймут! А потом объясню ещё раз, и мине поймут ещё неправильней!
Минут десять так развлекались, словесами перебрасывась. Потом Фима доел и бровку етак вверх вздёрнул.
— Долги возвращать надобно, дядя Фима, — И улыбаюсь, — етому меня жизнь научила.
Тот кивнул важно так, и рюмочку — жах! И глазами вопрошает.
— Я предпочитаю отдавать так, штобы мне должны оставались. У вас как, сдачи найдётся? Или лучше сразу?
И пальцем вверх.
Бляйшман посидел, поскрёб щетину, не отрывая глаз от моего лица. Понимает, што не за деньги говорить пришёл. Потом медленно так кивнул.
— Хорошо. Вечером приходи. Один.
— Вечером, ето когда?
— Часикам к девяти.
Долго время потянулось! На море идти уже нет, потому как были уже, а часто нельзя — кожа поползёт. Танцы и вообще, беготня всякая — так тело болит.
С книжками устроились. Я примеры решаю, Санька «Конька-Горбунка» по складам читает. Фирка забежала ненадолго, сделала глаза и убежала. А минут через пять слышим:
— Мендель! Горе в еврейской семье! Оторвись от своих игрушек, да иди почитай книжку! Гойские мальчики на отдых приехали, и то занимаются! Они вырастут, и станут инженерами, врачами или адвокатами, а ты шо? Будешь чистить им ботинки?
И на русском всё. Ето, как я уже понял, штоб все знали, а не только идиши. Стыдит отпрыска, значица. Любят здесь так, напоказ.
— Мендель!
Занимались до тово, што у меня голова мало не вспухла, да и дружок мой тоже устал. Так што после ужина книжки не открывали. Сидели только, разговаривал ниочёмно, да я сдерживался с трудом, что поминутно не щёлкать крышкой часов.
